— Специалисты по выборам продолжают обсуждать: идти голосовать, не идти, портить бюллетень, уносить с собой, писать чью-нибудь фамилию. Стоит ли вообще в сегодняшней России ходить на это мероприятие?

— Я считаю, что стоит. Потому что любые выборы, с точки зрения избирателя, в первую очередь, это самый безопасный способ выразить свою позицию. Плюс выборы это, даже если они не выполняют главной роли, то выполняют роль некоего соцопроса, который, мне кажется, более точен, чем те опросы, которые могут проводить социологические службы. Поэтому лучше так выразить свою позицию в надежде, что она в той или иной степени проявится в итогах голосования.

— А как она проявится в итогах голосования? Разве мы узнаем, что как она проявилась?

— Я понимаю, что искажения какие-то будут…

— Я говорю даже не об искажениях, а о том, что результат и так понятен. Разве мы не знаем, что Путин получит те самые 80%, которые ему полгода назад насчитал его пресс-секретарь?

— Может быть, будет 80%, но я в этом не уверен. В конце концов, они ставят какие-то задачи, но далеко не всегда их выполняют. Конечно, если все противники Путина не придут, будет и 80%, и, может быть, больше. А если все-таки придут, то, скорее всего, его результат будет меньше. В том, что в итоге победит Путин, сомнений ни у кого нет, но вопрос — с каким счетом.

И важно понять, какие альтернативы. Если альтернатива, допустим, Харитонов, это одно, Даванков — это другое. И это, в конце концов, когда-нибудь скажется на политике страны.

И это тоже будет укреплять позиции Путина.

— Кто именно будет исследовать эти результаты? Кто будет делать выводы из второго и третьего мест?

— Это всегда обсуждают политологи, это обсуждают в обществе. На кухнях, наверное, тоже обсуждают. У нас ведь вторым неизменно, с 1990-х годов, был представитель КПРФ.

— Причем в большинстве случаев один и тот же.

— Был уже Харитонов, был и Грудинин, но вторым был представитель КПРФ, это уже как бы закрепилось. И если здесь что-то изменится, это станет интересным результатом, неким показателем, что в обществе что-то меняется.

— Давайте посмотрим на голосование с точки зрения людей, которые хотят выразить протест против происходящего в их стране. В чем разница между разными тактиками? Какое значение имеет тактика «испорчу им бюллетень»?

— Если единственная задача — выразить протест и уменьшить результат Путина, то разницы никакой: можно голосовать за любого из трех оставшихся кандидатов, а можно испортить бюллетень. Или, выражаясь корректнее, сделать его недействительным. Любое из этих действий одинаково уменьшает результат Путина.

— Уменьшает — и что дальше? Это ведь не означает снижение шансов Путина на то, чтобы в шестой раз стать президентом?

— Это уменьшает именно тот показатель, который публикуется: долю голосов за Путина. Если задача такая, то она решается любым из этих способов. Если ставится более конкретная задача, например, выбор альтернативы, тогда есть разница между этими вариантами.

— Что делает избиратель, который «голосует ногами», то есть просто не идет на участок «назло им»?

— Он уменьшает явку. Показатель явки, конечно, для власти важен, но он не может быть более важен, чем результат лидера. Помните, на прошлых выборах они ставили задачу: 70% за Путина, 70% явка. До 70-процентной явки не дотянули, но никто по этому поводу не горевал, для них важнее было то, что они перескочили через 70% поддержки Путина. И даже очень сильно перескочили.

— В последние годы власти как раз любят «сушить явку». Кто им нужен — тех приведут строем, а не придут такие, как мы, так им еще и лучше. Зачем им вообще явка?

— Явку они очень сильно сушат на других выборах. На президентских все-таки стараются как-то ее обеспечить. Хотя вы правы в том, что их задача — по максимуму привлечь конформистский электорат, лояльный, зависимый. Если решит не приходить протестный электорат, их это, скорее, радует.

— Те, кто просто не пойдут на выборы, обрадуют Путина?

— Те, кто мог бы прийти и проголосовать против.

— Предположим, всё случилось, акция «В полдень против Путина» 17 марта удалась, люди действительно проголосовали против. Что происходит дальше с их бюллетенями, можно ли с ними как-то подхимичить? Откуда мы знаем, что их просто не поменяют на другие — с галкой в правильной клеточке? Какие вообще возможны манипуляции во время и после подсчета голосов?

— Конечно, возможно что угодно. Но это всё-таки имеет свои ограничения. Легче всего, конечно, «подхимичить» с электронным голосованием, потому что оно бесконтрольно.

«Подхимичить» на участках — это зависит от географического места. Есть небольшое число регионов, где ощущение такое, что бюллетени вообще не считают, а просто пишут такой протокол, как им хочется. В крупных городах фальсифицируют меньше. И важно, что самый распространенный способ фальсификации — это все-таки вброс дополнительного количества бюллетеней.

— Неиспользованных? То есть за тех, кто не пришел?

— Да. Вбросы и приписки — это гораздо более частые способы увеличить число голосов за Путина, а голоса, отданные за соперников, как правило, не трогают. Недействительные тоже стараются не трогать, хотя с ними тоже, бывает, химичат. Но будет относительно правильно подсчитано, сколько голосов против.

— Что мешает комиссии уже после подсчета тупо взять стопку «неправильных» бюллетеней, выкинуть на помойку, достать свеженькие и поставить нужную галку?

— Технологически это лишние операции. Гораздо легче просто положить пачку за Путина, не надо делать лишних телодвижений.

— Подумаешь — телодвижения. Чего не сделаешь ради любимого президента.

— Конечно, если им специально поставят задачу уменьшить число недействительных бюллетеней, могут сделать и так. Если такой задачи не будет, то всё это проще решать другим способом: вбросом неиспользованных бюллетеней.

— На прежних выборах была надежда, пусть иногда совсем призрачная, что в нужный момент вмешаются наблюдатели. Как минимум, наблюдатели от других кандидатов не дадут тронуть «их» бюллетени. Но сейчас ведь и наблюдателей или нет, или они совсем ручные и будут сидеть тихо?

— Во-первых, все-таки наблюдатели будут. Во-вторых, не все они будут сидеть тихо. Но, конечно, всё зависит от уровня комиссии. Где-то на селе или в маленьких городах, где все друг друга знают, возможно всё, а в крупных городах при совсем явных манипуляциях возможны скандалы. А скандалы им не нужны.

— Никогда раньше даже в России выборы не проходили в такой обстановке, как сейчас: люди боятся вообще всего. После думских выборов в одной воинской части офицеры рассказывали: тех, кто в кабинке, один на один с бюллетенем, поставил галку не за Шойгу, потом вычислили и лишили премий. Поэтому я и пристаю к вам с этим вопросом: сейчас, когда страх у людей еще сильнее, что мешает комиссиям вообще всё подделать?

— Конечно, атмосфера страха гораздо сильнее. Но недавние события показывают, что не все боятся.

— Если вы имеете в виду похороны Алексея Навального, то за неиспугавшимися уже начали приходить, вычисляют по видеокамерам.

— Понятно, что какие-то репрессии возможны всегда. Но я вижу, что не всех это останавливает.

— Многие ваши коллеги очень убедительно, с цифрами, доказывали, что приходить на выборы надо, оставлять комиссии свой бюллетень пустым нельзя, а то они сами заполнят. Но именно сейчас многие считают поход на избирательный участок действием не только опасным, но еще и абсолютно бессмысленным, ради которого и зад от дивана отрывать не стоит.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но всё-таки прийти на выборы — поступок совсем не бессмысленный. И он не опасный, если сравнивать даже с возложением цветов. И это единственный оставшийся у нас способ хоть как-то высказаться. В конце концов, люди, которые будут считать бюллетени, что-то увидят, что-то прочтут, что-то поймут, даже если сами подмухлюют.

— Я была наблюдателем на выборах и видела, как происходит подсчет. На третий день голосования к вечеру комиссии вообще не до того, что написано в бюллетене, есть ли там слово «Навальный», они механически считают галки в клетках.

— Здесь я с вами согласен. Писать слова в бюллетене — это не очень эффективно, это мало кто заметит. И главное, этого никто не будет суммировать. Наверное, кто-то из комиссии скажет потом, что видел такую-то надпись. Но никто не посчитает, на скольких бюллетенях она была. Хотя, наверное, какой-то смысл есть и тут. Но главное, что недействительный бюллетень, если он правильно сделан недействительным, посчитают, скорей всего, правильно. И мы в итоге будем знать: за Слуцкого, Харитонова или Даванкова — столько-то, недействительных — столько-то.

— Недействительный — это любой знак, хоть галка, хоть крест, хоть пацифик в двух и более клетках?

— Конечно.

— А как же регионы, где, как вы сказали, вообще не считают?

— Это касается примерно десятка регионов. Вот там действительно большого смысла ходить на выборы я не вижу. Но это не касается Москвы, Петербурга и других крупных городов.

— Вы изучали фальсификации на множестве выборов. Раньше было переписывание итоговых протоколов, были прыжки в окно с пачками «не тех» бюллетеней, а слово «карусель» мне недавно сказал знакомый англичанин, как раньше говорили «спутник». Учитывая этот опыт плюс сегодняшнюю специфику, каких фальсификаций вы ждете сейчас?

— Я не думаю, что это будет делаться как-то централизованно. В разных местах это будут делать по-своему.

— Творчески подойдут?

— Обычно это или вброс, или переписывание протоколов. «Карусели» сейчас, мне кажется, с технологической точки зрения не нужны.

— И правда. Зачем в наше время такие сложности.

— Примерно так и есть. Я не знаю, как всё будет проходить в регионах, где нет дистанционного голосования, а в Москве ставка сделана именно на него. Людей просто принуждают участвовать в этом именно так. Там на порядок сложнее что-то проконтролировать, чем с бумажными бюллетенями.

Автор: Ирина Гарина, специально для «Новой газеты Казахстан»