Болсвард: трое и собака

Стучать или звонить в дверь ван Хайнингенов мне не приходится: старик Пейтер начинает лаять заранее. Ему 14 лет, он серьезно болен и скоро умрет, и прервется еще одна ниточка, связывающая семью Робберта с семьей его погибшего брата Эрика: ведь пес родился до катастрофы МН17, и он есть на семейных фотографиях, где все еще живы.

Накануне десятилетней годовщины трагедии — обычный рабочий день, и Лус с Роббертом только вернулись с работы. Мы собираемся вместе поужинать, Лус зовет сына Яспера. Сейчас ему 21, а тогда, в 2014-м, было всего 11, и по нему эта катастрофа ударила сильнее всего в их семье. Наверное, поэтому завтра он с нами не поедет. Но сейчас мы сидим все вместе за столом, и ван Хайнингены вспоминают Эрика и его семью.

Как ходили с ними в театр, а потом пили пиво или вино. Как попали на концерт Леонарда Коэна в Роттердаме, и были безумно этому рады. И что чувство юмора у Эрика и Робберта было одинаковым. «Только и слышишь “хо-хо-хо”, когда они сидели вдвоем, — говорит Лус. — У племянника Зейхера такой же юмор был, грубый такой, амстердамский».

А когда они переехали в новый дом рядом с аэродромом малой авиации, жена Эрика Тина страшно боялась, что один из этих летательных аппаратов упадет однажды им на крышу. И долго добивалась, чтобы у них была страховка и от такого случая, на что Эрик только отмахивался: глупости.

Еще вспомнили, как через пять лет после трагедии впервые полетели на самолете — в Испанию. Лус проплакала весь полет, Робберт делал вид, что всё нормально, а Яспер читал как ни в чём не бывало. А когда приехали в отель, Робберт бегал по комнате, по выражению Лус, «как курица без головы», всё никак не мог успокоиться. «Я был в шоке», — улыбаясь, оправдывается Робберт. А Яспер на следующий день после полета был злой, уставший и ни с кем не хотел общаться. Вот так по-разному они пережили этот опыт.

И хотя Яспер не в восторге и всегда получается на этих фотографиях с натянутой улыбкой, но семейная традиция сложилась.

Под конец вспомнили сам этот день — 17 июля 2014-го. Соседи брата рассказали потом, что в тот день видели, как Тина и Зейхер уехали вдвоем с чемоданами на поезде, а сам Эрик вышел из дома только полчаса спустя, безумно торопясь, схватил велосипед и помчался в сторону станции. «Типичный Эрик — он всегда опаздывал!» — улыбается, вспоминая младшего брата, Робберт. Соседи тогда подумали: «Ну, надеемся, что успеет». Но вскоре Эрик вернулся: оказалось, забыл паспорт! «Теперь точно не успеет», — подумали соседи. Но брат Робберта взял такси и всё-таки успел.

После трагедии аэропорт «Схипхол», из которого вылетал рейс МН17, предоставил родственникам кадры с камер видеонаблюдения, запечатлевшие их близких за несколько часов до гибели. И вот на этих черно-белых нечетких видео Лус и Робберт посмотрели на Эрика в последний раз: как он торопился, бежал по аэропорту, на лету сдал багаж. И последние кадры: его фигура удаляется и исчезает, растворяется на каком-то черном фоне. «Вот так символично», — вздыхает Робберт.

Хилверсум: 15 подсолнухов

17 июля. День Икс. Рано утром выезжаем из Болсварда, города во Фрисландии, где живут Робберт и Лус, в сторону Северной Голландии, где жила семья Эрика. Оба они легли спать поздно ночью и не выспались. Лус призналась, что вообще всю последнюю неделю чувствует «как камень в желудке». Робберт говорит: «Сегодня очень большое событие. Будут большие чувства. Надо всё это пережить, а потом вернемся к нормальной жизни».

Мы едем в город Хилверсум, или в Медиатаун, как называют его в народе, потому что здесь находится первая телестанция страны — Nederland 1.

И еще там есть свой монумент МН17 — 15 бронзовых подсолнухов: большие цветки — это взрослые, маленькие, еще в бутонах — это дети.

Во Фрисландии облачно, с неба падают редкие капли дождя. Вдруг по радио играет Last year’s man Коэна, Робберт и Лус замолкают, и потом долго мы едем молча.

И вдруг Робберт задает неожиданный вопрос, ставя меня в тупик: «Что Запад может сделать, чтобы помочь россиянам?» Оказывается, этот вопрос очень его беспокоит.

объясняет он.

Робберт рассказывает, как этой весной они с Лус провели несколько дней в Гааге. Там они наняли гида и поехали на велосипедную прогулку. Когда проезжали мимо российского посольства, гид сказал: «Смотрите, это враг. Источник всего зла». Робберт удивился такому восприятию. «Это было сразу после смерти Навального, там у посольства было очень много цветов. Я не стал спорить с гидом. Но я считаю, что режим и люди — это не одно и то же. Мы не против людей в России. Но режим должен смениться», — говорит Робберт.

В Хилверсум приезжаем вовремя: тут же начинает играть оркестр, спрятавшийся под большим деревом с низкими тяжелыми ветками, и от мэрии к памятнику движется процессия. Вокруг бронзовых подсолнухов стоят люди, многие держат в руках те же цветы, но живые. В руке Робберта тоже появляется цветок: кто-то дал ему, узнав в нём брата погибшего. Другой рукой Робберт держит лист бумаги — речь, которую он сейчас произнесет перед жителями Хилверсума.

Светит яркое солнце. Совсем молодая женщина в траурном черном платье почувствовала себя нехорошо. Ее выводят под руки и сажают на стул в тени того же дерева, под которым прячется оркестр.

Когда Робберт прочитал свою речь и вернулся к Лус, она замечает, что его трясет. Они стоят, обнявшись, перед бронзовыми подсолнухами и оба плачут.

Вийфхёйзен: 298 имен

От Хилверсума едем в сторону аэропорта, и через короткое время уже подъезжаем к парку Вийфхёйзен.

С неба Национальный мемориал МН17 выглядит как сложенная в петлю лента. Ее создают ряды деревьев: одно на каждого погибшего, их 298. Внутри петли — памятник с именами жертв катастрофы и временная сцена, специально выстроенная для оркестра. А вокруг — подсолнечные поля.

Совсем рядом — амстердамский аэропорт «Схипхол». Последнее место на Земле, где этих 298 человек видели живыми. Отсюда 17 июля 2014 года вылетел в Куала-Лумпур рейс «Малайзийских авиалиний» МН17.

Но совсем от темы самолетов уйти не удастся: они будут над головой заходить на посадку, их гул будет прорываться в паузы между речами и музыкой. И это добавит дополнительные драматические ноты в поминальную церемонию.

Родные и близкие погибших — около полутора тысяч человек — постепенно занимают места на деревянных скамейках в амфитеатре, созданном «петлей». Несколько рядов занимают иностранные послы. Представителей страны, которая стояла за терактом, страны, власти которой сделали всё, чтобы помешать международному расследованию, страны, у посольства которой в Гааге родственники погибших каждый год выставляют 298 белых стульев, чтобы напомнить, что ждут от нее ответов на вопросы, — этих представителей нет.

Наконец все скамейки заполнены. Поминальная церемония, посвященная десятилетию трагедии, начинается. Филармонический оркестр Нидерландского радио играет аллегретто Седьмой симфонии Бетховена: сначала тихо, потом громче и громче. В небе за сценой бело-голубой самолет Королевской авиационной компании (KLM) набирает высоту. Из-за Бетховена его не слышно.

В середине аллегретто те, кто сидят в верхней правой части амфитеатра, поворачивают головы направо: там по кромке поля подсолнухов, вдоль ряда мачт с приспущенными флагами стран, граждане которых были на борту малайзийского боинга, идет небольшая группа в черных костюмах. Впереди король Нидерландов Виллем-Александр и председатель созданного родственниками погибших Фонда катастрофы МН17 Пит Плух, за ними два премьер-министра (новый и бывший): Дик Схоф и Марк Рютте. Они идут очень медленно, как будто специально в ритм бетховенского траурного шествия, его маршевой поступи.

На самом деле они идут так из-за Пита: он болен, только что из больницы. В какой-то момент, пока они шли, он покачнулся и начал падать, но король вовремя подхватил его. Завтра, как говорит сам Пит, на подкашивающихся от волнения ногах он придет к доктору и услышит вердикт: будет операция или нет, и если будет, то каковы шансы. Он специально отложил это на завтра, чтобы эти личные новости не отвлекали его от сегодняшней церемонии, от памяти о его погибшем брате Алексе, невестке Эдит и племяннике Роберте.

Музыка стихает. Все встают. В тишине, окрашенной гулом взлетающего самолета, король, Пит и министры проходят к своим местам в центре амфитеатра. Многие родственники провожают самолет взглядом (некоторые так и будут поднимать голову ввысь при взлете каждого авиалайнера. Другие же настолько сфокусируются на том, что происходит на сцене, что самолеты для них «перестанут летать»).

Оркестр играет красивую композицию River flows in you. Именно на этом месте заплачет Лус. Робберт возьмет ее руку в свою, и их сплетенные пальцы рук крупным кадром попадут в прямую трансляцию.

Пит Плух, высокий, элегантный, с белоснежным платком, выглядывающим из кармана черного костюма, выступает сегодня от имени всех родственников. Во время его речи к звуковой палитре церемонии добавляется еще один: от сильного ветра шнуры, на которых висят спущенные до середины флаги, начинают биться о мачты, производя тоненький звук будто бы колокольчиков. Под этот аккомпанемент и говорит Пит:

Филармонический оркестр играет «Последнюю весну» Грига, а за сценой, слева направо, медленно идет женщина в оранжевом платье, толкая перед собой детскую коляску, — как Голландия, тоскующая под пронзительные скрипки о своих детях. Скорее всего,

Точно так же во время речи нового премьер-министра Нидерландов очередной самолет стал очерчивать круг над аэропортом, будто подчеркивая мощным ревом моторов решимость, с которой Дик Схоф произносил свои слова: «Сегодня мы собрались все в Вийфхёйзене, но даже в те другие дни, когда мы находимся на большом расстоянии, мы остаемся связанными друг с другом. Объединенные не только нашим горем, но и борьбой за правосудие… Правосудие требует времени. Но у нас есть время. И терпение. И настойчивость. Это мое послание к виновным и мое обещание вам».

Во время исполнения «Медитации» Жюля Массне пожилой женщине становится плохо. Появляются медики, женщину кладут на землю слева от сцены. Все напряженно следят за движениями врачей. Скрипач, который играет соло, стоит к ним спиной, и не видит, что происходит, но для всех остальных его печальная и спокойная музыка звучит тревожно. Через некоторое время женщина приходит в себя, и ее, поддерживая под руки, уводят.

Выступает генпрокурор Австралии Марк Дрейфус (на борту МН17 находились 27 граждан этой страны). Он говорит об «отчаянии, которое вызывает у родственников отсутствие хоть какого-то признания ответственности со стороны Российской Федерации». Но находит слова в том числе и для юридического утешения:

После щемяще-грустной «Паваны» Габриэля Форе начинается самое главное — чтение имен. Родственники по очереди выходят на сцену, каждый произносит вслух по несколько имен, добавляя возраст погибшего. Становится особенно тихо, самолеты уже почти никого не интересуют. Люди вдруг как-то ссутулились. Многие, как в церкви, сидят с открытыми книжками и следят за чтением глазами: каждому на входе раздали программу церемонии со списком погибших. Кто-то просто уронил лицо на руки. Слышно, как люди вокруг плачут.

«Мой отец…», «Моя дочь…», «Мой брат…» — несется со сцены. У кого-то из чтецов дрожит голос, кто-то произносит имена очень тихо, кто-то, наоборот, почти кричит. Один мужчина спотыкается на возрасте ребенка — никак не может выговорить «три года».

Одна девушка не может справиться с чувствами и начинает рыдать в голос. Ей дают столько времени, сколько ей нужно. Наконец она с трудом произносит:

— Мой папа…

Когда дело доходит до имен Эрика, Тины и Зейхера, Робберт с удовлетворением отмечает про себя, что наконец-то хоть в этом году их прочитали без ошибок.

Выходят две бабушки — они потеряли большую семью и читают имена по очереди в один микрофон:

— Наш внук…

— Наша внучка…

— Наш…

— Наша…

К микрофону подходит Питер ван дер Меер. Он произносит имена своих дочерей:

— Софи Шарлотта ван дер Меер, 12 лет. Флёр Изабель ван дер Меер, 10 лет. Бенте Виллемин ван дер Меер, моя младшая… — тут его голос срывается.

Питер плачет. И после паузы заканчивает:

— Моя младшая дочь, 7 лет.

Минута молчания. И тут все звуки как будто бы усиливаются: и гул самолетов, и колокольчики флагов, и всхлипывания женщины с соседней скамейки, тихие шаги телеоператора по гравию дорожки.

…Когда солнце уже не светит так ярко, а с ближайшей полосы «Схипхола» начинают снова взлетать самолеты, все расходятся. Головы подсолнухов смотрят на восток — в сторону аэропорта. И в сторону России. Где находятся ответы на вопросы, которые до сих пор мучают родственников убитых российской ракетой невинных людей.