Перед тем как Россия вторглась на территорию Украины, в Херсоне жили 330 тысяч человек. К осени 2023 года в городе осталось меньше 20% населения. Большая часть херсонцев выехала на подконтрольную Украине территорию и за границу. В декабре 2022 года правительство РФ запустило программу выдачи жителям Херсона и 15-километровой зоны на левобережье Днепра государственных жилищных сертификатов — ГЖС, или, как их назвали в народе, херсонских сертификатов. Сумма начинается от 2,9 млн рублей. Неожиданная возможность купить жилье, пусть и на территории России, заставила часть украинцев пересмотреть свою политическую позицию и устремиться в объятья вчерашнего врага.

В начале апреля 2023 года Марат Хуснуллин, вице-премьер правительства РФ, заявил, что из Херсона в Россию переехали 68 тысяч человек, из них 53 тысячи уже получили жилищные сертификаты. Через пару недель после этого заявления Ильшат Шагиахметов, до декабря 2022 года и старта программы ГЖС работавший заместителем Хуснуллина генеральный директор ППК «Фонд развития территорий», сообщил, что на получение херсонского сертификата подано 49813 заявлений, из них одобрено 35775, остальные на рассмотрении.

По словам Нины Галбен, заместителя министра жилполитики и государственного строительного надзора Республики Крым, претендовать на жилищный сертификат могут не все жители Херсонской области, а лишь те, кто жил в 14 определенных районах, всего — в 383 населенных пунктах.

— Для получения сертификата нужно быть гражданином РФ, ребенку тоже нужно сменить свидетельство о рождении и гражданство, — рассказала Галбен. — В течение трех месяцев денег из бюджета не было, потом выплаты возобновились, но теперь реализовать жилищный сертификат может только гражданин РФ. Очередь формируется заново. Если заявитель не соответствует новым требованиям, его заявка аннулируется.

По словам чиновницы, претендовать на ГЖС могут граждане, покинувшие Херсонскую область после 24 февраля 2022. У них должна быть местная регистрация по октябрь 2022 и не должно быть регистрации в РФ до начала войны. В МВД проверяют отсутствие регистрации в других субъектах РФ, также чиновники направляют запросы в ФСБ для проверки на пересечение границы. Тем, кто выехал сначала в Европу, а потом приехал в Россию, в выдаче сертификата отказывают.

«Моя родина — здесь»

— Перед твоим приходом мне дочь из Одессы звонила, — громко сообщает раскрасневшаяся пенсионерка Валя, встречая меня у калитки своего нового дома. — Говорит: «Не скучаешь по родине? Когда домой вернешься?» «Моя родина здесь, а родилась я в Советском Союзе», — отвечаю ей. А она меня в ответ, представь себе, с цыганами сравнила, что у них везде родина.

Валя злится на дочь, на зятя, «позорно» бежавших из Херсона в первые дни «освобождения» города российскими войсками. Ее раздражает их украинская речь, хотя сама она родилась в семье украинцев в 1959 году и всю жизнь до ноября 2022 года жила в Голопристанском районе Херсонской области.

У Вали есть еще дети. Взрослый сын живет в Германии, он уехал туда работать еще до войны. Она смущается, что сын работает на территории НАТО, но тут же оправдывается: после окончания контракта в 2025 году он приедет к маме в Краснодар, он очень хочет домой, но их дом теперь здесь. Есть еще один сын, ему почти 30, он всегда с мамой. При родах ребенку повредили голову, и он стал лежачим инвалидом, с которым Валя уже полжизни «лялькается»: пеленки, протертая или размоченная еда с ложечки, памперсы, кровать с бортиками. Ванечка худенький, легкий, 30 лет агукает. Валя его понимает.

Успокоившись после разговора с дочерью, хозяйка проводит меня по своему домовладению. На четырех сотках земли стоит аккуратный дом. В нем просторная кухня, санузел и две небольшие комнаты. Гордость Валентины — терраса на входе. Сюда легко выкатывается полулежачая инвалидная коляска, в которой Ваня может полежать на солнышке, подышать воздухом. Валя планирует оплести террасу виноградом, чтобы летом здесь была прохлада. К новому хозяйству пенсионерка отнеслась ответственно: въехав в новый дом весной 2023 года, она сразу же принялась за работу, и уже в начале лета собрала первый урожай овощей и ягод.

— Я уехала из Голой Пристани в ноябре 2022 года. В начале ноября я ходила в военно-гражданскую администрацию, там девочка знакомая сказала, что лучше эвакуироваться, ничего хорошего нас здесь не ждет, — рассказывает Валя. — Взяла одну сумку и сына в инвалидной коляске. В эвакуационном автобусе нам выделили три сиденья сзади, чтобы его там положить. Сама я с краю сидела. Доехали до Симферополя, немного отдохнули и поздно вечером уехали в Джанкой, там нас посадили в поезд. Волонтерам благодарна, они нас на всех этапах пути сопровождали, помогали во всем. Я не знала, куда нас везут, но доверяла ребятам абсолютно.

«Ребятами» Валя называет солдат российской армии. Осенью 2022 года эвакуировали жителей Херсона и прибрежной зоны с левой стороны Днепра. Уезжали в основном коллаборанты — граждане Украины, сотрудничавшие с оккупационными властями, и сторонники Путина и его политики. Некоторые уезжали самостоятельно, чтобы через Россию сразу выехать в другие страны. Валентина попала в группу, которую заселили в санаторий в Туапсе. Там они прожили до весны, всё это время их бесплатно кормили.

— Некоторые возмущались, что питание однообразное, а мне всё нравилось, — продолжает Валя. — Люди очень разные там были. Казалось бы, все мы попали в сложную ситуацию, ведите себя надлежащим образом. Молодежь там начала пить, разборки устраивать, даже полицию к нам вызывали. В общем, там выделили отдельный корпус, и всех неблагонадежных в него переселили.

«Кому мы там нужны?»

Российский паспорт Валентина сделала еще в Голой Пристани, сразу как только оккупационные власти зашли в ее родной город. Украинскую пенсию получала на почте, банковскую карточку не сделала, поэтому сейчас только российскую пенсию получает — 12 тысяч рублей. Спасает инвалидная пенсия Вани в 17 тысяч и доплата в 5 тысяч рублей ей как опекуну, которые также платит РФ. Кроме того, по приезде в Россию она сразу же оформила жилищный сертификат на себя и Ваню: российское государство выдало им 3,5 млн на покупку дома.

— К нам в ПВР (пункт временного размещения. — Прим. авт.) приезжали разные риэлторы, — говорит Валя. — Они у меня доверия не вызывали. Но одному застройщику я поверила, потому что его к нам привели официальные лица — представители местной администрации. Я поняла, что это серьезные люди и им можно доверять. Мне показали разные варианты, и возили на место, и на компьютере показывали. Мне не хотелось квартиру, нужен был дом, пусть и небольшой. Из квартиры я своего ребенка-инвалида на улицу не натаскаюсь. После заключения сделки деньги продавцу полтора месяца шли, но ключи мне отдали сразу.

Мы пьем с Валей чай на пустой кухне: здесь пока ни стола, ни стульев, ни дверей. Зато есть небольшой диванчик, на котором мы сидим, держа чашки в руках, между нами — молодая кошка Алиса, которую Валя котенком подобрала у рынка.

По диким пробкам нужно доехать до одной из пригородных станиц, потом еще километров семь ехать по узкой и пыльной дороге в садовое товарищество, которое теперь гордо именуют территорией Краснодара. Днем автобус, старый дребезжащий ПАЗик, ездит сюда каждые полчаса, по-другому в город не добраться.

— Страшно было менять свою жизнь, но в Голой Пристани по ночам я несколько месяцев не спала, выходила на улицу, небо было багровым от взрывов и пожаров, — вспоминает Валя. — Все родные мне звонили, просили уехать. Если бы я не уехала, мы бы с ребенком утонули. Кому мы там нужны?

Дом Валентины на левобережье Днепра смыло в начале июня после подрыва Каховской ГЭС. Женщина оставляла соседям корм и деньги для ухода за животными, которых пришлось оставить при эвакуации.

— Сейчас не знаю, что с ними, — вздыхает Валентина. — Связи с бывшими соседями теперь нет. Сильно о своих кошках и собачке жалею. А еще о книгах — у меня была шикарная библиотека, ничего не уцелело в воде.

«Они наших ребят называют орками!»

— Я особо не распространяюсь, что купила дом в России по сертификату, — продолжает пенсионерка. — Мне плевать, что говорят обо мне люди в моем родном городе. Я, признаться, в шоке. Некоторые знакомые сами родом из России, но жили в Украине. И они выступили против Путина и спецоперации. Как это возможно? Они же русские! Когда вода шла, люди прятались в детском саду. Туда подъехали русские военные, чтобы их эвакуировать, а люди в ответ их чуть ли не на три буквы послали. Только два человека уехали. Как так?

Сосед всё говорил, что забор покрасит, когда наши придут, чтобы праздничнее участок выглядел. Я ему говорю, так они пришли уже, наши. Он на меня только злобно зыркнул. И эти дебилы на полном серьезе считают, что наши ребята обстреливают Голую Пристань, что они обворовывают наши дома. И что они подорвали дамбу, хотя всем известно, что это сделали укронацисты. Мне соседям хотелось закричать, чтобы они шли подальше со своими убеждениями, они даже представления не имеют, что такое Россия, насколько это великая страна. Как они могут вообще рот на русских раскрывать? Мозги промыты, считают, что русские в нищете живут, что им с пенсии едва на еду денег хватает, что они ремонт делают и технику покупают в кредит, так как накопить не могут, — бред украинской пропаганды, в общем.

Первое, что привезли в новый дом Валентины волонтеры, — это телевизор, но он оказался нерабочим. Сейчас женщина ждет какую-то деталь, чтобы его отремонтировать. Поэтому всю информацию черпает из Z-каналов в телеграме. Плачет, просматривая видео, как открывали в Туапсе памятник российским военным, погибшим в войне с Украиной. Внимательно вслушивается в агрессивную речь какого-то круглолицего пропагандиста, рассуждающего о евреях и нацистах, подорвавших Каховскую дамбу. Валентина почему-то уверена, что этот неизвестный человек с наполовину закрытым балаклавой лицом — офицер российской армии, и он не может врать.

Потом Валя хвастает, что на госпомощь в сто тысяч рублей купила недорогой холодильник, электроплиту, кровать сыну, сковороду и себе немного одежды, потому что запасов одежды не было. Правда, тут же с обидой вспоминает, что в Туапсе памперсы для Ванечки стоили по 700 рублей за 10 штук, и ей приходилось покупать их за свой счет.

— Соцслужба в России вообще никакая, — неожиданно заключает она. — Не понимаю, за что они деньги получают. Нужно было на обследование, предложили социальное такси. Оказалось, оно платное. Никакой помощи от них нет. Все предали Россию, — объявляет Валентина, когда я уже ухожу, стою на пороге дома, переминаясь с ноги ногу, а она никак не может меня отпустить. — Разве это нормально? Но Россия выстоит. Украина ее больше всех предала, ведь у нас общая история. Предали в 90-е годы, когда Кравчук подписал документы о выходе из состава СССР. Почему сейчас военные действия идут? Потому что Украина позволила себе предать братское государство — Россию. И всё, что сейчас, — это возмездие за предательство СССР, за снесенные памятники Ленину.

«С паршивой овцы хоть шерсти клок»

У 30-летней Насти длинные светлые волосы, белесые ресницы и красивая фигура бывшей танцовщицы. Мужчины оглядываются на нее, но она их словно не видит. Мы сидим на берегу моря и молчим. Волна накатывает на волну, омывая прибрежную гальку. Сегодня пасмурно, и людей на пляже мало.

Из воды, поддерживая друг друга, выходят два инвалида, ветераны СВО, которые лечатся в местном санатории. У одного нет ноги ниже колена, он опирается на костыли и кое-как добирается до стоящей на деревянном настиле инвалидной коляски с надписью «Армия России». Второй идет с палочкой. Одна рука безжизненно висит вдоль тела, он заметно хромает. На изуродованных мужчинах раздуваемые ветром просторные семейники цвета хаки. Оба они пытаются поймать взгляд Насти и призывно ей улыбаются. Настя внешне спокойна, но мне кажется, что я слышу скрип ее сжатых зубов.

— Суки, ненавижу вас, — шепчет она. — Вы всю мою жизнь разрушили.

На мой вопросительный взгляд Настя отвечает тихим голосом, с опаской поглядывая на соседей по пляжу:

— Меня это государство лишило всего. Дом моих родителей смыло во время наводнения после подрыва Каховской ГЭС, в мое небольшое предприятие прилетел снаряд, и всё внутри сгорело, мою квартиру разбили осколки ракеты, разрушив стены и окна.

Когда россияне бежали из Херсона, коллаборанты бежали тоже. Игорь, гражданский муж Насти, весь период оккупации сотрудничавший с ФСБ, тоже бежал. Настя хотела остаться в Херсоне и дождаться ВСУ — ей бежать не было смысла, она российскую власть не поддерживала. Но на сожителя были записаны обе их машины, он боялся потерять имущество, поэтому мольбами и угрозами уговорил Настю сесть за руль второго авто и бежать вместе с ним на левобережье. Вывез он и свою мать, на которую записано всё его имущество.

Настя и Игорь с матерью приехали в Крым. Узнали о выплате в сто тысяч рублей для вынужденных переселенцев, а позже — про жилищные сертификаты. Настя боялась, что для этого потребуется получать российский папорт.

— Я гражданкой РФ не хотела быть, поэтому сначала решила и деньги не брать, — говорит Настя. — Потом узнала, что всё это возможно и с украинским паспортом. Я подумала: «Какого черта? Меня лишили дома, бизнеса, постоянного дохода. Я возьму эти деньги, чтобы оккупант хотя бы меньше на патроны потратил».

Неликвид и «марафон невиданной щедрости»

Настя подала заявление в МФЦ. Для получения денег и сертификата нужен был только паспорт с херсонской пропиской и миграционный листок о пересечении границы с Крымом. К паспорту требовали нотариально заверенный перевод с украинского на русский. Стоил он 1500 рублей. Очередь в МФЦ была огромная, человек 30, не все успевали сдать документы в течение дня, приходилось идти снова. Через какое-то время заявку одобрили. Настя получила жилищный сертификат на сумму 2,75 млн руб. Выдали памятку со списком территорий, где можно купить недвижимость.

— В Крыму не везде можно, и в России — тоже не в каждом регионе, — говорит Настя. — Мои знакомые реализовали свои сертификаты в Краснодаре и Ставропольском крае. Здесь климат как у нас. Можно было купить жилье и в Херсонской области, в Геническом районе. Только непонятно, купишь ты там отнятый у кого-то дом, а потом придет ВСУ, а следом и хозяева дома. Получается, и деньги, и репутация просраны.

Весной 2023 года Настя купила дом в Краснодаре, а по факту — в таком же пыльном садовом товариществе с разбитыми дорогами, как и Валентина. По ее сделке деньги продавцу пришли в течение месяца.

— В чатах гуляет история, что семья пенсионеров купила по сертификату квартиру, сразу продала ее и выслала деньги на ВСУ, — усмехается Настя. — Но мне это всё же байкой кажется. Скрывать не буду, у меня интерес меркантильный.

По словам Насти, многие уверены, что Путин с помощью ГЖС решил компенсировать херсонцам не столько материальный ущерб, сколько моральный — им же обещали, что «Россия здесь навсегда», а потом «так позорно бежали оттуда». Отсюда и получается такой «марафон невиданной щедрости».

— Я знаю людей, которые покупают здесь жилье и сразу его сдают, сами они в РФ жить не хотят, — продолжает Настя. — Есть те, кто просто реализует сертификат. Купил — и сразу выставил на продажу. Налог, как я понимаю, платится с дохода, но если ты продал ровно за ту же сумму, что купил, тогда, получается, и налог платить не надо?

Купленный дом Настя уже продала знакомым, которые взяли его тоже за херсонский сертификат. Подобная схема используется теми, кто не планирует задерживаться в России. Последний покупатель, конечно, в результате приобретает проблему в виде ненужной недвижимости, которую потом пытается продать реальному покупателю. Но продавать приходится дешевле. Как признаются кубанские риэлторы, им уже удалось скинуть херсонцам весь краснодарский неликвид по завышенной цене. Херсонцы сильно не торговались, кто-то устал скитаться, а кто-то просто торопился реализовать сертификат, «пока его не отменили».

— Видимо, одни и те же квартиры и дома уже не по одному разу продаются, — предполагает Настя. — Меня в регистрационной палате уже с подозрением спрашивали, с какой целью вы так скоро продаете дом? Я ответила — район не нравится, хочу ближе к городу — с этим, кстати, не поспоришь.

Квартира в Украине или домик в Германии

Настя старается нигде не говорить о том, что купила дом за сертификат. Не говорит она об этом и друзьям в Украине.

— Краснодарские соседи, узнав, что я из Херсона, сразу стали напряженно общаться, — продолжает Настя. — Не сильно нам рады и те, кто из Запорожской области, Мариуполя и ЛДНР. Им не дают сертификаты, они поэтому обозлены на нас. Злятся и те херсонцы, которые уехали на заработки в Россию перед войной. Здесь они ничего не нажили, а в Херсоне всё потеряли. Тем не менее им тоже ничего не положено.

Деньги за проданный дом Настя ждала больше трех месяцев. Государство стало заметно задерживать выплаты по ГЖС. Еще одна проблема, что полученные рубли нужно как-то вывести из России. Она приноровилась покупать электронную валюту и выводить через систему Binance. Далее она выводит деньги на карту украинского банка. Сначала она хотела купить на эти деньги квартиру где-нибудь в Украине, но потом пришла к выводу, что лучше обосноваться в Европе. Но где — пока не придумала, смущают высокие в сравнении с Украиной цены.

Ее гражданский муж тоже сумел реализовать свой сертификат, а также сертификат своей мамы. Его схема вывода денег строится исключительно на доверии: дом ему продали близкие знакомые, проживающие в России, полученные деньги отдали ему — так он обналичил сертификат. Сам он написал им расписку, что обязуется продать им этот же дом через какое-то время. Для реального хозяина дома вроде ничего не изменилось, зато приятель теперь с деньгами.

В России бывший коллаборант Игорь не хочет оставаться ни при каких условиях. Еще в Херсоне он сделал себе российский паспорт, а теперь панически боится мобилизации.

Мечта Игоря — домик в Германии. За время оккупации, «подружившись» с ФСБ, он заработал крупную сумму денег, добавил туда и обналиченные сертификаты.

Конечно, показывать договор купли-продажи недвижимости в России он не решится, ведь в нем указан источник денег — херсонский сертификат, госбюджет.

— Я хочу жить в своей стране и говорить на своем языке, но я не знаю, есть ли для меня какие-то риски в Украине из-за того, что я воспользовалась деньгами оккупантов, — говорит Настя. — Думаю, историю с покупкой дома за сертификат стоит сделать тайной, уничтожить все документы, а телефон вычистить от любых переписок и фотографий по этому поводу. Предполагаю, что по окончании войны начнется охота на ведьм, будут искать предателей среди своих.

Квартира есть, копят на тумбочки

Семья Резник (фамилия изменена) из Голой Пристани обосновалась на окраине Екатеринбурга. Яна устроилась в магазин продавцом, а Сергей — электриком на завод. Максимальная зарплата мужа — 35 тысяч рублей в месяц, у жены — около 25 тысяч. Сергея звали работать на стройку, но войти в сработавшуюся бригаду можно только со своим инструментом, а на него денег у семьи пока нет.

— Уезжали эвакуационным автобусом, от Джанкоя — на поезде, — вспоминает Яна. — Нам сразу сказали, что везут в Екатеринбург. Мы взяли по одной сумке с вещами. Можно было взять больше, но у нас ни чемоданов, ни дорожных сумок дома не оказалось, а собирались быстро. На рынок побежали, но там ничего нужного не нашли. Я приехала в тоненькой курточке, а муж сообразил взять свой пуховик. Хорошо, что волонтеры нам потом одежду дали. У меня теперь четыре куртки.

Сначала супруги жили в ПВР, их «привили от всего, что только возможно»: от столбняка, туберкулеза, ковида и многого другого. Это произвело на них хорошее впечатление — мол, попали в ответственное государство.

— Одно плохо — продукты нам тут не нравятся, — сокрушается Сергей. — Невкусные. Молоко ужасное, а сметана еще хуже. Не знаю, что и делать, уже кучу марок перепробовали, пока ничего даже похожего на нашу голопристанскую найти не можем.

— Есть чувство одиночества, но мы вдвоем, это спасает, — признается Яна. — Вон в селе Приморское возле Феодосии 17 семей из Голой Пристани купили себе дома, им там веселее вместе.

Супруги рады, что на Урале постоянно встречают людей из Украины. Хирург, пекарь… Они даже Голую Пристань знают. При СССР еще учились в украинских вузах, потом в Екатеринбург попали по распределению.

— Так что раньше Украина хорошая республика была, образование достойное давала, не то что сейчас — пристанище коррупционеров, — говорит Сергей. — Страшно, что там сейчас происходит, что ВСУ творит с нашей землей. А эти идиоты украинские пусть ждут своих «освободителей», весь город нам падлы разрушили, всю жизнь поломали.

После четырех месяцев в ПВР супруги смогли купить квартиру в отдаленном районе Екатеринбурга. Она была пустой, но с косметическим ремонтом. Сейчас решают, на что копить — на тумбочки или на стол. Говорят, повезло, что сделка прошла быстро и хозяйка не испугалась, потому что многие отказывались продавать свою недвижимость по сертификату.

— У нас был сертификат на 3,7 млн рублей, 50 тысяч из этой суммы забрал риелтор.

Любовь на расстоянии

Свете уже за тридцать. Летом 2022 года она уехала из оккупированного Херсона в Польшу, где встретилась со своим молодым человеком. Он моряк, и в день начала войны был у берегов Австралии. Когда закончился рейс, он не рискнул возвращаться в Украину, побоявшись мобилизации. «Что мне та Украина дала, чтобы за нее так впрягаться?» — часто повторяет Андрей, не видевший войны своими глазами. Они со Светой любят Путина и комфорт, но в Россию не торопятся, предпочитая любить «сильного президента» издалека, получая польское пособие для беженцев.

История с сертификатами взволновала их не на шутку. Так, что они даже готовы были отказаться от европейских «подачек».

— Хорошо, что у меня на оккупированной территории остались папа и брат, они не могут никуда выехать из-за домашнего хозяйства, — рассказывает Света. — Папа съездил в Крым, куда приехал риэлтор из Краснодара. Там он у нотариуса выписал доверенность на покупку квартиры на два сертификата: свой и сына.

Целый месяц жизнь Светы была наполнена онлайн-просмотрами предлагаемых квартир. Риэлтор добросовестно снимал видеоролики. Неделю назад мечта Светы сбылась, и риэлтор вышел на сделку. Квартира выбрана, цена — почти шесть млн рублей.

В Россию Света не собирается. Может, как-нибудь потом. Квартиру планирует сдавать — пусть копеечка падает на счет. Вдруг они с Андреем всё же созреют перебраться поближе к путинскому электорату, когда европейцы перестанут платить украинцам пособия.

«Чувствую себя каким-то рабом»

— Слушай, как в России относятся к тем, кто покупает жилье за херсонский сертификат? — спрашивает меня Ольга, жительница Голой Пристани. Она ни разу не выезжала из города с начала войны, так как не может оставить престарелых родителей.

С этим вопросом я и пошла в народ.

— Я пенсионерка, в одиночку вырастила детей, много лет работаю на Крайнем Севере, чтобы иметь повышенную пенсию, — говорит Александра. — Мое жилье признали аварийным, но переселять не торопятся. Мне пришлось на 15 лет взять ипотеку, хотя я недавно вышла на пенсию. Теперь мне надо о здоровье и лояльности работодателя каждый день молиться, иначе не смогу платить банку и жилье отнимут. Мне за россиян очень обидно.

— У меня двое детей, я мать-одиночка, — рассказала Ольга из Краснодара. — Работаю в полиции, зарплата 40 тысяч. Снимаю однокомнатную квартиру, еле тяну. И времени на детей нет, и денег нет. Как же так получилось? Нам, значит, помощи ждать неоткуда, а им квартиры по 6 млн дарят? Мои родители живут в саманной хате (строится из смеси глины и соломы. — Прим. авт.) в станице, пенсии не хватает. Почему я из своих налогов должна что-то оплачивать для херсонцев? Если они там так страдали из-за нацистов, так шли бы воевали в нашу армию, а то прячутся вместе со своими мужьями за спинами наших мужиков.

— Мне беженцев ужасно жаль, они всё потеряли у себя на родине, — говорит пенсионерка Надежда. — Но всё же позиция государства более чем странная. Почему бы беженцам просто не выделить социальное жилье? Зачем отдавать им в собственность, да еще и за такие огромные деньги из бюджета? Это очень неприятно. Наши старики до конца жизни комфортных условий проживания дождаться не могут, а мы десятилетиями батрачим на ипотеку. Чувствую себя каким-то рабом в собственном государстве.