«Виктор Бабарико госпитализирован», — эта новость была еще актуальна утром 28 апреля. К вечеру пятницы Бабарико исчез. Телеграм-канал, который ведет его бывший штаб, сообщил, что вечером 27 апреля политик еще находился в хирургическом отделении новополоцкой больницы, в состоянии средней тяжести. А к вечеру следующего дня уже ни больница, ни колония не подтверждали его присутствие. Что именно произошло с самым популярным в Беларуси кандидатом в президенты, бывшим главой «Белгазпромбанка», — тоже никто не знает.

Слухи о том, что Виктор Бабарико избит и находится в больнице Новополоцка (он отбывает наказание в ИК-1, находящейся в этом городе), появились вечером 26 апреля. Первым об этом сообщил телеграм-канал «Рабочы рух»: «Из нескольких источников к нам поступила информация, что в ночь с 24 на 25 апреля из ИК-1 г. Новополоцка был доставлен в новополоцкую центральную городскую больницу с множественными телесными повреждениями Виктор Бабарико».

На следующий день в восемь утра представители штаба Бабарико написали, что информацию о госпитализации им удалось подтвердить, и он находится в отделении хирургии, врачи отводят жидкость из легких. Это всё, что удалось узнать. Было ли причиной гидроторакса избиение или заболевание, до сих пор не знает никто. Потому что к Виктору Бабарико в колонии применили классический прием, который активно использует белорусский режим в отношении политических заключенных, — полную изоляцию внутри зоны и отсекание любых контактов с внешним миром.

Из близких родственников у Бабарико на воле только сестра. Его жена трагически погибла несколько лет назад во время отпуска, а сын Эдуард был задержан вместе с отцом 18 июня 2020 года, когда они везли в Центризбирком подписи, собранные за выдвижение Виктора Бабарико в президенты. Эдуард до сих пор — почти три года — находится в СИЗО КГБ. А самого банкира в июле 2021 года приговорили к 14 годам лишения свободы. Его судили не за заговор, и не за измену государству, и даже не за массовые беспорядки: для банкиров всегда наготове статьи о неуплате налогов и взятках. Вскоре Виктора этапировали в ИК-1 в Новополоцке.

Там он работал в хлебопекарне, потом выжигал древесный уголь.

В конце октября 2021 года его адвокатов лишили лицензий, а в марте прошлого года Бабарико поставили на учет как «лицо, склонное к захвату заложников, нападению на администрацию и хулиганским проявлениям». Теперь он носит на тюремной робе желтую бирку. К слову, всех политзаключенных ставят на такой учет — наверное, чтобы сотрудники колоний по желтой бирке сразу, даже издали, видели: вот идет политический, а не какой-нибудь социально близкий.

Потом Виктора Бабарико несколько раз помещали в ШИЗО, а в последнее время, по неподтвержденной информации, он находился в ПКТ (помещение камерного типа. — Прим. ред.). Но подробностей никто не знает, потому что в последние несколько месяцев от него не было ни звонков сестре, ни писем. Последний адвокат, который пришел на смену лишенным лицензии, был задержан 20 марта. Так что на волю уже несколько месяцев не пробиваются никакие известия от Бабарико. Что происходит внутри колонии — тоже неизвестно. Потому что — и это ноу-хау белорусского режима уже несколько лет — с известными политзаключенными запрещено общаться другим.

В конце декабря на свободу вышел отбывший свой трехлетний срок блогер Александр Кабанов. Он уехал из Беларуси и рассказал о давлении администрации на Бабарико: «Как с Бабарико, то сразу проблема. Автоматом тебя заносят в черный список. Тебя начинают отстреливать. Начинаешь в ШИЗО ездить. Если с ним уголовники пытались говорить, то им сразу профучет могут влепить. Его изолируют максимально». Заключенным просто запрещено с ним общаться. Даже если просто поздороваешься — можешь оказаться в ШИЗО, лишиться свидания или передачи (стукачей там хватает, и о каждом слове и жесте администрация узнает). Этот метод используется давно.

«Ты можешь даже спать на соседних койках с тем, с кем запрещено общаться, — объяснял мне недавно освободившийся из той же колонии заключенный, — можешь стоять с ним рядом на поверке, но не можешь сказать ему ни слова. И даже если он к тебе обратится с вопросом — ты молчишь. Иначе прощай звонок, передача, свидание. Вакуум вокруг человека создается легко. Если к тому же исключаются внешние контакты вроде звонков родным и писем, то, считайте, человек в космосе. И никто не смеет нарушить этот запрет администрации».

Человек в космосе — точное определение ситуации, в которой оказался Виктор Бабарико. В этом космосе можно творить всё, что угодно: он никому не сможет рассказать об этом, потому что лишен любых человеческих контактов. Жидкость в легких — это не заболевание, это синдром. И чем он вызван, никто до сих пор не знает. Как не знает и того, где именно находится сейчас Виктор Бабарико и в каком состоянии.

Косвенный, но верный признак того, что его привезли явно не с насморком, — сам факт этапирования в «гражданскую» больницу. В колониях этого очень не любят и избегают: это транспорт, это конвой, это круглосуточная охрана в больнице. В общем, если есть хоть малейшая возможность дать заключенному аспирин и оставить в колонии, ею пользуются. А если уж доставили в городскую больницу — значит, ситуация действительно угрожающая.

Когда в ноябре прошлого года в гомельскую больницу из женской колонии привезли Марию Колесникову, это стало известно только на следующий день после того, как ее прооперировали: информацию подтвердили адвокату. Причем в тот же самый день, 29 ноября, он ездил в колонию, где никто не сказал ему, что Мария в больнице: просто отказали во встрече с подзащитной, мотивируя тем, что она якобы не подавала заявление. Так что информация как о Колесниковой, так и о Бабарико просачивалась на волю мелкими каплями: кто-то из персонала шепнул знакомому, тот — своему знакомому, и только третий или шестой знакомый знакомого смог ее обнародовать.

Кстати, с Марией Колесниковой в колонии тоже запрещено общаться. Журналистка «Белсата» Дарья Чульцова после освобождения из колонии рассказывала, что ни разу не общалась с Колесниковой, потому что «отношения с ней запрещены в принципе. К ней никто не подходит, и она сама не подходит. Все понимают, что за это накажут дисциплинарными взысканиями».

Бывший политзаключенный Вадим Хижняков после своего освобождения в феврале рассказал правозащитникам, что заключенных бьют и прячут в ШИЗО, чтобы скрыть следы: «Травмы (в результате насилия) скрываются, и людей с ними изолируют. В большинстве случаев такие травмы и наносятся в ШИЗО, чтобы не было свидетелей. В таких случаях человека могут держать 30 и более суток, даже 120, чтобы всё зажило. Тогда, конечно, какие-то лекарства и помощь дают, чтоб не умер. Хотя ходит там поговорка: заключенного списать легче, чем караульную собаку. Потом обычно таких переводят в ПКТ, чтобы не рассказали ничего, так как из ПКТ выходят в зону единицы, в основном — освобождаются или в тюрьму».

Любил избивать людей начальник колонии Андрей Пальчик. «Двадцатилетний Давид Липпертариани был избит лично Пальчиком дубинкой до кровотечения из прямой кишки, — рассказывал правозащитникам Хижняков. — После этого Липпертариани вскрыл себе живот. Пришлось госпитализировать, но представили всё так, будто силу применили к нему в ответ на нападение. Возбудили против него дело. Но дело закрыли, получив от него обещание молчать. Сейчас переведен на тюремный режим. Пальчик — садист и самодур. Несколько сотрудников допущены к экзекуциям, и все об этом знают. Среди остальных тоже есть подонки, но без команды самостоятельно не рискуют переходить грань». В конце марта появилась информация, что Андрея Пальчика сняли с должности. Но дело его, судя по всему, живет.