***

Мы с мужем прям с детства знакомы. А вместе уже где-то 14 лет. Но мы в гражданском браке, не расписаны. У нас есть маленькая дочка. Семья у нас большая. У него сестра, у нее дети. И у меня тоже большая семья. Если две наши семьи слить из ближних родственников — человек двадцать наберется точно.

По профессии он электрик. Электромонтер. Сидим уже два года. Осталось три. У нас колония строгого режима.

(Собеседница «Гласной» попросила не поднимать в разговоре тему, за что посадили ее мужа, — прим. ред.)

Как его психологическое состояние там… Знаете, когда только арестовали, его сначала отправили в Тверь в СИЗО. И в СИЗО была жуть. Там было очень тяжело. Очень. Мы прошли все семь кругов ада там. И помощи не было никакой. Ни от администрации, ни от кого вообще. Мы там прошли пресс-хату, во время которой у нас отжимали деньги. Это я потом узнала, как это все называется. И про эту пресс-хату, и остальное. Собирается кучка сидельцев — семь человек, и еще одного к ним туда подсаживают. Есть такие зоны, которые живут по закону, их УФСИН контролирует. А есть черные, где живут по понятиям, а не по закону. Человек туда заезжает, и он всем там обязан — а его родственники должны периодически на общак сбрасываться. Ты постоянно должен денег людям, которые там сидят, чтобы тебя не трогали. Вот и мы были всем должны. В общем, я столкнулась с тем, что в какой-то момент оказалась должна машину. Потом сидельцы избили мужа до полусмерти. Это была катастрофа. Следствие шло около девяти месяцев — около девяти месяцев он в СИЗО и провел.

А когда попали в нашу колонию в Твери, где сейчас находимся, — если честно, мы вздохнули с облегчением. Там действительно порядок. И никто никому ничего не должен. Ребята могут в магазин сходить. Все как положено. Если я туда отправляю деньги через систему ФСИН или пишу ему письмо — все доходит. И посылки, и передачки. Я была удивлена, что я приехала на длительное свидание — и мне там во всем помогли. Мне даже чемодан донесли. И меня приняли там самой первой. Была очень сильная жара — 30 градусов. Они [сотрудники колонии] увидели, что я с ребенком. Они еще не закончили другую комнату убирать, пошли сначала нашу убрали и нас туда заселили. Везде люди есть. Там абсолютно человеческое отношение. Понятно, что это Тверь… Две звезды отельчик, будем так говорить. Но для этого уровня там нормально.

Ну помимо того что их кормят. У них даже какое-то кафе есть. Там можно существовать.

Он много работает. И он, в принципе, у меня не лентяй. Он сам себе продлевает иногда смены, чтобы подольше на работе находиться. Ну чтобы время шло побыстрее. Зачем он будет просто сидеть? Там есть, конечно, граждане, которые отрицают все и вся и говорят: «Работать мы не будем». Но это те, кто планирует еще туда вернуться.

«Да, вернутся не все»

Он мне тогда позвонил вечером и сказал: «У меня сейчас будет для тебя новость, подготовься». Я, естественно, перепугалась. Думаю: «Боже мой, что там у тебя случилось?» Он мне говорит: «Нам предложили поехать на Украину на хороших условиях — у нас будет возможность через полгода начать жизнь с чистого листа: я вернусь домой, и у меня не будет судимости. Пятно на моей репутации будет удалено». Изначально я отчасти его поддержала. Первая моя реакция такая была. Я, в принципе, была согласна с этим его решением.

А потом я стала узнавать, насколько вообще все это законно.

После этого я, конечно, запаниковала.

К ним пришли представители ЧВК Вагнера. Они им зачитали речи мотивационные о том, что у вас все будет хорошо. Да, вернутся не все. Это на полгода. Сказали: нам не нужно пушечное мясо. «Сначала мы идем, а потом вы. А в первую очередь вообще артиллерия». Обещали зарплату. Информация везде в сети — 200 тысяч в месяц. Нам была названа такая же цифра. В случае ранения сумму компенсации не обговаривали — в зависимости, наверное, от тяжести ранения. Про [компенсацию за] смертельный исход тоже не сказали.

Изначально он был готов принять это. Понимаете, люди там лишены возможности узнать, что это за организация, что это за контора такая. Соответственно, им там толком ничего не объясняют, какая будет схема их действий. Они считают так: если люди пришли на территорию колонии, значит, все законно. И конечно, все на это ведутся. Но представьте, вот пять человек согласятся. Один поедет с чистыми намерениями. А четыре будут позорить честь российской армии и заниматься мародерством. Или еще лучше: куда-нибудь смотаются или что-то вроде этого.

Информации [о том, сколько заключенных в колонии согласились участвовать в боевых действиях в Украине] у меня нет. Телефон. Телефон контролируется. Конечно, он мне не может передать этого.

«Развлекаться едут»

Раньше я вообще не знала, что такое ЧВК Вагнера. Первые сутки я просто пыталась максимально принять это его решение и смириться с ним. Старалась не лезть в интернет и ничего не читать. Но потом сорвалась и начала выяснять, что это за «Вагнер» такой. И информация про эту организацию меня совершенно не порадовала. Я поняла, что это обман. Эти люди просто не рассчитывают на то, чтобы вернуть обратно тех, кого они забрали.

Конечно, первое, что я сделала, — позвонила адвокату. Я задала вопросы: «Насколько это законно? Можно в это ввязаться?» Он говорит: «Это незаконно. Ничего у нас не поменялось, никаких законов не было принято, чтобы эту историю проталкивать на законных основаниях».

Я прочитала несколько статей. Интервью, где бывший «вагнеровец» рассказал о том, что с народом там не считаются вообще никак. Плюс,

Солдаты удачи. Для кого жизнь — игра, только те туда и идут. Они, конечно, работали в Сирии… Этот мужчина сразу сказал, что у «Вагнера» каждый третий — груз 200.

Я так считаю. Частных военных компаний много. Есть еще ЧВК «Патриот», которую организовали действительно нормальные военные. Бывшие военные, которые больше не хотят участвовать в «Вагнере», где командуют бывшие сидельцы. Где люди не умеют воевать. Они идут туда с автоматами. У меня такое впечатление сложилось, что они туда развлекаться едут.

А «Патриот» — там действительно бывшие военные, которые хотят с честью и достоинством ехать. Не какую-то грязь разводить, а защищать свою родину. Когда я принимала решение, вступать или не вступать в эти распри, я, конечно, оценила для себя ситуацию. Даже если его в колонии будут прессовать, заставлять, вообще что угодно с ним делать, он попадет в ШИЗО — не случится ничего хуже, чем если он поедет на Украину.

Просто хуже того, что с ним там произойдет, ничего не будет. Даже если у меня будут проблемы из-за этих жалоб, если меня уволят с работы или что-то вроде этого — ничего. Для меня это все фигня. По сравнению с тем, что мы получим помилованный груз 200 из Украины.

Беглецы

Во время первого нашего разговора он сказал мне, что не может отказаться. Я, единственное, не поняла, то ли он не может отказаться, потому что его заставляют, то ли у него настолько твердое решение туда поехать, что он просто не будет от него отказываться. Через день он мне еще раз смог позвонить, а я тогда уже почитала всю информацию, отзывы, что там людей за людей не считают, что это будут лобовые столкновения и их ничему не научат, как вообще что делать. Я ему все это изложила. Говорю: «Вот именно с «Вагнером» не вариант. Я ценю твое рвение, что ты хочешь вернуться и чуть-чуть себя оправдать. За то, что ты сделал, за что тебя посадили. Я прекрасно понимаю, что ты раскаиваешься в том, что сделал. Но участие в «Вагнере» — это незаконно. У тебя нет сейчас никаких оснований находиться за пределами колонии. На УДО мы пока выйти не можем: по сроку не положено. Если тебя сейчас вывезут из колонии, сделают какого-нибудь беглеца из тебя — это все незаконно».

Он сказал: «Ну я, в принципе, уже так и понял, как будет». И сказал, что поговорит о том, чтобы отказаться. На момент этого разговора у меня уже были написаны все жалобы.

Я везде писала. Все, что связано с защитой прав человека и контролем работы колонии. И в прокуратуру, и в УФСИН региональный, в Совет по правам человека, уполномоченному по правам человека, и в администрацию президента тоже. Потому что я считаю, что вся эта теневая история с вывозом заключенных… Мне кажется, администрация президента вообще не в курсе, что у нас такое происходит.

Я так все вопросы решаю. Я привыкла к тому, что в госорганах куча людей, которые не будут безразличны к твоей ситуации. Вот у меня были проблемы прикрепиться к поликлинике, я написала бумагу — вопрос мой решен. Я всегда иду законным путем. У нас госорганы не сидят и в потолок не плюют. Они действительно работают.

Я веру в людей не потеряла. Я была уверена, что если его туда вынуждают ехать, значит, какой-то из этих органов мне в любом случае поможет. У меня есть, конечно, опасения, что будут последствия от этой жалобы. Несмотря на то что вопрос решен, такой негативчик все равно остался. Может быть, на свидания потом будет попасть сложнее или еще что-то вроде этого. Я опасаюсь, но в принципе у меня нет нареканий на нашу колонию.

Если честно, я вообще не понимаю, как администрацию колонии пытаются в эту историю втянуть, — потому что это же их ответственность. За это за все будет отвечать колония. Я не думаю, что они заинтересованы в этом сильно. Даже если они в розыск заключенных потом объявят, если они потом сбегут. Как так получается — 20 с лишним человек у вас в розыске? Вы чем там вообще, ребят, занимаетесь? Я натыкалась потом на информацию, что ЧВК ушла и администрация колонии пришла к ребятам и начала их отговаривать: давайте-ка не надо туда.

«С властью я согласна»

За обстановкой, за тем, что происходит, — я за всем слежу. За этим невозможно не следить. Это часть нашей жизни. Конечно, опасаешься, когда читаешь новости, что Крым бомбят и что-то вроде этого.

Я мужу периодически задаю вопросы: «Ты вообще новости смотришь? Ты в курсе того, что происходит?» Он говорит: «У нас там, конечно, нет возможности смотреть, потому что мы постоянно на работе». Я рассказываю, как что. То, что сейчас делает наша власть, — я с ней согласна. Я понимаю прекрасно, что это помогло избежать какой-то колоссальной беды. Но просто деятельность частных контор позорит наших военных, которые там жизнь свою отдают. А эти пригонят пару заключенных, которые там будут творить черт-те че.

Если бы это было официально, если бы было на государственном уровне закреплено такое право у человека: принять решение, что он хочет искупить свою вину, послужив родине.

Если бы это было на законных основаниях, я бы сидела тихо. И молилась о своем муже. А это просто незаконно. Это единственная причина, по которой я — острый противник этой инициативы.

[Женам и близким тех, кто попал в такую же ситуацию] я бы посоветовала в первую очередь не бояться написать жалобу. Вот я говорю: «Ребят, если вы хотите решить вопрос, вам нужно туда-то написать — и вам там помогут или скажут, как нужно сделать». Мне отвечают: «Ой, я не умею писать жалобы…» Но просто нужно сесть и, как с подругой на кухне, изложить свои мысли, но на бумаге. Не нужно поднимать какие-то документы, ссылаться на законодательство. Вот как есть написать.

Да, мы получим дежурные отписки, в которых нам скажут, что нам все приснилось. Но тем не менее была собрана комиссия и была проведена работа, а самое главное — вопрос решен. Госорганы можно понять. Если они не сказали, что конкретно они сделали, это не значит, что они не навтыкали лицам, которые ведут такую деятельность.

Убеждайте мужа, что это решение не завершится положительным исходом. Нужно объяснить ему ситуацию, как она есть. У них нет там достоверных источников информации. Они лишены связи с миром полностью. Надо доносить, что, даже если придут и тебя будут просить об этом, от этого нужно отказаться, потому что это незаконно. А если до мужа достучаться не удалось, он оголтелый и все-таки решил туда ехать, значит, нужно донести информацию до администрации колонии — ребят, я с вас спрошу, если моего мужа у вас не будет.

Сейчас я усталость чувствую. Этот промежуток времени был для меня внапряг. От первого звонка, что он туда едет, и до последнего звонка, когда он сказал мне, что не нужно было разводить эту бумажную волокиту — «Я отказался, и у меня никаких проблем здесь нет, я просто сказал, что не буду этого делать». После этого я выдохнула. Я собираюсь на свидание поехать, еще раз на него посмотреть, как там что. Но осадок и тревожность остались.

«Даже *** лучше тюрьмы»

— Ольга, обращения жен заключенных с просьбой о помощи не допустить отправки мужей в Украину — это пока единичные случаи или их становится больше?

— Нет, к сожалению, это единичные случаи. И случаи обратные тоже есть. Когда друзья, жены ищут нас, чтобы, наоборот, отправить своего. Они чаще.

— То есть им в колонии ЧВК еще не предлагали, а они узнали об этой практике и сами захотели?

— Да-да. И хотели бы отправить своего.

— Что их привлекает? Заработок или то, что обещают потом выпустить на свободу?

— Их привлекает понимание, что ничего не может быть хуже, чем русская тюрьма. И в любом случае даже *** — это лучше.

— Как вы считаете, тем женам, о которых нам известно, удалось отбить мужа от отправки в Украину благодаря многочисленным жалобам? Или муж мог сказать «я не поеду» — и все бы этим закончилось?

— Нет, если ты отказываешься — это проблема. Это проблема и у тебя, и у зоны. Это мы уже знаем. Для колонии эта история невыгодная, потому что они понятия не имеют, что им говорить адвокатам или вообще когда спросят. Они не знают, что говорить. Они понимают, что они в самом уязвимом положении. Они хотели бы, чтобы их никто не трогал, никого бы не вербовали. Но у них, видимо, есть какие-то распоряжения, согласно которым надо как-то давить на отказников. Они и давят.

— Сам факт написания жалоб во ФСИН, СПЧ, администрацию президента — он что дает? Колония пугается проверок?

— Да, колония пугается. Потому что по закону начальника зоны можно посадить. С какой стати частная какая-то компания у тебя забирает заключенных? Увозит в другую страну. Вы чего, с ума сошли?

— Но ведь мы понимаем, что это уже массовая история, она многие колонии затронула, и вряд ли вербовка ЧВК происходит без согласования с властями.

— Совершенно верно. Но любой вояка, силовик, а ФСИН — это силовики, прекрасно знает, что любая *** рано или поздно кончится, и кто потом будет виноват? Они это прекрасно понимают.

— Вы написали, что уже стали вербовать в СИЗО подозреваемых и обвиняемых. И уголовные дела при этом приостанавливают. Кто вам об этом сообщает — родственники?

— Нет. Это как раз опять же у нас вспыхнул с новой силой роман с ФСИН. Это сотрудники. Их заставляют. Они же тоже отвечают за людей, которых по решению суда им прислали. И они должны их охранять. А тут приходят какие-то люди и их забирают. Сотрудники ФСИН несут за них личную ответственность, это их работа. Они тоже совершенно не хотят, чтобы их подставляли. Уже несколько человек вернулись из Украины. То есть это происходит давно. Из чего я делаю вывод, что так, наверное, во многих регионах.

— Те, кто вернулся, что с ними сейчас?

— Вернулся контуженный. Его тут же забрали назад в СИЗО. Он по ранению вернулся. Вернули в камеру. Все как было.

— Есть те, кто не подходит для вербовки?

— Есть. Это больные, инвалиды и после 55 лет. Это люди, сидящие с украинским паспортом. И люди, осужденные за преступления против половой неприкосновенности, педофилию. Ну потому что это низшая каста, просто с ними не будет никто в окопе сидеть.

— Жены заключенных говорят, что представители ЧВК обещают: «Нам не нужно пушечное мясо. Сначала артиллерия, потом мы, потом вы». Насколько, по вашей информации, это соответствует действительности?

— Ну это никак не соответствует действительности. Поскольку их учат двум специальностям — это штурмовики и разминирование. Во-вторых, судя по первой части отправленных, там потери 90% уже.

— О потерях узнаете от родственников?

— Чаще всего изнутри. Я просто считаю погибших. Причем очень часто мои контакты рассказывают, кто погиб. Вот мне вчера сообщили, что Одуван погиб из колонии под Новгородом. И что я буду с этой информацией делать? Я говорю: «Слушай, как его зовут? Как его фамилия?» Мне говорят: «Я не помню, вспомню — скажу». Они сами не помнят, как его зовут. Они уходят под кличками.

[В одном из регионов] там погибли 60 человек из 68. Из первой вербовки. Заплатили одной жене. Всё заплатили — 5 миллионов 200 тысяч. И я думаю, что это рекламная акция. Еще 59 человек — им ничего.

— Приходят вербовать только ЧВК Вагнера или представители других компаний тоже?

— Говорят, что есть разные частные военные компании, но я про них ничего не слышала. Я слышала, что не только «Вагнер». Но вот у нас попадается только «Вагнер». [Заключенным] говорят, что 25% будет убитыми.

20% соглашается. 1300 в зоне. 300 вербуется сразу. На самом деле доля-то больше. Потому что из этих 1300 не меньше трети — это как раз старые, больные, украинцы и опущенные. Которых сразу не возьмут. Так что можно считать, что это 30% от числа тех, кто может.

— Какое у вас впечатление: кто преимущественно соглашается? Те, кто сидит по каким-то определенным статьям?

— Вы знаете, дело не в статьях. Дело в понимании, что никакого будущего у них нет. Это те, кто хочет попытаться вырваться из своей матрицы. А матрица-то одинаковая. Выйдет через год, выпьет и кого-нибудь топором зарубит. И опять туда. Как это уже было пять раз. Обычно — да, это большие сроки. Это их попытка вырваться из безработицы, безвременья, отсутствия социальных связей, смысла жизни. Это попытка обрести какой-то смысл жизни или, скорее всего, смысл смерти. Они, конечно, ищут смерти, не проговаривая этого. Не называя слово «смерть». Но они ищут выход из своей никчемной жизни. Исчезнуть.

* Фонд «Русь сидящая» внесен Минюстом РФ в список НКО, выполняющих функцию иностранного агента.