I.

Автобус останавливается на крошечной, метров десять в диаметре, круговой дороге. В голове проносятся сцены из триллеров, в которых поезда или автобусы высаживают пассажиров в местах, где, казалось бы, не должно быть никакой человеческой инфраструктуры, — в дремучих лесах и уже несуществующих деревнях.

Я оглядываюсь по сторонам — здесь и правда никого нет, это конечная. Дальше, в глубине подлеска, виднеется крупный монолит желто-табачного цвета. Центр реабилитации для ветеранов при всех приметах соцреализма, оставшихся в Украине с советских времен, выглядит инородно. Мы переговариваемся с фотографом и оператором — всем кажется, что мы попали в бывшую Югославию: массивные, как под линейку нарезанные корпуса, бетонные лестницы, постройка, напоминающая приплюснутую силосную башню, заросшая плющом.

II.

На смотровой площадке второго этажа, опираясь на костыли и трости или сидя в колясках, переговариваются военные. Почти все они смотрят вниз, но то ли из-за наших камер, то ли почему-то еще спускаться не хотят. Внизу машут хвостами три собаки — именно из-за них на первом этаже собираются пациенты, и уже через полчаса помещение начинает напоминать маленький гудящий улей. Приходят даже те, кто стеснялся или не решался дольше всех.

«К-9» — надпись на темно-зеленых жилетах двух бельгийских овчарок. Это Ванда и Бентли — полицейские собаки, которые занимаются поиском пропавших людей. То, что они, как выражается их хозяйка, «одеты по форме», означает, что они проводят сеанс эмоциональной поддержки. Пока мы настраиваем технику, лбом ко лбу одной из собак прижимается мужчина в желто-синей спортивной куртке — сколько мы за ним ни наблюдали, он отказывался смотреть на сослуживцев. Чуть позже нам скажут, что эти собаки, вероятно, первые (и долгое время единственные) живые существа, с которыми могут контактировать вернувшиеся с фронта травмированные военные.

Катерина Беляева — кинолог киевской полиции, девушка, чьё лицо не покидает улыбка. Среди редко улыбающихся военных Катерина кажется генератором позитива: почти всё наше интервью она умудряется отвечать на вопросы, следить за собаками и ненавязчиво приглашать военных подойти ближе к Ванде и Бентли. Канистерапия, рассказывает она, подразумевает инстинктивно очевидные вещи: собаки улучшают настроение, тактильный контакт с ними расслабляет. Они напоминают, что есть искренние существа, которые привязываются к нам независимо от обстоятельств. Но всё это время во мне зреет вопрос: как собаки могут помочь людям, вернувшимся из траншейного ада, тем, кто часто не способен сказать несколько слов даже самым близким?

Пожалуй, самый яркий пример из практики Катерины и ее помощников — вернувшийся с фронта и прикованный к коляске мужчина. Он лишился мобильности в очень юном возрасте и крайне агрессивно воспринимал любые предложения помощи. Во время одного из групповых занятий по реабилитации и пет-терапии он обронил бутылку с водой — случай, из-за которого замер весь зал. Все нервно ожидали, что же случится дальше: предложить помощь означало нарваться на скандал, а делать вид, что никто ничего не заметил, было слишком поздно. Инициативу проявила только одна из присутствующих — Ванда подняла бутылку зубами и поднесла ее к руке мужчины. Через 15 минут бутылка, уже намеренно, упала снова, через 10 минут — еще раз, пока это не превратилось в привычный ему и собаке ритуал — первый сигнал о принятии помощи.

Когда я спрашиваю Катерину о том, какие качества делают собаку полноправным участником канистерапии, она перечисляет с десяток условий, будто речь идет о поступлении в Лигу Плюща, — начиная от отсутствия клаустрофобии и боязни новых помещений и заканчивая устойчивой моторикой, которая позволит лапам не разъезжаться в помещениях со скользким покрытием. Еще один критерий — изобретательность и инициативность собаки.

Не так давно в Центр реабилитации поступил контуженый военный. После сотрясения мозга он потерял ориентацию в пространстве и не может двигаться по прямой — своеобразным GPS для него стала Ванда, которая додумалась прикусывать рукав его бушлата. С тех пор бушлат стал чем-то вроде экипировки и местным добрым анекдотом: этим особенно жарким в Киеве летом военный всё равно продолжал его надевать — и по традиции, и для того, чтобы быть рядом с Вандой.

Пока мы говорим, зал наполняется военными — кто-то подходит к собакам на несколько минут, кто-то находится рядом уже полчаса. У одного из них нет руки, другой передвигается на коляске, третий опирается на трость. Не только они проходят реабилитацию — недавно ее проходила и рыжая беспородная Поля, наверное, самая любимая собака пациентов. Катерина и ее коллеги нашли Полю со сломанным позвоночником в небольшом селе. «После дорогостоящей операции ей нельзя было двигаться, — рассказывает Катерина. — Она нервничала, когда оставалась одна, и мы начали брать ее с собой повсюду. Поля заступала со мной на блокпост [в начале полномасштабной войны]. Поля заходила с нами в деоккупированные районы Киевской области — в том числе в Бучу и Ирпень [где оказывала поддержку выжившим]».

Во многих отношениях Поля — первопроходец и рекордсмен; она не только самая популярная собака среди военных, но и стала первой в Украине полицейской собакой эмоциональной поддержки.

«А можно я Поле свой шеврон подарю?» — спрашивает один из военных как раз в тот момент, когда мне рассказывают о Полиных регалиях.

Он цепляет на ее жилет шеврон с понятным в военное время слоганом, полным черного юмора. Если попробовать его смягчить, там написано: «Кто, если не мы?» В каком-то смысле это относится и к самим собакам, выполняющим сложную, изматывающую работу.

III.

Олег Татаренко — почти карикатурный одессит, одетый в сине-белую морфлотовскую тельняшку. Ему слегка за пятьдесят, и как коренной одессит он предсказуемо получил позывной «Одесса». Правой рукой он опирается на деревянную трость. Для рукопожатия я неосознанно подаю неудобную руку и тут же, понимая свою глупость, опускаю. Он берет трость в другую руку, переносит вес и, шепча «ничего-ничего», протягивает ладонь в ответ. Одесса часто смотрит в глаза, но говорит со мной почти шепотом. Мне приходится наклоняться почти впритык, чтобы записать его слова на диктофон. Наше общение немного напоминает танец — после каждого вопроса он делает шаг в сторону, будто избегая контакта, и останавливается, только когда к нему подходят собаки.

Перед этим Катерина дает мне совет: животные, как она говорит, «заземляют» — лучше всего начинать разговор с военными с таких легких тем, как собаки. Это помогает: Одесса рассказывает, как до вторжения готовил служебных собак в дрессировочном центре «Титан», как позже брал в окопы бесприютных псов. Постепенно мы переходим к самой войне. Олег служит командиром подразделения 45-й штурмовой бригады, которая принимает участие в деоккупации Авдеевки и Бахмута. Воспоминания Олега нечеткие — они скачут зигзагом, перемешивая прошлое и настоящее.

Реабилитация Олега, скорее всего, не завершится: как и многим сослуживцам, ему необходимо вернуться на фронт для ротации с другими бойцами.

Пока мы разговариваем, к одной из собак подходит мужчина в шортах и футболке. Его правая рука ампутирована выше локтя. Он тянется к загривку собаки. Одесса видит это и быстро оживает.

«Мужчина, вы перед этим руки мыли?» — шутит он. Среди военных это допустимо: они часто шутят про травмы друг друга, но болезненно воспримут подобный подкол от гражданского.

Одесса обнимает мужчину и притягивает к себе. Это Андрей «Маг» Марков — тоже 45-я штурмовая, тоже командир подразделения. Одесса вынес Мага на себе во время тактического полуокружения. Олег целует мне руку и передает эстафету Магу, но видя, как тот смущается и как ему тяжело идти на контакт, периодически возвращается, чтоб вставить в беседу какую-то байку. Марков старается не смотреть в глаза. Рассказывает разве что о том, как видел под Бахмутом кабана или как к нему в окоп попал козел, а в остальное время скроллит телефон и делает вид, что меня не замечает. Он расслабляется, когда гладит медно-рыжую шерсть Поли, — наверное, этот тот случай, когда можно забыть о приевшейся журналистам задаче «разговори героя». Сейчас достаточно просто наблюдать.

IV.

У Поли, Бентли и Ванды очень плотный график. Раз в неделю они приезжают в Центр реабилитации, но это не всё: помимо службы в полиции, они оказывают эмоциональную поддержку, раз в неделю посещают клинику Института травматологии и ортопедии, клинику при Министерстве внутренних дел, а Ванда еще и участвует в сеансах с женщинами, пережившими сексуальное насилие во время оккупации севера Украины.

Катерина рассказывает, что в Украине множество профессионально натренированных собак и кинологов, которые вместе с психологами могли бы популяризовать канистерапию. Но тут же поправляется: в Украине нет нужной инфраструктуры — начиная от автомобилей для кинологов и их питомцев и заканчивая кормом и лекарствами для собак, — чтобы сделать канистерапию системной и поддерживаемой государством процедурой.

Именно поэтому Бентли, Ванда и Поля так заняты. Три-четыре посещения в неделю — это много для собак. «Собака — одновекторное создание, — объясняет Катерина. — Когда она принимает участие в терапии, то сталкивается со множеством раздражителей: шум, большое количество людей, ее гладят с одной стороны, с другой. Но она может фокусироваться только на одной задаче, а если их много, быстро устает».

Поэтому собакам необходимо постоянно проходить рекреационные курсы массажа, водной гимнастики, а также часто обследоваться в ветклиниках. Катерина признается, что из-за большого количества военных и гражданских на реабилитации им с собаками приходится чем-то жертвовать: Поля, Бентли и Ванда работают в три-четыре раза больше, чем предписывает норма. Я еще раз смотрю на новый шеврон Поли — «Кто, если не мы?»

V.

Если вбить в Google Scholar слово «канистерапия», поисковик выдаст 570 исследований на разных языках: канистерапия для нейроотличных детей, пет-терапия в работе с заключенными, канистерапия для ветеранов войны, для пациентов с ментальными расстройствами. Главное, что объединяет все эти направления, — попытка сделать так, чтобы люди могли взаимодействовать с людьми. А так как способность договариваться — не самое сильное человеческое качество, здесь нужен посредник — собака.

Вечером после интервью Катерина присылает нам «Белую книгу» — четко протоколированный мануал о том, что такое канистерапия, какие бывают виды взаимодействия с животными, каким стандартам должна соответствовать собака, каковы методы ухода за животными, какова процедура восстановления для кинологов и еще несколько подпунктов.

Чтобы люди могли социализироваться, канистерапия должна быть регламентированной процедурой. И если говорить строго, подчеркивает Катерина, то, что мы видим сейчас, — это сеанс эмоциональной поддержки, а не канистерапия. Канистерапия — процедура, идущая в дополнение к классическим методам психологической помощи. Это значит, что во время терапии с животными должны присутствовать не только кинолог и собаки, но и психолог, и в идеале посредник между ними, который понимает специфику как психологии, так и кинологии: он следит, чтобы ни одна дисциплина не перетянула на себя одеяло, а еще работает связующим звеном.

В американо-британском варианте сеансы канистерапии должны протоколироваться — например, записываться на видеокамеру. После этого запись отсмотрят все специалисты: на предмет реакции пациента, его микромимики, языка тела, прогрессии или регрессии социальной адаптации. То же самое верно и в отношении собак: кинологи наблюдают, как реагируют их питомцы.

Вместе с тем учреждение, где проходит терапия, должно иметь специальную инфраструктуру для перемещения кинолога и собак — этого особенно не хватает Катерине. Центр реабилитации, где мы находимся, не оснащен специальным зонированием и не имеет мест, где собаки могли бы уединяться: например, Катерина и ее четвероногие напарники должны входить в помещение через специальный коридор, закрытый для других, и точно так же уходить через него. Это необходимо для того, чтобы минимизировать контакт собак с пациентами до и после терапии и максимально сохранить фокусировку животного во время самого сеанса. «Часто после сеанса мы выходим через главный вход, — говорит Катерина. — И парни [военные] просят поиграть с собакой — я не могу им отказать».

Не может она отказать и нам. После интервью мы записываем еще и видео. Катерина дает животным команду встать, но в перерывах между съемками они лежат у ее ног, видимо, почти полностью израсходовав свою «батарейку». Мы снимаем последние кадры — они выходят из здания и идут к озеру в лесу, где собаки перестанут быть полицейскими, терапевтами и мини-генераторами эмоциональной поддержки. Там они будут плескаться в воде и ненадолго побудут просто собаками.