Антон Белов возглавил «Гараж» в 2010-м — почти через два года после его возникновения. Тогда институция едва ли имела десятую часть от того веса, который приобрела к началу 2020-х. Иными словами, примерно весь облик музея был сформирован в период директорства Белова. На момент назначения ему исполнилось только 27 лет. Он успел создать независимый портал об искусстве «Артгид», впрочем, еще не набравший популярности, и некоммерческий проект для молодых художников Gallery White, о котором теперь едва ли кто-то вспоминает.

На позиции директора музея в России привычнее видеть искусствоведа, но Белов — физик из МИСиСа, пришел в искусство не по прямой дороге. Сегодня это распространенный типаж арт-менеджера — организатора с бизнесовым взглядом и коммуникатора, создающего среду для эффективной работы профильных специалистов.

В профессиональной среде у «Гаража» всегда хватало недоброжелателей. В целом, вся критика сводилась к тому, что можно было «больше», «лучше» и «по-другому», особенно учитывая финансовое обеспечение. Тем не менее, музей отлично вписался в не самый доброжелательный к актуальному искусству постсоветский контекст, умело работал с ним — больше того, был ему необходим.

«Гараж» создавал и, насколько возможно, создает до сих пор инфраструктуру для развития актуальной культуры в России. Активно действующий издательский проект совместно с Ad Marginem, научные лаборатории, гранты, образовательное направление в НИУ ВШЭ, архив, наконец, отличная библиотека — всё это про возможности работы для искусствоведов и теоретиков культуры. Для художников — мастерские, гранты, Триеннале российского современного искусства, само существование «Гаража» и перспектива (вполне реальная) когда-нибудь показать в нем свои работы.

Для Москвы конца 2010-х — начала 2020-х всё это выглядело органичным. Из многих других частей России и постсоветского пространства — воспринималось скорее как волшебная сказка.

Для широкой аудитории «Гараж» умел презентовать и популяризировать актуальную культуру. За время существования в музее прошло больше 150 выставок. Фирменным стилем стали ретроспективы международных арт-звезд — Такаси Мураками, Луиз Буржуа, Марины Абрамович и др. Страна, искусство которой на протяжении большей части ХХ века развивалось изолированно и говорило на другом языке, должна была преодолеть языковой барьер, инстинктивные «страх и ненависть» перед неизвестным. С просветительской миссией «Гараж» тоже справлялся удачно.

Но «форма» не менее важна, чем наполнение. При Белове «Гараж» переехал из Бахметьевского гаража (отсюда название) в Марьиной Роще в Парк Горького. Временные павильоны вскоре заменило здание, переделанное знаменитым голландским архитектором Ремом Колхасом из советского ресторана «Времена года». Престижная и удобная локация, впечатляющая по мировым стандартам современная архитектура — всё это имидж.

Музей не случайно оказался фотогеничным для соцсетей и обзавелся неплохим рестораном.

В музее интенсивно развивалась инклюзивная программа (в т. ч. для слабовидящих и слабослышащих), и в смысле «зритель-френдли» он, пожалуй, давал фору всем конкурентам.

Москва рубежа десятилетий позиционировалась как мегаполис «первого мира» — о том, что вокруг страна «второго», думать не хотелось. И эстетически, и концептуально «Гараж» безусловно был одним из знаков принадлежности к глобальному Западу. И именно поэтому положение музея после начала полномасштабной войны оказалось столь шатким.

Глобальность, актуальное искусство, исследовательский и творческий индивидуализм, даже модный инстаграмный образ — сама суть «Гаража» выглядела вопиюще чужеродно в контексте, где власть по старой памяти разделила собственную страну на опричнину и земщину, чтобы постепенно завоевать последнюю.

«Иллюзия нормальности на фоне происходящих событий»

26 февраля «Гараж» приостановил выставочную деятельность, заявив, что не может «поддерживать иллюзию нормальности на фоне происходящих событий». Выбранная стратегия — по сути, протест акцентированного бездействия в условиях цензуры — сделала «Гараж» как бы погасшим маяком, зияющей черной дырой в месте, предназначенном для света.

Красноречивое молчание в первые месяцы войны, пожалуй, было выразительно. Оно позволяло институции остаться репутационно чистой и не лезть на рожон (создавая, например, противозаконные пацифистские выставки). Но кратковременно удачная стратегия явно не была рассчитана на затяжную войну. Молчание стало привычным, «черные дыры» впечатлять перестали. При этом «Гараж» сохранял и развивал многие проекты — инклюзивные и образовательные программы, издательскую деятельность и т. д., стал собирать свою коллекцию российского искусства, наладил культурную активность в конструктивистском памятнике, Доме Наркомфина.

Где-то «Гараж» продолжал созидание, где-то перешел в режим выживания и самосохранения, порой выглядящий вполне отчаянно. Музей, в самой архитектуре которого выражена идея открытости, оказался в осаде. Сведения изнутри демократической культурной институции во внешний мир теперь просачиваются даже тяжелее, чем из госмузеев. В инфополе «Гараж» пока ставит на «стратегию опоссума», притворное изображение смерти.

В начале апреля этого года искусствовед Ксения Коробейникова в тг-канале сообщила, что мэрия Москвы заинтересована в покупке «Гаража» вместе со зданием «Шестигранника», находящимся на реконструкции. По ее данным, переговоры с Абрамовичем ведет заммэра Наталья Сергунина, но пока решение не принято.

После обысков в прошлом апреле Белов, по нашим сведениям, уехал из России и управлял дистанционно. При этом для z-сообщества экс-директор стал триггерной фигурой, пусть и не столь острой, как Марат Гельман.

И назначение Дарьи Котовой на пост директора музея выглядит совершенно логичным. Котова пришла в «Гараж» еще студенткой в 2010-м и 15 лет работала под руководством Белова. В этом смысле «Гараж» ставит на «патриота институции» и продолжает традицию. С 2014-го Котова возглавляла департамент развития, маркетинга и рекламы, а с 2021-го дополнительно руководила эндаумент-фондом музея.

Широкой публике ее имя вряд ли знакомо, и в данном случае это плюс. Котова выглядит как компромиссная кандидатура — «своя» для сотрудников и аудитории «Гаража», приемлема для столичных властей и вряд ли вызовет сильные эмоции у «госпатриотов». Но руководить деморализованной осажденной крепостью — удовольствие сомнительное. Открытый вопрос: насколько эмоционально и физически готова к новой должности сама Дарья, для которой стремительное восхождение и кризис «Гаража» — дело жизни и которая на протяжении многих лет выполняла в институции огромный объем работы?

В повести Паустовского «Черное море», богатой документальным материалом, художник Богаевский во время Гражданской войны прячет у себя в мастерской раненого красного матроса. Художник говорит:

Стремящиеся к тоталитаризму режимы не терпят, когда люди и институции всерьез заняты делом и отвечают перед обществом, страной, миром или, если угодно, Богом, а не перед ними. Не случайно в диктатурах такое распространение получила практика «запретов на профессию».

С «Гаражом» произошло примерно то же самое, хотя формально работать ему никто не запрещал. Реалистичные, то есть не подразумевающие моментального закрытия, варианты у музея актуального искусства выглядели так:

1. Стать площадкой непрямого осмысления происходящего (по такому пути пошли многие издательства, печатающие книги о тоталитарном опыте разных стран, отечественных потрясениях прошлого, психологии тоталитаризма и т. д.). Это точно было бы полезно, но в случае «Гаража» скорее всего быстро бы закончилось. Стоило ли рисковать?
2. Выставлять отвлеченное / нейтральное искусство, тем самым действительно «нормализовывать» происходящее.
3. Замолчать, отказываясь работать в условиях несвободы.

«Гараж», в отличие от других институций современного искусства, вроде «Эрарты» или «ГЭС-2», выбрал последнее — но и внимания со стороны власти, за счет уже сложившейся репутации, к нему явно было больше. О правильности этой стратегии можно спорить, но вариант «свободно делать очень важную для постсоветского общества работу» не фигурировал.