С одной стороны, этого можно было бы ожидать. Своенравный православный интеллектуал протодиакон Андрей Кураев много лет находится в системном конфликте с патриархом Кириллом и критикует российскую власть — причем с особенно чувствительной для нее религиозно-нравственной точки зрения.

С другой стороны, до вечера 22 декабря сохранялась иллюзия, что кремлевский режим не станет внедрять свои грубые репрессивные методы в столь деликатную и сложную сферу, как богословие и религиозная этика. Но вот снята и эта печать: решением о Кураеве Минюст внятно заявил, что в России теперь государство будет определять, что есть Истина, и даже традиционно православные концепции и подходы, если они не служат укреплению режима и «достижению целей СВО», будут подвергаться репрессиям.

Конформистско-клерикальная масса РПЦ во главе с Кириллом Гундяевым (еще в советские времена усердно служившим КГБ под агентурным псевдонимом Михайлов) теперь меньше всего интересуется Евангелием и моралью, ревностно участвуя в новом кремлевском культе. Главной задачей проходившего в конце ноября под председательством патриарха Всемирного русского народного собора было не что-то религиозное, а поиск новой государственной идеологии России.

Тоталитарный режим, не терпящий свободомыслия и плюрализма идей, неизбежно приходит к запрету религиозной мысли, признавая за номинально религиозными институтами лишь одну функцию — идеологической обслуги режима. Какие уж тут могут быть Евангелие или богословие?

Понимая всё это, Кураев признает, что находится «под иностранным влиянием». В первую очередь, речь идет о книге, написанной далеко за пределами Российской Федерации и очень опасной для ее нынешних властей, — о Евангелии.

Христос, которого РПЦ теоретически еще считает своим Главой, не поощрял месть, вооруженную борьбу за территории, «денацификации» и т. п. Напротив, Он заповедовал не противиться злому, подставлять левую щеку тому, кто бьет по правой, отдавать всё тому, кто пытается отобрать только часть. Наконец, называл сынами Божиими миротворцев, а не разжигателей войны. Как выразился когда-то обожествляемый в нынешней РПЦ Владимир Путин, комментируя подвиг святых Бориса и Глеба, послушных заповедям Христа: «Легли и ждали, когда их убьют. Это не может быть для нас примером».

Понимал ли Путин, что его слова относятся и ко Христу, также не сопротивлявшемуся своим палачам, но в итоге победившему смерть Воскресением? Понимает ли патриарх Кирилл, что выбирая путинскую «шкалу ценностей», он прямо отрекается от Христа и уводит от Него РПЦ? Очевидные ответы на эти вопросы давал изо дня в день Кураев — видимо, избранный свыше на такое «пророческое служение» в эпоху погибели русской земли.

«Не бывает пророка без чести, разве только в отечестве своем… Если Меня гнали, будут гнать и вас», — предупреждал своих учеников Христос. Под давлением этих гонений в начале ноября 60-летний о. Андрей Кураев вынужден был покинуть свою московскую среду, разорвать привычные связи и перебраться в Прагу — не совсем чужой для него город, где Кураев несколько лет учился в школе при советском посольстве, когда его родители работали в редакции международного журнала «Вопросы мира и социализма». «Мой московский мир разрушен», — с горечью повторял он в те дни. «Проживание за пределами Российской Федерации» и стало одной из причин награждения Кураева клеймом «иноагента», которые указывает Минюст.

Другие причины: «недостоверная информация» о политике органов РФ, выступления против «СВО», распространение сообщений других «иноагентов», публикации на иностранных информационных площадках. Как обычно, Минюст не указывает, агентом какого государства «стал» Кураев или каким образом оплачивалась его «агентская» деятельность. Вопреки первоначальному замыслу закона об «иноагентах», в сегодняшнем угаре уже недосуг разбираться в таких деталях. Признаки «иноагентства» редуцировались до двух: несогласие с политикой Кремля и контакты с заграницей. Уровень примитива, достойный какого-нибудь «красного террора»…

Сейчас Кураев находится в Европе по 90-дневной шенгенской визе, которая истекает в январе, и получение статуса «иноагента», по его словам, дает моральные и юридические основания просить Чехию об убежище.

Еще в начале полномасштабного вторжения Кураева оштрафовали за употребление слова «война» в блоге. С тех пор он писал и высказывался крайне осторожно — «в рамках действующего законодательства». Вопреки голословным утверждениям Минюста, Кураев не распространял материалов других «иноагентов», не высказывался о политике или военных действиях. В интервью «Новой-Европа» он так сформулировал «программу» своей жизни в эмиграции: «Остаться в обычном для меня русле размышления на темы этико-религиозные, религиоведческие, культурологические… Ничто земное для религиозного человека не может быть абсолютным».

Он подчеркивает свою принадлежность к европейской культуре, и если это теперь неприемлемо для властей РФ, то какая-то логика в их решении есть. Но тогда окончательная чистка российских школьных и вузовских программ, библиотек и музеев от произведений западных писателей, мыслителей и художников — лишь вопрос времени. В современной России «по инерции» еще сосуществуют две культурно-интеллектуальных реальности, и это доставляет впадающей в деменцию власти явный дискомфорт.

Биография Кураева предопределила яркий интеллектуальный след, который он оставил в православной культуре конца ХХ — начала XXI столетий. Она могла бы стать символом возвращения русской интеллигенции к христианству после краха советской атеистической идеологии. Могла бы, если б это возвращение не торпедировала верная Кремлю и Лубянке Московская патриархия…

В 1984 г. Кураев с отличием окончил философский факультет МГУ, где специализировался на научном атеизме. Учась на IV курсе, он тайно крестился в храме Рождества Иоанна Предтечи на Пресне, который потом несколько лет так же тайно посещал. Бросив аспирантуру Института философии АН СССР, ревностный неофит устроился вахтером в Московскую духовную академию в Троице-Сергиевой лавре — чтобы спуститься на социальном лифте на нужный для поступления в семинарию этаж (в СССР в духовные школы старались не брать лиц с высшим образованием — тем более таким блестящим). В 1988 г. Кураев окончил Московскую духовную семинарию и был направлен для продолжения образования на богословский факультет Бухарестского университета, где Румынский патриарх рукоположил его в сан диакона. Вернувшись в Москву в 1990 г., стал референтом вновь избранного патриарха Алексия II и начал преподавать в МГУ, а вскоре возглавил богословско-философский факультета создаваемого Российского православного университета.

Специфическая поповская среда не воспринимала Кураева как «своего», поэтому в результате интриг в 1993 г. он не был рукоположен во священника и потерял должность референта патриарха, сосредоточившись на академической карьере, которая складывалась блестяще: две диссертации (по богословию и философии), звание профессора, работа в МГУ и православных вузах, членство в разного рода комиссиях РПЦ и экспертном совете при Госдуме…

Конец 1990-х и начало 2000-х — эпоха интенсивной «гастрольной» деятельности Кураева, когда разные епархии наперебой приглашали его к себе, и он выступал с лекциями в переполненных залах. В те же годы выходят главные книги о. Андрея: «Вызов экуменизма»; «Дары и анафемы»; «Оккультизм в православии»; «Как делают антисемитом»; «Сатанизм для интеллигенции»; «Традиция. Догмат. Обряд» и др. Он стал автором первого школьного учебника по «Основам православной культуры». На пике своей популярности, в конце 2008 г., Кураев активно включился в предвыборную кампанию митрополита Кирилла (Гундяева), решившего стать патриархом РПЦ после смерти Алексия II. Несмотря на весьма неоднозначный осадок, который оставила та кампания в церковной памяти, и на последующий жесткий конфликт с патриархом, о. Андрей утверждает, что до сих пор не считает ошибкой свои действия в то время.

Нынешний — «опальный» — период его биографии начался в 2012–13 гг., символически совпав с возвращением Путина на вечное правление. Сначала Кураев осудил кампанию по бичеванию «Pussy Riot», устроивших в храме Христа Спасителя «панк-молебен» именно как протестную акцию против возвращения Путина, а затем начал разоблачать «голубое лобби» в епископате РПЦ. Недоброжелатели до сих пор подозревают Кураева в корыстных мотивах тех разоблачений, поскольку ряд ключевых персонажей, имеющих в церкви вполне однозначную репутацию, остался вне поле зрения «правдоруба».

Контакты с ним стали «токсичными» для епископов, «гастроли» по епархиям прекратились.

Финальный аккорд кураевской карьеры был связан с началом ковидного карантина, когда, по мнению о. Андрея, в результате неразумных панических действий Кирилла (в частности, массового молебна в Елоховском соборе) на Пасху погиб от коронавируса настоятель этого собора протоиерей Александр Агейкин. Патриарх запретил Кураева в служении и предал его церковному суду, который состоялся в начале 2021-го и признал протодиакона достойным лишения сана (расстрижения). Только в апреле 2023-го Кирилл решился утвердить это постановление, и теперь официально в РПЦ Кураев считается мирянином. Он сам говорит, что успел перейти под омофор другого епископа, и даже не исключает своего присоединения к Константинопольскому патриархату, глава которого, по канонам, имеет право рассматривать апелляции клириков из других поместных церквей на неправосудные решения своего священноначалия. В любом случае, если пражская эмиграция Кураева затянется, он будет находиться на «канонической территории» Православной церкви Чешских земель и Словакии, которая является сателлитом Константинопольского патриархата.

Кураев как мыслитель слишком оригинален и самостоятелен для того, чтобы можно было вписать его в какую-то партию или сделать из него икону. Он некомфортен не только для патриархии и Кремля. В течение многих лет в его лекциях и интервью звучали нотки, которые можно интерпретировать как антисемитские, исламофобские, гомофобные или шовинистические (по тому же «украинскому вопросу»). Но драматичные процессы, ускорившиеся в России за последние 10 лет (а особенно — в 2022–23 гг.), помогли Кураеву скорректировать «перекосы». Еще в 2014-м он осудил аннексию Крыма, предсказывая, что она принесет РФ больше проблем, чем дивидендов.

Российская власть использует статус «иноагента» как репрессивный инструмент, но в случае с Кураевым его применение относится не только к этой, отдельно взятой личности. Конечно, «иноагентство» станет для о. Андрея своеобразным «венцом» — как в православной традиции называют небесную награду, получаемую через страдания или даже мученичество здесь, на земле. Но в данном случае «иноагентом» объявлена по сути вся традиция интеллектуального, рефлексивного богословия, которая восходит в России к религиозной философии Серебряного века, была сохранена православными мыслителями русского зарубежья и начала со скрипом возрождаться на родине в 90-е. В лице Кураева вынесен приговор именно этой традиции — нынешней российской власти она не просто не нужна, но и враждебна. На место живой веры и философского поиска поставлена мертвая ржавая скрепа.