— Как вы думаете, почему Путин так долго избегал упоминания фамилии Навального?

— Мы, к сожалению, имеем долгий опыт наблюдения за Путиным, и примерно все хорошо понимают его какие-то психические и другие особенности. Владимир Путин не называл Алексея Навального по имени, никак не признавая его существование, не признавая его значимость. А Путин мыслит о себе, как говорил Сергей Лавров, как о продолжателе ряда исторических российских деятелей типа Петра I. И, как он считает, «этот гражданин», «берлинский пациент», как он называл Навального, не его масштаба. Это обесценивание, по сути, всего, что делал Алексей Навальный, и нежелание в представлении Путина дотягивать его до своего уровня великого исторического деятеля. То, что он только после смерти [Навального] решился своим голосом произнести его имя и фамилию, это на самом деле, с антропологической точки зрения, с точки зрения психиатра, мне кажется, очень любопытный факт. Я, если честно, думала, что либо он вообще не будет комментировать эту тему никогда, либо очень нескоро станет говорить о нем. Видимо, он считает, что, теперь, после гибели, Алексей Навальный не представляет для него угрозы. И можно не бояться поднимать его до своего уровня, потому что человека нет уже.

— Другие представители власти тоже не называли имя Алексея Навального. Это такая поддержка риторики президента?

— Я думаю, да. Они же все обезьянничают за Путиным, повторяют за ним, мимикрируют. Это как бы попытки не выбиваться из заданного их так называемым начальником тренда.

— Почему именно на пресс-конференции для кремлевского пула он решил назвать имя Алексея Навального?

— Важно, наверное, объяснить, что в прежние времена, например в 2018 году, когда была еще предвыборная кампания, кремлевская пресс-служба, руководимая Песковым, была более открытой. Чуть более открытой, чем сейчас. Тогда он еще какую-то кандидатскую кампанию вел, и иностранные журналисты ездили за ним на мероприятия. Сейчас, естественно, никаких иностранных журналистов не было: для них сейчас и в России опасно находиться, чтобы не стать заложниками, как Эван Гершкович.

Он был готов к этому вопросу. Путин без каких-то негативных эмоций об этом говорил, с весьма довольным выражением лица. Таким же довольным, как когда ему только доложили о гибели Алексея Навального 16 февраля.

— Понимает ли Путин, что смерть Навального могла изменить политический ландшафт России? Почему президент был в эйфории?

— А почему ему не быть в эйфории? Он 25 лет у власти, успешно ее захватив однажды, не отпускает ее и продолжает ее захватывать. Какое-то существенное сопротивление оказать ему очень трудно, едва ли возможно, потому что его власть охраняет миллион вооруженных людей. Отчего ему не быть довольным? Если мы возьмем за точку отсчета, что это он изначально несколько раз приказывал убить Алексея Навального, думал ли он, что это приведет к каким-то волнениям? Я думаю, что даже если он об этом думал, он прекрасно знал, что его армия вооруженных людей, которые охраняют его режим, сможет любые волнения подавить. Я не думаю, что Владимира Путина это вообще волнует. Он живет в другом мире — мире великих военных воображаемых побед. Он видит себя великим полководцем, играет в солдатиков и так далее. Что там какие-то шероховатости, скажем так, на российском политическом ландшафте — это не его головная боль.

— А есть ли для него какая-либо угроза со стороны Юлии Навальной, начавшей политическую карьеру, или сейчас его власть настолько сильна, что об этом он не переживает?

— Пока мы можем сказать только то, что Юлия Навальная, безусловно, как многолетний партнер Алексея Навального в его политической работе, она полноправная наследница его политического капитала. Как она им распорядится, что она будет делать? Мы наблюдаем только начало ее публичной политической карьеры. На ее стороне моральное превосходство. Все понимают, что в России люди, которые занимаются политикой, умирают не просто так, не от оторвавшегося тромба и не от каких-то случайных вещей. Уже целая вереница молодых людей, которые умерли не своей смертью. Все понимают, что к этому причастна власть. И в этом смысле на стороне Юлии, простите за цинизм таких рассуждений, моральное превосходство. Она жена, которая потеряла самого близкого — мужа, который стал жертвой режима. Это очень сложно перебить. Хотя мы видели, что пропагандистских усилий было достаточно много приложено и по-прежнему прикладывается, чтобы ее имидж очернить.

— Вы писали, что сгон электората и бюджетников был слишком большой в этом году. А для чего нужна была такая перестраховка, если Путин публично выглядит очень счастливым и уверенным?

— Ну, просто авторитаризм в России уже в такой стадии развития, что переход в настоящую диктатуру был неизбежен. Это нашло свое формальное выражение в цифрах, которые они там нарисовали. Эти цифры сравнимы с теми результатами, которые получают диктаторы на постсоветском пространстве в странах Центральной Азии. В такой ситуации военной российским чиновникам и пропагандистам нужно продемонстрировать то, что они называют военной концентрацией. Есть она там на самом деле или нет ее — продемонстрировать ее надо. Потому что никто не знает, как начальство, то есть Путин, за недемонстрацию или недостаточную демонстрацию накажет.

Под дулами автоматов, фигурально выражаясь, не только избиратели, но и те, кто исполняли судейство. После начала войны ставки очень выросли для всех. Поэтому, конечно, продемонстрировать рвение и добросовестную работу старался каждый. Нельзя исключать, что эти чрезмерные усилия вызваны усталостью от войны. Это вполне может вылиться в неудобные, скажем так, для Путина цифры. А в России цифры на выборах — это KPI для политических администраторов.

— А еще вы писали о том, что расхождение итоговых результатов с ощущением реальности может сыграть какую-то роль. Видим ли мы сейчас какую-то реакцию общества на это?

— Знаете, какая проблема с нашей страной? Не работают никакие демократические механизмы, всё разрушено. Всплеск недовольства преступлением очень трудно предсказать. Поэтому в России, к большому сожалению, это такой черный ящик, о котором и Путин не знает, я уверена. Можем опираться только на наш прошлый опыт. Мы наблюдали в прошлом году: да, есть очень странные события в Дагестане, например, антисемитские беспорядки, волнения в Башкортостане, которые были подавлены достаточно жестко. Это портит картинку периодически, но власть с этим успешно справляется. Понимаете, многое зависит от того, как сам Путин и окружающие его силовики воспримут эти выборы. Если у них после этого голова закружится, и они, перейдя в новое качество режима, перестанут вообще оглядываться на общественные настроения… Большой вопрос, чего нам ждать в плане происходящего на войне, в мобилизации и рядовой жизни. Например, о чем Путин говорил накануне в послании предвыборном, — отказ от плоской шкалы налогообложения, которая была создана в России с его приходом. Как они это будут поворачивать, как люди воспримут? Мне кажется, за этим будет очень интересно наблюдать. Будет ли это второй пенсионной реформой?