Тюрьма — прекрасное место для рефлексии. Особенно, когда, как я сейчас, не знаешь, сколько дней или лет придётся сидеть, да и, вообще, выйдешь ли когда-нибудь отсюда?

Итак, почему у нас не получилось? Мы — это активно-оппозиционный сегмент общества, который добивался демократии, права и европейского пути. Не получилось!

Более того. Наши силы разгромлены. Организаторы протестов и многие активисты либо в тюрьме, либо в изгнании, как и наиболее авторитетные оппозиционные идеологи и журналисты. Россия, конечно, будет свободной, но, когда и как это произойдёт — не ясно.

Почему так вышло? Многие видят причину в свойствах самого нашего народа — рабы, мол, в свободе не нуждаются. Орда, мол, Иван Грозный. А также в том, что Россия, в силу своих размеров, религии, климата должна иметь какое-то особое, подходящее ей и, конечно, не демократическое политическое устройство.

Такого рода аргументам, как минимум, столько же лет, сколько спору между славянофилами и западниками. Впрочем, разговоры о том, как сильно мы отличаемся от них (они живут по закону, а мы по правде) восходят к первому тысячелетию.

Ни одного, однако, доказательства тому, что русскому (российскому) народу не нужна свобода, а нужен, наоборот, кнут, никто так не привел. Зато ход и последствия великих реформ Александра, экономическое поведение в период НЭПа, бурное развитие в девяностых и успехи всех волн российской эмиграции непреложно свидетельствуют, что наш человек столь же приспособлен к условиям свободы, ведёт себя в этом контексте столь же адекватно, как и любой другой.

Разговоры же о географии, климате, религии и прочем и вовсе не выдерживают критики. Демократия в холодной Финляндии, в огромный Канаде, в православной Греции и не христианской Индии доказывает, что объяснять нашу неудачу принципиально неконтролируемыми природными или историческими факторами нет оснований.

Наше поражение, мол, следствие действий объективно противостоящих друг другу сил.

Здесь надо отдать должное властям. Мы недооценили ни их самих, ни прочности системы. В стремлении удержать позицию, в борьбе с любыми угрозами, в том числе и со стороны демократической оппозиции, они оказались изобретательны, решительны и последовательны, пренебрегая, естественно, и моралью, и правом. (Интересно, что во всех других сферах — в экономике, в международной политике — они предельно неэффективны).

Но наша задача — анализировать не их, а, прежде всего, наши действия, понять, есть ли наша ответственность за то положение, в котором оказались страна и мы все?

Говорить о действиях оппозиции, в целом, довольно сложно. Демократическая оппозиция состоит из огромного числа очень разных людей. Кто-то объединен вокруг лидера — Навального, кто-то входит в небольшие организации, есть, и их много, одиночки, следующие лишь своему нравственному чувству. Соответственно, люди, очевидно принадлежащие к демократическому лагерю, часто ведут себя прямо противоположным образом. Например, часть оппозиционеров участвовали в выборах, а часть — осуждали их за это и призывали выборы игнорировать. Такой «разброд» естественен. Оппозиционеры не ходят строем, их объединяет только стремление к свободе и неприятие существующей системы. В остальном они разные.

Очень распространена точка зрения, согласно которой все было бы иначе, если бы оппозиция смогла объединиться. Я не против объединения, но не вижу, что бы оно изменило? В девяностых и в начале нулевых и ДВР (СПС), и «Яблоко» имели свои фракции в Думе, актуальным было не объединение, а координация. А потом обе фракции исчезли, но появилась структура Навального. Существовавшие небольшие партии и группы, не желавшие к ней присоединяться, могли, конечно, объединиться между собой, но это бы ничего не изменило. Да, там были очень достойные люди, но все они вместе не обладали и сотой долей того политического влияния — а измерять его можно числом людей, которых политическая структура может вывести на улицу — которым обладали Навальный и его команда. Сетования на отсутствие объединения — это попытка объяснить сложную проблему причин поражения простыми, не очень значимыми факторами, за которые, к тому же, лично ты не отвечаешь — это же они, политики, не смогли договориться.

Не претендуя на полноту, отмечу лишь некоторые из них.

1. Эмоции без политического действия

Многие из нас принимали факт массового недовольства режимом, факт поддержки людьми тех оценок системы, которые мы давали в своих выступлениях на митингах и в СМИ, за политическую победу.

Нам аплодировали, с нами соглашались. Фильмы Навального смотрели десятки миллионов зрителей, веря каждому слову. Самоотверженность многих оппозиционеров вызывала восхищение и у далеких от политики людей. То есть масса граждан, на уровне эмоций, поддерживала оппозицию, но это не приводило к политическим действиям. Оппоненты системы есть везде, но это не мешает многим из них, дисциплинированно голосовать за власть.

Дело в том, что люди, согласные с тем, что происходящее в стране ужасно, считают одновременно, что иного быть и не может, что это единственный возможный для России порядок вещей. Эмоции, направленные против власти, должны были быть дополнены эффективным опровержением этих предрассудков, демонстрацией того, что иная жизнь в нашей стране возможна. К сожалению, такой работы для массовой публики не проводилось, проблема обсуждалась лишь с экспертами. А без этого люди, посмотрев яркие выступления, повозмущавшись фактам коррупции и произвола, посочувствовав жертвам, возвращались к привычному образу жизни. В оправдание оппозиции надо сказать, что разъяснительная работа в этом случае бесконечно сложна и требует очень долгого времени.

2. Ошибка репрезентативности

В социальной психологии есть понятие — ошибка репрезентативности. Каждый из нас склонен считать собственный опыт более репрезентативным, чем он есть на самом деле. Люди рассуждают так: я знаю чехов, со мною два чеха на одном курсе учились. Круг общения каждого из нас, даже тех, кто занимается активной политической работой, неизбежно ограничен и искажен, по сравнению со страной в целом. Со «своими» мы общаемся глубже и интенсивнее, чем с «чужими». Это прекрасно видно по социальным сетям, где мы, выбирая «друзей» и блокируя особо неприятные фигуры, создаём себе искусственную реальность, которую иногда принимаем за настоящую. Или на митинге, когда нам начинает казаться, что все, вся страна думает, как мы. В общем, наши представление об обществе оказываются искажёнными. Это естественно и не может быть иначе, но надо постоянно делать поправку на эту аберрацию восприятия.

К сожалению, люди делают это далеко не всегда, что отражается на качестве политической работы. Примером может служить довольно распространённое представление о том, что какие-то вещи не надо проговаривать — «все и так всё понимают». Или противоположное по смыслу, но существующее одновременно: «говорить бессмысленно, они, всё равно, не способны ничего понять».

3. Грех гордыни

Огромный ущерб наносит широко, к сожалению, распространенное в оппозиционной среде высокомерие по отношению к людям, не разделяющим наши взгляды или просто не готовым участвовать в активной борьбе (правда, это более характерно для оппозиционеров пишущих, а не действующих). Дело не только в оскорбительных кличках, типа ватников, и многих других, которые не хочу повторять. Дело в реальном взгляде на людей сверху вниз, в ощущение того, что мы, как прогрессоры Стругацких, делаем добро не вместе с ними, а для них. Это высокомерие, даже когда оно не выражается прямо, «пробивает экран», вызывая естественное отторжение.

сколь бы правильным, справедливым и правдивым оно ни было. Если мы хотим, чтобы нас услышали, чтобы нам поверили, мы должны говорить с принципиально другой установкой. Сейчас от нас не исходит любви к согражданам — не к идеальным, какими они станут в будущем, а к реальным, живущим с нами в одном подъезде. И получается по апостолу Павлу: «Если я говорю языками человеческими или ангельскими, но любви не имею…»

4. Будущее без ответов

Мы справедливо обвиняем власть в том, что она не имеет образа будущего, ищет его в прошлом. Но и наше «желаемое будущее» недостаточно прописано, во многом базируется лишь на отрицании сегодняшних безобразий. Не будет фальсификации выборов, произвола и пыток, политических преследований, не будет столь ужасающей коррупции, не будет противостояния цивилизованному миру и братания с диктаторами. А что будет? Об этом говорится глухо и недостаточно.

Да, будет реальная федерация. Отлично, а что ещё? Мы будем стоять за целостность страны в её нынешних границах или будем готовы к выходу отдельных территорий из состава РФ? Будет ли Россия последовательно светским государством и какова будет роль церкви? Будет ли православие иметь формально закреплённые преимущества? Сохранит ли русский народ статус государствообразующего? Будем ли мы стремиться в ЕС и НАТО? Каково будет положение Татарстана, Башкирии, Якутии и других республик? И масса других вопросов, на которые почти нет ответов и которые публично даже не ставятся.

5. Электорат Дракона, с которым нам жить

И самое главное. Говоря о той России, которую мы хотим видеть, мы обычно не обращаем внимание на то, что нашими согражданами в ней будут не только те, с кем мы вместе выходили на улицу, но и десятки миллионов не просто вынужденно голосующих за «Единую Россию», а искренне поддерживающих войну и политику Путина, в целом. Десятки миллионов людей, убежденных, что Крым — наш, а Запад, во главе со Штатами, желает нашей погибели, вынуждая нас защищаться. Речь не о преступниках, которые должны понести наказание, а об обычных людях, которые в силу не слишком высокого интеллекта, плохого образования, пассивности, зависимости, жизни в обедненной информационной среде приняли столь неадекватную картину мира. И эта их картина мира не изменится автоматически и кардинально лишь от того, что с экранов перестанет литься ложь и ненависть и появятся нормальные дискуссии. База веры в тоталитарные фантомы глубока и серьезна.

Эти люди будут иметь право голоса на честных и прозрачных выборах, они будут учить детей в школах и преподавать в ВУЗах, они, в конце концов, будут воспитывать собственных детей. И это база для прихода к власти — законно, на выборах — нового Дракона. Они позовут его, он нужен им.

Это не только российская проблема. Со стремлением части граждан к диктатуре и ограничению свободы сталкиваются и вполне демократические страны. Не сами по себе, а по воле миллионов появились Трамп, Ле Пен, Альтернатива для Германии и многие другие — нельзя же все это объяснять российскими хакерами или грязными деньгами из России. Демократия, свобода, да и сама жизнь всегда под угрозой — для их сохранения требуется постоянная, ежедневная борьба. Это гниение и распад происходят сами собой, а жизнь — лишь вопреки законам термодинамики и всеобщего стремления к энтропии

После падения режима перед ответственными гражданами страны будет стоять не только задача строительства на руинах автократии нормальных институтов, но и еще одна, не менее сложная — диалога (и примирения!) с теми, кто был базой поддержки системы, убеждения их в том, что залог их благополучия — не новый Дракон, пусть даже и более умный и добрый, а свобода и право.

Но диалог будет эффективным только если мы будем говорить с ними, не сверху, а на равных, не с позиции менторов, а как со своими — такими же как мы, но обманутыми и обманувшимися. А осложняться этот диалог будет еще и тем, что многие из них ненавидят нас, видят в нас, а вовсе не в Путине, причину своих несчастий. Но он, все равно, необходим. И начинать его нужно не когда-нибудь потом, а прямо сейчас. Хотя это и сложно!

***

На этом этапе мы проиграли. Но если мы поймём и проанализируем собственные ошибки, то есть шанс, что идущие за нами, которые должны быть сильнее нас, не повторяют их и победят. И Россия будет свободной.

22.09.2022
Москва. Спецприемник №2