Богдан Сыряну по кличке Цыган находился в этой камере благодаря тому, что был знатоком тюремного фольклора и виртуозно играл на гитаре. Сердце уже зрелого сидельца млело от восторга. И не потому, что руку протяни — и можно вкусить того, что даже на воле ему никогда не светило попробовать. Хотя стол действительно поражал воображение, Цыган пялился на воров в законе, о чем-то разговаривавших во главе стола. На всех советских зонах прекрасно знали, что эти два мастодонта воровского мира враждуют друг с другом. Но сейчас они мирно попивали коньячок. Анатолий Павлович Черкасов, вор в законе Толя Черкас, реформатор воровского закона, человек, прекративший «сучьи войны», герой Отечественной войны и держатель российского общака, разлил очередную порцию коньяка не в алюминиевые кружки, а в стопочки из чешского стекла, и протянул одну своему собеседнику. Владимир Петрович Бабушкин, вор в законе Вася Бриллиант, хранитель старых воровских традиций, большую часть жизни проживший за решеткой, сверкнул линзами толстых очков и благодарно кивнул, принимая стопку.

Цыган, прекрасно зная, что за рассказ об этом застолье его на любой зоне отблагодарят сигаретами, чаем, а если захочет, то и марафетом с водочкой, старался не пропустить ни малейшей подробности происходящего. Но тут напротив него сел уже изрядно пьяненький, только что коронованный вор в законе, 29-летний Паша Синекура. Во время коронации кличку ему поменяли, но Цыган пока еще мысленно звал его как раньше.

— А вот скажи мне Цыган, а ты вправду цыган? — весело спросил тот, в честь кого и накрывалась поляна, протягивая кружку с родным молдавским вином.

— Правда, — улыбнулся, принимая кружку с «изабеллой», Богдан.

— Так расскажи мне будущее, — вдруг попросил Паша.

— Охолони, Паша, — негромко произнес Бриллиант. — Прав Цыган, будущего лучше не знать, а то жить неинтересно будет. Спой-ка лучше «Александровский централ», маэстро.

— А вот мне интересно, — дождавшись последнего аккорда и молча выпив стопку коньяка в память о дореволюционных арестантах, произнес Черкасс. — Про «Таганку» песня есть, про Иркутскую крытку тоже («Александровский централ» находится в Иркутске. — Прим. авт.), а вот про самую знаменитую зону, в которой мы все встретились, — про «Владимирский централ» — песни нет. Почему?

— Еще будет, — уверенно ответил Цыган, — да такая, что ее не только сидельцы, а всем народом петь будут, — и тут же прикусил язык, покосившись на Пашу. Но тот уже, видимо, забыл о своем желании узнать будущее и что-то оживленно обсуждал с вором в законе Япончиком, приехавшим во Владимир из Москвы по приглашению Черкаса.

Богдан посмотрел на шестерых воров в законе, двое из которых были «легендами» при жизни, двоих только что короновали, а еще двое пришли в камеру с воли, чтобы свободно уйти ближе к утру, — и облегченно выдохнул.

В 1992 году Пашу расстреляют из двух автоматов, по заказу того, кто сейчас чокается с ним коньячком и закусывает черной икрой.

Вышел, да и заблудился

Пугачевское восстание 70-х годов XVIII века, как мы уже писали в предыдущих материалах про российские тюрьмы, сподвигло руководство Российской Империи на коренную реформу уголовно-исправительной системы в стране. После восстания «на руках» военных оказалось несколько десятков тысяч человек, которых вроде как нужно было казнить, — потому что против царской власти бунтовали, — но с другой стороны, вроде как казнить и не за что, потому что те были уверены, что как раз за царем идут (Пугачёв себя выдавал за Петра III). Да и просто уничтожить столько рабочих рук было бы расточительством. Потому и решено было отправить их в Сибирь на каторжные работы.

Перемещение столь большого количества людей, находящихся под стражей, в России до этого не осуществлялось. Сразу высветилась проблема нехватки перевалочных пунктов, в которых каторжане могли скапливаться в ожидании этапирования или просто отдохнуть. В Сибири эту проблему решили довольно просто: переоборудовали некоторые крепости в пересыльные тюрьмы. А вот в европейской части России «пересылки» пришлось строить с нуля.

Первоначально главную пересыльную тюрьму России планировалось построить в Москве. Но тут воспротивилось духовенство. Несмотря на то, что столицу империи Пётр I перенес в Санкт-Петербург, церковная власть располагалась в Москве.

Тюрьма сразу планировалась как место временного обитания большого количества людей, и для нее было выделено около 3 га земли прямо на «Владимирке» (одна из дорог, соединяющих Сибирь с европейской частью России). Так как к строительству пересыльной тюрьмы Екатерина II проявила интерес (именно она разрешила спор графа Петра Панина, на которого возложила устроительство тюрем, и Священного Синода в вопросе места расположения центральной пересыльной тюрьмы), именно ей на одобрение в конце 1780 года был представлен чертеж будущей тюрьмы.

В первоначальном виде ничего особого план собой не представлял: 10 двухэтажных деревянных бараков, окруженных кирпичной стеной. Обычно такие проекты Екатерина подписывала, не вчитываясь. Но тут вмешался его величество случай. На чертеж обратил внимание тогдашний фаворит императрицы Александр Ланской. 25-летнего офицера 54-летней Екатерине II представил Григорий Потёмкин, прекрасно знавший ее вкусы. Ланской был красив, статен, хорошо образован и очень любил читать. Среди других фаворитов императрицы он выделялся тем, что никогда не лез в государственные дела, и даже не смел ревновать Екатерину к другим мужчинам, а «…лишь очень мило сокрушался, чем пробуждал в императрице материнскую жалость и любовь…»

Согласно легенде, Ланской удивился простоте проекта и предложил Екатерине «поиграть в архитектуру». Первоначально они вдвоем так и этак переставляли на бумаге будущие корпуса тюрьмы. Императрицу настолько увлекла эта игра, что она привлекла к ней других придворных. А Ланской подвел под эту игру обоснование. Мол, большая тюрьма должна строиться таким образом, чтобы арестант, даже покинув свой барак, не смог выбраться за стену. И предложил создать из предложенного чертежа настоящий лабиринт.

В 1781 году не раз исправленный проект поступил в Московское губернаторство, а в 1783 году арестантский дом (так тогда именовали Владимирскую тюрьму) принял своих первых «постояльцев». Со временем на месте деревянных бараков вырастут кирпичные корпуса. Но даже в настоящее время человек, впервые попавший на территорию Владимирской тюрьмы, обязательно заблудится в ее постройках.

Побеги были, но это секрет

Название Владимирской тюрьмы не раз менялось. Именно «централом», то есть Центральной пересыльной тюрьмой, она стала в 1906 году. Через три года туда доставили будущего главкома Красной Армии Михаила Фрунзе. Его обвиняли в покушении на убийство офицера полиции, за что в Российской Империи полагалось одно наказание — смертная казнь.

— Фрунзе бежал не из корпуса тюремных зданий, а из суда, который находится через дорогу от тюрьмы, — рассказал «Новой-Европа» историк и краевед Владимир Химичев (фамилия изменена по причине обеспечения безопасности респондента). — Сейчас это Фрунзенский районный суд Владимира. ФСИН РФ утверждает, что это был единственный удачный побег из «Владимирского централа». На самом деле из Владимирской тюрьмы, даже после того как она стала супер-охраняемой, удачные побеги происходили как минимум четыре раза. Но руководство тюрьмы никогда этого не признает. Им выгодно поддерживать легенду о невозможности побега, чтобы каждый новый узник, прибывая в тюрьму, психологически был готов к тому, что отсюда бежать невозможно.

После Октябрьской революции Владимирский губисполком принял решение о закрытии тюрьмы. В феврале 1918 года даже было выпущено соответствующее постановление. Но уже через несколько месяцев «Владимирский централ», получивший название «Губернский исправтруддом», вновь принял арестантов. Туда отправляли тех, кого приговаривали к исправительным работам за не тяжкие преступления, а также разнообразных «бывших» (дворяне, священники, купцы, чиновники), не замеченных в преступлениях против трудового народа. Заключенные подметали улицы, убирали мусор, занимались мелким ремонтом зданий.

В 1921 году в одном из корпусов открывается специзолятор для политзаключенных. Туда свозят анархистов, эсеров, меньшевиков, кадетов. Член РСДРП с 1904 года Григорий Полежаев, арестованный в 1921 году за публичную критику власти, и вовсе попал во «Владимирский централ» во второй раз. С 1906-го по 1912-й он сидел там как борец с царизмом, ну а после революции уже как антисоветчик.

После постройки Суздальского изолятора спецназначения количество политзаключенных во Владимирской тюрьме убавилось.

— Осенью 1941 года, когда немцы наступали на Москву, администрация тюрьмы готовилась к эвакуации и уничтожила все архивы, — рассказывает Химичев. — А потому трудно сейчас установить не только данные довоенных узников, но даже их количество. Из докладных записок Берии можно судить, что в 1936–1940 гг. во «Владимирском централе» содержалось в разные месяцы от 400 до 2500 заключенных; причем номинальная наполняемость тюрьмы составляла чуть больше 1700 человек. Достоверно известно, что именно отсюда в Иваново на расстрел увозили первого главу комсомола Ефима Цетлина в 1937 году. 16 лет, с 1938-го по 1954-й, здесь провел второй секретарь ЦК компартии Узбекистана Сулейман Азимов. Примечательно, что когда его освободили в 1954 году и он приехал в ЦК КПСС с просьбой восстановить его в партии, выяснилось, что его никто из партии не исключал и в аппарате ЦК вообще не знали, что Азимов был арестован. По некоторым данным, в период с 1938-го по 1942-й из «Владимирского централа» было совершено четыре удачных побега. Документальных подтверждений этому нет, но принимая во внимание бардак, который творился во Владимире в конце 1941-го, это было вполне возможно.

В 1948 году «Владимирский централ» передается в ведение Управления МГБ по надзору за «особыми лагерями и тюрьмами». Согласно Постановлению Совета Министров СССР от 21 февраля 1948 года, в таких местах лишения свободы должны были отбывать наказание следующие категории граждан: «Шпионы, диверсанты, террористы, троцкисты, меньшевики, эсеры, анархисты, националисты, белоэмигранты и участники других антисоветских организаций».

— В те времена уголовников во «Владимирском централе» почти не было, — рассказывает 89-летний вор в законе, представившийся «Новой-Европа» Иваном Ивановым. — Только обслуга, зэки, которые еду раздают, полы моют да простыни стирают. Чаще всего это первоходы, да с не очень большими сроками, максимум 5–6 лет. В 82-ом со мной в одной камере Толя Лапоть сидел, так он в 50-х как раз во «Владимирском централе» чалился. Рассказывал, что в соседних камерах генералы трех армий сидели. Каждое утро вблизи этих трех камер можно было услышать удивительный концерт.

Несмотря на то, что петь заключенным во «Владимирском централе» запрещалось, этим шестерым арестантам было позволено утром, вместе с радио, что-нибудь спеть. «Интернационал» пели генерал-лейтенант МГБ Павел Судоплатов, организатор диверсионной работы в тылу немцев и родоначальник советских войск специального назначения, и его сосед генерал-майор МГБ Наум (Леонид) Эйтингон, разработчик диверсионных операций, руководивший ликвидацией Льва Троцкого, «карающий меч Сталина». Оба были арестованы в конце 1953 года по «делу Берии», приговорены к 15 годам тюрьмы и реабилитированы в 1992 году.

Справа от советских генералов сидели заместитель министра юстиции Маньчжурии Майно Сигэру и генерал-лейтенант японской армии Юй И Джи. Ну а слева находились даже не генералы, а фельдмаршалы: Фердинанд Шёрнер и Эвальд фон Клейст.

Тюремное творчество

После окончания войны во «Владимирском централе» появилась специальная категория заключенных, которые содержались в одиночках, а их имена и фамилии не знала ни обслуга, ни охрана. Уже после 1991 года удалось восстановить список «номерных» заключенных. Это были в основном политические деятели Литвы, Латвии и Эстонии, которых в 1940 году интернировали в центральные области Советского Союза, а после 22 июня 1941 года арестовали.

Под № 1 во «Владимирском централе» сидел премьер-министр Литвы Антанас Меркис, под номерами 2 и 4 — его жена и сын. Под № 30 — Александрас Стульгинскис, президент Литвы. Имели свои номера министр иностранных дел Латвии Вильгельм Мунтерс и его жена Наталья, военный министр Латвии Янис Балодис и его жена Эльвира. Не выдержал испытания одиночкой заключенный № 11, командующий эстонской армией Йохан Лайдонер: он сошел с ума и умер в тюрьме.

Под номерами 22 и 23 скрывались родственники Надежды Аллилуевой: сестра Анна и свояченица Евгения. А вот Василий Джугашвили, сидевший во Владимирской тюрьме с 1956 по 1958 годы, номера не имел, но числился под фамилией Васильев. Его одиночка совсем не была похожа на камеру. Пол покрывал ковер, имелось кресло, каждый день в вазы ставили свежие цветы. Но в разговоры с Василием вступать запрещалось, да он и сам не стремился общаться с охраной и обслугой. В камере не отсиживался, работал токарем и инструментальщиком. Собственноручно собрал тележку для развозки пищи с возможностью легко поворачивать в коридорах.

Во «Владимирском централе» побывали актриса Зоя Фёдорова, певица Лидия Русланова, оперная дива (вторая жена Семена Будённого) Ольга Михайлова, писательница Галина Серебрякова-Сокольникова — автор книг о Карле Марксе и жена двоих наркомов: Леонида Серебрякова (по труду) и Григория Сокольникова (по финансам); оба были расстреляны по одному делу в 1937 году.

Именно там судьба свела в одной камере поэта, писателя, философа Даниила Андреева и создателя первой экспозиции о блокадном Ленинграде Льва Ракова, арестованного в 1947 году как раз из-за своей экспозиции, которая «неправильно отображала роль товарища Сталина в организации разгрома Германии». Третьим участником этого «кружка» был академик медицины, изобретатель кровезаменителя, спасшего десятки тысяч раненых, Василий Парин.

— Писать в тюрьме не запрещалось, — рассказывает Химичев, — да к тому же с конца 50-х во «Владимирский централ» стали массово попадать поэты, писатели, журналисты. Здесь сидели родоначальники диссидентского движения в СССР: Даниэль, Синявский, Любарский, Буковский, Щаранский, Бегун, Некипелов, Марченко. Математик Револьт Пименов, будущий депутат Верховного Совета РСФСР и соавтор текста Конституции РФ, писал в тюрьме кандидатскую диссертацию, для которой книги ему привозили из Ленинской библиотеки. А однажды в «Централ» пришла удивительная посылка, в которой не было ни продуктов, ни теплых вещей, а лишь 2 кг писчей бумаги. Посылка предназначалась Василию Шульгину, депутату Госдумы, лично принимавшему отречение из рук Николая II. Василий Витальевич много писал в тюрьме, но большинство его рукописей было уничтожено администрацией.

Хочу в тюрьму, готов платить

В середине 70-х город Владимир был включен в один из самых популярных туристических маршрутов для иностранцев. Поток туристов постоянно увеличивался, иностранцы всё чаще задавали вопрос о том, кто сидит во Владимирской тюрьме, которую во время ознакомления с владимирскими достопримечательностями обойти никак не получалось. В 1977 году было принято решение политзаключенных отправить в лагеря, а во «Владимирский централ» направлять особо опасных рецидивистов, к которым относились воры в законе.

— Это может показаться бредом, но я лично знаком с двумя арестантами, которые платили немалые суммы денег, чтобы попасть именно во «Владимирский централ», — рассказал «Новой-Европа» Иван Иванов. — В 80-ые годы там был этакий «дом знакомств», в котором авторитеты знакомились друг с другом вживую, а не при помощи маляв. Да и короноваться во «Владимирском централе» считалось очень престижным делом. Вот люди и платили, чтобы туда попасть. Но с развалом СССР всё это быстро ушло в небытие, так как поменялись не только власть и строй, но и уголовный мир. Сколько через эту «крытку» в начале 90-х «апельсинов» (воры в законе, получившие звание за деньги, порой даже не имея за плечами ни одного года, проведенного за решеткой. — Прим. авт.) прошло, вообще не сосчитать. До смешного доходило: в одной камере какого-нибудь «лаврушника» коронуют, а в соседней уже строчат маляву, что никакой коронации не было. А сейчас туда вообще туристов на экскурсии водят. Так что всё, чем славилась самая знаменитая тюрьма в России, осталось в прошлом.