— Зачем делать работу, которую уже делает «Медиазона»? В первые недели войны информация о том, что там гибнут не просто россияне, а твои земляки, жившие с тобой в одном городе, могла кого-то триггернуть. Но сейчас к потерям привыкли. Стоит ли тратить на такую работу время и силы?

— «Медиазона» не может охватить так пристально все регионы и, в частности, Омскую область. У нас свои источники. Нам даже с кладбищ присылают фотографии. Вот идут на кладбище к своим родственникам и фотографируют там могилы погибших на войне. Это такие деревни, где захоронены несколько десятков погибших, в которые, может быть, никто бы специально не поехал. На нас ссылаются как на первоисточник не только «Медиазона», но и другие проекты, ведущие такую статистику. Мы чувствуем ответственность и поднимаем планку верификации.

Имеет ли это влияние? Решающего и мгновенного, наверное, нет. Но к нам в ОГО обращаются родственники, которые не могут найти своих сыновей и мужей, отправленных на войну. Министерство обороны им ничего не отвечает. У них уже формируется негативное отношение к войне. Когда люди, которых обычно называют «ватниками», пишут нам в комментариях: «Это фейк!» — мы предлагаем зайти на наш сайт и посмотреть списки погибших. С этим они не могут спорить.

Нам заблокировали два сайта, но мы открыли третий, который невозможно заблокировать. Сейчас мы разместили сайт — как многие издания делают — на гугл-хостинге. Заблокировать сайт теперь можно, только если заблокировать всю структуру гугл. Пока это очень простенький сайт, на котором только список погибших. Остальной функционал мы планируем перенести на эту площадку позже.

— Данные по каждому погибшему, которыми вы располагаете, — это только Ф.И.О. и год рождения или что-то еще?

— В списке мы публикуем только краткие сведения, но по человеку может быть огромное количество данных. В каких войсках служил, где работал, семейное положение.

— Судя по вашим данным по Омску и Омской области, как меняется со временем портрет среднестатического участника войны?

— Можно выделить несколько волн. Изначально это были профессиональные военные от 25 до 45 лет. Средний возраст — лет 30. Многие из них были из так называемых элитных войск — ВДВ, морпехи, спецназ. Они были задействованы на самых горячих участках, несли беспрецедентные для этих родов войск потери.

Вторая волна — мобилизованные. Как правило, старше 35 лет, ранее прошедшие срочную службу, какую-то боевую подготовку. У них были гражданские профессии и многочисленные родственники. Их просто выдергивали из мирной жизни.

В конце 2024 года пошли люди 45+, которые не смогли себя найти в мирной жизни. Многие с алко- и наркозависимостями. Для них 200 тыс. рублей в месяц, и уж тем более единовременные выплаты при подписании контракта, — огромные деньги. Их здоровье подорвано ими самими. И по физической подготовке, и по моральному духу они значительно уступают предыдущим волнам. Среди этой категории потери еще выше.

И еще хочу сказать о категории погибших, которая не доминирует, но которую мы в последнее время очень четко фиксируем. Это срочники. Формально они подписали контракт после полугода срочной службы. Но все равно мы понимаем, что такие люди только по документам добровольцы, контрактники. Это парни 18–19 лет, не получившие должной военной подготовки, которые гибнут на линии боевого соприкосновения.

— В марте в тг-канале ОГО вы писали, что, судя по вашим данным, российская армия сейчас несет огромные потери.

— Да, сопоставимые с теми, которые были при штурме Бахмута. Сейчас самый или один из самых кровавых периодов в истории этой войны. У России есть преимущество в живой силе, и Россия эту силу не щадит. Просто «заваливают мясом» — это выражение самих российских военачальников. Мы фиксируем это по количеству потерь среди омичей. Таких потерь мы еще никогда не видели. Думаю, эти данные можно экстраполировать на всю Россию.

— ВСУ вышли из Курской области. Военные аналитики говорят, что в последние недели темпы наступления ВС РФ по всем направлениям замедлились. К тому же поднимается тема мирных переговоров. Неужели потери сейчас действительно так велики?

— Мы все-таки не в онлайн-режиме данные о потерях получаем. Они приходят с задержкой на несколько недель или даже месяцев. Бывает, нам присылают данные об опознанных, погибших два-три года назад. Думаю, данные о потерях последних недель можно будет детализировать через один-два месяца. Но никакого снижения потерь в последнее время мы не зафиксировали.

— В России есть регионы, где число контрактников и мобилизованных, а значит, и погибших непропорционально велико. Есть Чечня, знаменитая тем, что кадыровские подразделения всеми силами уклоняются от участия в боях. Есть ли какие-то особенности у Омска и Омской области?

— Это среднестатический регион по соответствующим показателям, но у нас есть непропорциональный перекос в сторону погибших на войне этнических казахов. В Омской области, граничащей с Казахстаном, около 10 процентов этнических казахов, а в поименных списках погибших из Омской области казахи составляют 15–16 процентов. Чем обусловлен такой перекос, я не знаю. Может быть, среди казахов активнее ведется вербовка.

— В тг-канале ОГО и в стримах вы публикуете и обсуждаете не только новости, связанные непосредственно с войной. В последнем стриме обсуждали, например, «Русскую общину». Я правильно понял, что эта ультраправая организация зародилась в Омске?

— В Омске лет восемь назад появился ее прообраз. В Омске начинал свою журналистскую и политическую карьеру православно-имперский деятель Андрей Ткачук. В городе у него была организация «Оплот». Ткачук занимал должность вице-спикера омского горсовета, были депутаты, аффилированные с этой организацией. Они тогда занимались тем же самым, что и «Русская община» сегодня, только никто бы им не разрешил ходить по улице в камуфляже, как они это делают сейчас. И не разрешил бы сегодняшнюю антиисламскую риторику.

Ткачук перебрался в Москву. Его «Русская община» — это огромная федеральная структура с представительствами в разных городах. Не знаю, занимает ли журналист Борис Корчевников с телеканала «Спас» какую-то должность в этой организации, но он является медийным лицом организации, пишет у себя в соцсетях посты, совпадающие по духу с идеологией «Русской общины».

В стриме я рассказываю про ролик, который «Русская община» выложила относительно недавно:

«Русская община» в Омске и в других городах собирает средства на войну и разными способами кошмарит мигрантов. Участники организации приходят на рынки, в другие места, где работают мигранты, и потом отчитываются, что «нарушения устранены». Непонятно, что именно они устраняют и кто им дал на это полномочия.

Новость про «православные патрули» «Русской общины» на улицах Омска мы опубликовали в тг-канале ОГО. После этого новость разошлась по более крупным СМИ. Мы хорошо верифицируем информацию, поэтому наши новости охотно берут «Дождь», «Эхо». Отсюда и высокий рейтинг цитируемости.

Сейчас основное направление работы ОГО — медийное. ОГО работает как неподцензурное независимое медиа, которое доносит правду о происходящем в Омске и в России. Как новости о войне, так и новости о чиновниках. Потому что мы понимаем, чего больше всего боится государство, — правды о самом себе.

— Но ОГО — не только группа в тг с новостями. Осенью 2022 года ОГО начало работу, связанную с эвакуацией в Казахстан тех, кому грозила мобилизация. Насколько понимаю, это самый успешный проект ОГО.

— Да, пожалуй. В сентябре 2022 года мне и моим коллегам стали поступать сотни вопросов от омичей, как спастись от мобилизации. Мы начали с того, что «на коленке» создали горячую линию юридической помощи, чтобы соединить вопрошавших и отвечающих. Чуть позже начали консультировать по вопросам, связанным с релокацией и социализацией в других странах. Потом мы открыли в Астане шелтер для бегущих из Омска от мобилизации и политрепрессий, а также для ЛГБТ-людей. Шелтер просуществовал с октября 2022 по май 2023 года. Мы получили крупный донат — 4 тыс. долларов — от частного лица. Насколько понимаю, у него есть родственники и в России, и в Украине. Он попросил половину этой суммы отдать украинским беженцам. Мы 2 тыс. долларов перевели организации «Допомога». Остальные 2 тыс. потратили на шелтер. Потом поток схлынул, и необходимость в шелтере отпала.

Юридическая линия работала дольше, она стала нашим самым долгосрочным проектом. Мобилизация не прекратилась, а приняла скрытые формы, и омичам по-прежнему требовалась помощь юристов. Кроме того, консультировали по вопросу выезда из Казахстана в более безопасные страны, получения виз. Нагрузка на юристов была огромная, и мы нашли возможность частично оплачивать работу некоторым из них. Потом этот проект закрылся по не зависящим от нас причинам.

— Давайте поговорим об истории создания ОГО. Можно ли сказать, что после разгромов штабов Навального в Омске вместо штаба появилось ОГО? Или это будет упрощением?

— Можно и так сказать, но это будет не совсем точно. Я работал в Штабе Навального в Омске до апреля 2021 года. Штабы стали точкой притяжения для людей, не согласных с властью — региональной, федеральной, любой, — которые не могли найти себя в других политических движениях, потому что эти движения либо беззубы, либо аффилированы с властью. После того как штабы закрылись я чувствовал, что люди по-прежнему хотят узнавать политические новости и участвовать в политике. В наших планах было, в том числе, выдвигаться коалицией независимых депутатов на муниципальных выборах по примеру наших новосибирских коллег.

— Насколько знаю, кроме вас у ОГО еще два сооснователя.

— Николай Родькиин и Ричард-Роман Кинг. Николай — участник многих ЛГБТ-организаций, давно признанных в России экстремистскими. Можно сказать, он стоял у истоков ЛГБТ-движения. Он никогда не скрывал свою ориентацию, но в Омске известен не этим. Он юрист. На общественных началах отстаивал права омичей, касающиеся сферы ЖКХ и благоустройства. Некоторое время после релокации Николай жил в Армении.

Ричард-Роман Кинг — экоактивист. Боролся против постройки вредных заводов, занимался высадкой деревьев, сортировкой мусора.

С ними я познакомился в Штабе Навального в Омске. В те годы у нас было несколько совместных проектов.

В настоящий момент из основателей ОГО медийным направлением занимаюсь только я. Николай и Ричард-Роман взяли паузу — переезд в другие страны связан с многочисленными бюрократическими процедурами.

— ОГО имеет какое-то отношение к структурам Навального, к ФБК?

— С сотрудниками ФБК я сохраняю хорошие отношения, но мы не получаем от ФБК никакого финансирования или администрирования. Вместе мы реализовывали несколько проектов, включая участие в «умном голосовании». Это проект, который продвигал ФБК, но они опирались на информацию с мест. Мы публиковали и расшаривали списки. В 2021 году было очень важно продвигать главного оппонента «Единой России» на выборах, чтобы помешать ЕР получить на выборах большинство.

Потом были выборы губернатора Омской области. ФБК делал стандартный ролик про путинского ставленника Виталия Хоценко (в итоге он стал губернатором. — Прим. ред.) — бывшего премьер-министра так называемой ДНР: квартиры, машины, дорогие часы. ОГО делала про Хоценко свой ролик, в котором объясняло, почему ставленник Путина из ДНР в Омской области — это плохо. Объясняло, что милитаристские кандидаты превратят Омскую область в филиал ДНР.

— Насколько навешивания на ОГО ярлыка «иноагентской» и «экстремистской» организации осложнило вашу работу?

— После объявления ОГО «экстремистской организацией» возникли дополнительные риски для тех, кто помогает нам в России. Если кто-то будет от нас задания получать — это чревато уголовным делом против него. Сейчас люди, остающиеся в России, имеют возможность в одностороннем порядке поделиться с нами новостями. Безопасный способ — написать нам в бот и сразу очистить чат. Получая такую информацию, даже мы не видим, кто ее отправил. Отправитель в этом случае напрямую с нами не взаимодействует. После признания экстремистом персонально меня стало сложнее приглашать людей в стримы на наш канал. За участие в стриме со мной даже уехавший может получить уголовку…

Я написал в Минюст бумагу, что все мы находимся за рубежом и на территории России прекращаем деятельность ОГО. Они же этого от нас хотели. У ОГО есть совет. Мы оформили решение совета о прекращении деятельности на территории России и отправили это решение в Минюст. Но пришел ответ, что они не могут принять наше заявление к рассмотрению, потому что ОГО не зарегистрировано в Минюсте. А что же они тогда признавали иноагентом и экстремистской организацией? Это уже просто какой-то бред.

— Несколько ретроспективных вопросов. Как и когда вы пришли в политику?

— До 2014 года я был вне политики. Жил своей жизнью. Вопросы к окружающей реальности появились после аннексии Крыма. Было непонимание, как такое возможно в 21-м веке.

Я работал в сфере, связанной со строительством. После аннексии, первой волны санкций и падения курса рубля по всему Омску останавливались стройки. Кризис коснулся и непосредственно меня.

Я начал читать независимые издания. Помню, в 2014 году появилась «Медуза». Начал читать блог Навального, которого тогда воспринимал как просто одного из спикеров. Первое расследование Навального, которое посмотрел, касалось деятельности Чайки.

В 2015 году я вступил в КПРФ, где тогда состояло очень много протестно заряженных молодых людей. Стал ходить на митинги, на протестные акции.

— Почему именно КПРФ? У Зюганова уже тогда была сомнительная репутация, а в массовом сознании КПРФ ассоциировалась прежде всего с пенсионерами, ностальгирующими по СССР.

— КПРФ тогда была самой протестной партией, во всяком случае, в Омске. Мне было двадцать с чем-то лет. В КПРФ пришел вслед за знакомыми — моими ровесниками. Про Зюганова я тогда как-то не думал. Он никак не влиял на мою жизнь.

Я считаю, нужно взаимодействовать со всеми, пока это возможно, пока есть точки соприкосновения. Кроме «Единой России» — хоть с чертом лысым.

Уверен, что многие люди, с которыми когда-то познакомился в Омском отделении КПРФ, сегодня против войны и против Путина. Состоят ли они сегодня в КПРФ, не знаю.

— Чем именно вы занимались в КПРФ?

— Стал наблюдать на выборах. У меня есть такая черта: стараюсь всё улучшить в тех сферах, с которыми соприкасаюсь. Я начал понимать, что существовавшая тогда система наблюдения на выборах устарела, появляются новые способы обмана, растут фальсификации. Из простого наблюдателя я превратился в координатора, обучающего, как правильно следить за ходом голосования.

В 2017-м году меня выдвинули кандидатом на муниципальных выборах по спискам от КПРФ. И в этом же году открылся Штаб Навального в Омске. Навальный призвал всех записываться в волонтеры, и я записался. В период избирательной кампании в мундепы требовались наблюдатели. И уже в скором времени были выборы президента, на которые хотел пойти Навальный. Я пришел в Штаб и сказал: «Ребята, я расскажу и научу вас, как наблюдать на выборах, а вы помогите нам закрыть те избирательные участки, на которых не хватает людей». В итоге те выборы, в которых я участвовал, прошли без фальсификаций. Я не победил, но это было бы слишком жирно — в первый раз участвовать и победить. После этого мне предложили в штабе на постоянной основе заниматься подготовкой наблюдателей. В тот момент рамки КПРФ мне стали уже тесны. Там чем выше поднимаешься, тем сильнее ощущаешь аффилированность с властью. К тому же многие темы и имя Навального в КПРФ были под запретом.

— Насколько понял, Зюганов вам был просто неинтересен. А какое впечатление производил Навальный?

— Впервые увидел его в Омске на митинге 17 сентября 2017 года, куда он приезжал в ходе президентской кампании. Он производил впечатление честного смелого человека, который сложные вещи умел донести простыми словами, сжать до самой сути и этим найти путь к сердцам людей. Я старался этому у него научиться.

Потом я его видел, когда были съезды штабов, штабиконы. Он был открытым, поражающим своей внутренней энергией. Где бы он ни оказался, был центром притяжения.

Я тогда непосредственно в штабе работал и занимался медийной деятельностью. Мы там всё время, на каждом пресс-подходе всё фотографировали, всё фиксировали. Мы не понимали, что именно происходит, но понимали, что что-то плохое для Алексея.

— После гибели Навального в оппозиции произошел раскол, пожалуй, даже расколы. У многих активистов опустились руки.

— Раскол — это громко сказано. Я стараюсь в конфликты особо не ввязываться. Взаимные претензии у людей всегда бывают. Вываливать это в паблик — я не считаю, что это хорошо. Но не критично. Отношусь философски. Руки у меня опустятся только если пойму, что моя деятельность никому не нужна.

— В прошлом году вы публично рассказали, что ваш внутренний российский паспорт российские власти аннулировали еще в конце 2022 года. Выдачу загранпаспорта в России вам затягивали, и вы улетели в начале февраля 2022 года без него. Без внутреннего российского паспорта загран не выдадут. Вы вынужденно остаетесь в Армении?

— Я хотел бы поездить по другим странам. Приглашали на разные мероприятия в Грузию, в Европу, но у меня просто не было возможности выехать. От этого чувствую стеснение.

Поначалу аннулирование российского паспорта по мне очень сильно ударило. Я не знал, что они дальше предпримут. Но сейчас отношусь к этому с иронией. Армения мне кажется приятной и безопасной. Многие политэмигранты, сначала оказавшиеся здесь, перебрались в другие страны, но я не вижу для себя причин уезжать отсюда в ЕС.

— В феврале нынешнего года к вашим родителям пришли с обыском. С чем он был связан? Как складываются отношения с родителями?

— Родители якобы в статусе свидетелей. Сославшись на это, им во время обыска не предоставили никаких документов. Предполагаю, что на меня хотят завести уголовное дело в связи с тем, что руковожу «экстремистской организацией», то есть ОГО.

Мои родители в уязвимой позиции, поэтому опасные для них темы с ними не обсуждаю, стараюсь их от этого ограждать. Но я на связи с родителями. У нас хорошие семейные отношения.

Андрей Новашов