В одном из московских СИЗО уже больше 6 месяцев сидит Дмитрий. Ему 36 лет. «На воле» он занимался музыкальным творчеством и даже зарабатывал этим на жизнь. Кроме этого, он продавал наркотические вещества, за что и оказался в изоляторе. «Я был достаточно успешным в своей области. Но увлекся [наркотиком], — рассказывает Дмитрий. — Многое из того, в чем меня обвиняют, — правда, но я не думал, что за это может быть такое строгое наказание, — говорит он. — Меня осудили за продажу наркотика, который легализован во многих странах. Я признался, а меня всё равно осудили как наркобарона какого-то».

Из-за того, что Дмитрий признал вину, суд над ним прошел достаточно быстро, но приговор был суровым. «Мне дали больше 10 лет строгого режима, думаю, что это несправедливо. Тяжело воспринял, до сих пор в расстроенных чувствах, — делится мужчина. Именно это и побудило его задуматься о том, чтобы уйти воевать с Украиной. — Общее ощущение бессилия перед суровым приговором давало повод задуматься о том, что вообще-то это неплохое решение».

В конце сентября 2024 года Государственная Дума приняла еще два законопроекта о возможности освобождения от уголовной ответственности людей, которые совершили преступления, если они подпишут контракт с Минобороны и пойдут на войну. По словам авторов поправок, они просто заполняли пробел в законодательстве: если сначала на войну могли уйти люди, уже осужденные, отбывающие наказание в тюрьме, то сейчас на фронт приглашают на любой стадии уголовного преследования. Сделать это предлагают и полицейские сразу после задержания, и в СИЗО, и в судах на стадии следствия и рассмотрения дела.

Практика, которая начиналась как блокбастер, когда лидер наемников Евгений Пригожин лично приезжал в колонии на вертолете среди ночи и вербовал заключенных, совершивших тяжкие и особо тяжкие преступления, уехать на «СВО» и «вернуться героями», за два года превратилась в рутину, с которой сталкивается любой, кто попадает в российскую систему правосудия.

Вербовка

Дмитрий решил написать заявление об уходе на фронт после разговора с сокамерниками. Идея о том, что надо пойти на войну, всплывает сразу, как только человек попадает в изолятор как будто из ниоткуда. «Это уже обычное дело: как только пришел, надо обязательно написать ходатайство в военкомат, что готов служить», — передает адвокат Дмитрия настроение заключенных в изоляторах.

Дальше к тем, кто подал прошение, приходят мужчины в военной форме из военкомата. Они вызывают на разговор тех, кто написал заявление о призыве на службу, или тех, у кого есть боевой опыт. Отправка не происходит мгновенно, некоторым заключенным по разным причинам отказывают в уходе на фронт. «Многие мои сокамерники пишут каждый месяц в приемный пункт на [улице] Яблочкова (единый приемный пункт для отправки в армию в Москве. — Прим. “Новой-Европа”) — просят ускорить рассмотрение их заявления на контракт», — говорит Дмитрий.

Вербовкой сейчас занимаются и сотрудники правоохранительных органов: от полицейских до оперов и следователей.

«Вербовать на войну задержанных нам поручили примерно в марте нынешнего года», — рассказал «Новой-Европа» сотрудник уголовного розыска одного из управлений МВД в Ленинградской области Алексей М. В августе телеграм-канал Baza написал, что в некоторых регионах полицейским предлагают премию за каждого задержанного, подписавшего контракт с Минобороны. Полицейские, с которыми поговорила «Новая-Европа», таких премий не получают, но у них есть другие причины активно участвовать в вербовке.

— Для сотрудников полиции, работающих “на земле”, то есть в территориальных отделах и управлениях, это распоряжение просто как манна небесная. В первую очередь потому, что существенно меньше писанины. Во-вторых, вообще работы меньше. Задержанный пишет признанку, затем заявление о направлении его на СВО, и на этом дело закончено, а статистика при этом повышается, что несет определенные дивиденды. Премии, поощрения, внеочередные звания, повышения».

Норма о необходимости признания вины не содержится в федеральном законодательстве. Сами полицейские рассказали «Новой газете Европа», что распоряжение вербовать задержанных на войну в Украине закреплено в ведомственном приказе, который в управлениях полиции мало кто видел.

А вот следователи выступают звеном в уголовном процессе, которому невыгодно отправлять подозреваемых на фронт. «Показатель хорошей работы следствия — это выход дела в суд. Поэтому при заключении контракта на ранних стадиях у них летит статистика. Они недовольны, — объясняет адвокат Елизавета. При этом стратегия следователей в том, чтобы просто отложить момент принятия решения об уходе на войну. — При получении ходатайства о желании заключить контракт [следователи] стараются положить его под сукно и максимально затянуть, чтобы завершить дело и направить в суд, а там — уже дело судьи».

«Что ж вы так не торопились с воли пойти добровольцами»

В группе СИЗО «Кресты» «ВКонтакте» можно найти несколько десятков недавних записей и комментариев от родственников арестованных о том, что те собираются уходить воевать. Среди вопросов о документах и вещах встречаются и другие — например, о том, как развестись так, чтобы супруга не узнала, а то в случае ранения или смерти выплаты уйдут ей.

Пожилая женщина Елена рассказала, что ее сын Евгений отправился на фронт сразу после вынесения приговора из СИЗО, не успев уехать в колонию, и погиб там во второй половине июля. Евгений тоже был осужден по «наркотической» статье 228 УК, ему дали 11 лет.

«Он ушел 3 июня, я успела с ним проститься, — рассказывает его мать Елена. — Женя очень боялся, что опоздает и война закончится без него. Сын был замечательный, но эти гребаные наркотики... Когда ему дали 11 лет, он сказал, что пойдет воевать, там есть шанс, а в тюрьме ему не место. Он не знал, милый, что шанс этот мизерный!»

Мать погибшего осужденного рассказала, что на войне он был командиром взвода, из которого «почти никого не осталось». Несмотря на это и на то, что Евгений погиб, его мать восхищается его подвигом и говорит, что сын погиб героем: «Женя думал, что ему повезет. Конечно, мы говорили, что [там опасно], но он решил по-другому. Подписал контракт и пошел. Сейчас всех берут, лишь не было СПИДа и сифилиса. Я горжусь своим сыном. Он погиб героем. Он знал, куда идет. Мне бы теперь найти его, чтобы похоронить. Там такое месиво на поле боя, что очень трудно это сделать, надеемся, что жетон на нем!»

У другой женщины, Анастасии, на войне погиб муж, тоже осужденный по 228 статье. Он оставался в СИЗО, в хозяйственном отряде, куда обычно сложно попасть — туда берут только заключенных с примерным поведением, потому что условия там лучше, чем в колонии. Погибший был осужден всего на три года за хранение психотропных веществ, но уже через полгода после приговора подписал контракт, хотя родственники его отговаривали. «Не знаю, было там давление на них или нет, но он уходил счастливый! Не слушал никого!» — говорит его вдова.

Родственники уже погибших зэков много говорят о том, что уйти на войну их подтолкнул патриотизм, но сами заключенные, с которыми поговорила «Новая-Европа», не замечают особенно патриотических настроений среди сокамерников. «[Они] относятся к [войне] так, как велит пропаганда, и говорят штампами. Поэтому невозможно обсуждать ничего такого [всерьез обсуждать войну], — говорит Дмитрий о тех, с кем сейчас сидит в московском СИЗО. — Даже оперативники ухмыляются [в адрес тех, кто спешит заключить контракт], мол, “что ж вы так не торопились с воли пойти добровольцами”.

Подписать контракт хотят даже антивоенные

По рассказам адвокатов, которые занимаются защитой людей по политическими делам, об уходе на войну задумываются даже те, кто оказался в заключении за «дискредитацию российской армии». «Один мой подзащитный, который находится в петербургском СИЗО [как раз по такой статье], настолько пал духом и невероятно болезненно переживал заключение, был совершенно не готов сидеть, что собрался любой ценой выйти, просто чтоб покинуть тюрьму, несмотря на то, что он абсолютно антивоенный, — рассказывает Елизавета, которая защищает политических заключенных. — Мне стоило много нервов и усилий, чтоб отговорить его от этого гибельного решения». В итоге в армию он не пошел.

«Для меня это было принципиально. В его ситуации с не тяжкой статьей и вероятностью наказания, не связанного с лишением свободы, это было бы очень глупо, даже если не брать моральную сторону», — подытоживает защитница.

Она рассказывает, что

«Что угодно, только не сидеть. К тому же у него были идеалистические представления о контракте, мол, что он попросится фельдшером или поваром, хотя ни лечить, ни готовить не умеет», — продолжает Елизавета.

Несмотря на то, что, по собственному признанию адвоката, у нее «очень специфические» подзащитные, статьи которых подразумевают резкое неприятие войны и контрактов, в их окружении все — и сокамерники, и попутчики — желают «выйти из тюрьмы любой ценой». У другого ее подзащитного в СИЗО «Кресты» в Санкт-Петербурге единственный сосед по камере — обвиняемый в мошенничестве интеллигентный юрист, и тот собирается на фронт: «Люди со статьей о преступном сообществе (210 УК) пишут на имя [главы Следственного комитета Александра] Бастрыкина, чтобы с них сняли эту статью, потому что с ней нельзя заключить контракт. По наблюдению [подзащитного], [после принятия поправок] тюрьма опустеет — все законтрактуются».

Дмитрий рассказывает, что СИЗО шокирует и дезориентирует, даже когда речь не идет про специально применяемые пытки или издевательства. «Поначалу в изоляторе было непривычно, в основном от большого количества людей в камере. Постоянный контроль и присутствие рядом не давали возможности уединиться и подумать».

Уехать соглашается 30%

Но оценки полицейских о том, какое число сидящих в СИЗО действительно готовы идти на войну, несколько расходятся с оценками адвокатов. «Никакой статистики не имеется, но, лично по моим ощущениям,

А если совершенное преступление не особо тяжкое (кража, мелкое мошенничество, самоуправство, даже грабеж, но не в составе группы), то [на моем опыте] подозреваемые сразу отказывались», — говорит Александр С. из угрозыска по Петербургу.

«Две недели назад у меня был подследственный, который в пьяной драке убил собутыльника, — рассказал «Новой-Европа» сотрудник уголовного розыска одного из петербургских управлений МВД Сергей Ч. — С учетом того, что у него уже за плечами два срока лишения свободы, ему почти пожизненное [лишение свободы] грозило. Конечно, услышав про то, что можно написать «признанку», а потом заявление об отправке на войну на три года [и не идти в тюрьму], тот парень сильно обрадовался. Но так как опыт уже имелся (два срока все-таки!), он попросил показать указ, согласно которому ему за некий период службы в Украине полная амнистия выйдет. Так как я такой указ предоставить не смог, он отказался от “признанки” и сказал, что лучше уж на зоне пожить, чем в Украине в “мясном штурме” сгинуть».

Александр С., полицейский из Санкт-Петербурга, признается, что нововведение властей по вербовке арестованных на войну вызывает у него двоякое чувство: «На войну изъявляют желание отправиться именно те, по кому “доказуха” железная. Не понеся наказание, да еще и заимев в своей биографии такой пункт, как “борьба с нацистами”, они частенько, вернувшись домой в отпуск или по ранению, пускаются во все тяжкие. Будучи в уверенности, что даже в случае поимки у них есть шанс избежать наказания, просто снова написав заявление об отправке на СВО».

Тем не менее, потенциальная выгода в виде хорошей статистики берет вверх, и у оперов, по словам Александра, пока доминирует мнение «с глаз долой, из сердца вон», тем более, что «по факту они не выпускают преступника на свободу, а направляют его в другую юридическую плоскость».

По подсчетам «Верстки», за 2,5 года с начала войны жертвами участников «СВО» стали как минимум 500 граждан России. Экс-заключенные, как следует из подсчета, убивают чаще и чаще совершают преступления против женщин.

Родственники против

Пожалуй, единственная категория людей, которая выступает резко против ухода обвиняемых на войну, — это их близкие.

«Передайте своим родственникам, не надо туда идти, это дорога в один конец. Пусть идут, если только по 105 или износ, остальные уж лучше отсидеть», — пишет Алла Данилина в группе для общения родственников заключенных «ВКонтакте». «Я сына отговорила, он от меня столько матерных слов выслушал, он понятия не имел, что я так умею материться», — отвечает ей Ирина.

«Муж ушел на СВО 7 июля! Не смогли отговорить, завтра хороню, осталось 2 детей! Не пускайте!!!»

В комментариях много похожих историй: «В 20 числах июня с Яблоневки ушло 30 человек на СВО, а 29 или 30 июня только 2 выжили, и то ранены». Многие из родственников, с которыми связывалась «Новая-Европа», сообщали, что их родственники погибли спустя месяцы после отправки на войну.

У Ольги, которая много пишет в группе «Крестов» «ВКонтакте», мужа уже перевели в колонию после приговора, он не пошел на войну. Но туда хотел отправиться его близкий друг, с которым она говорила об этом. «Большой срок, и никто не ждёт [на воле]. На некоторых там давят морально. Не на всех, конечно. Пугают зоной и так далее. Сейчас он наладил контакт с родственниками и с девушкой, у которой его ребенок. Вроде, не пойдет».

Дмитрий, который написал ходатайство об отправке на фронт из СИЗО еще до приговора, всё-таки передумал идти на войну. «Хочется просто жить и увидеть семью. Про будущее пока не думал».

При участии Максима Леонова