30 ноября исполняется два года с момента, когда Верховный суд России признал «международное ЛГБТ-движение» экстремистской организацией. За это время российские суды вынесли более сотни обвинительных решений за участие в «движении ЛГБТ» или демонстрацию квир-символики, в том числе радужного флага. Десятки людей стали фигурантами административных и уголовных дел только из-за своей реальной или приписываемой им квир-идентичности.

По данным ВЦИОМ от 2021 года, почти четверть россиян (23%) — это десятки миллионов человек — по-прежнему считают ЛГБТК+-людей «больными, которым нужна медицинская помощь». И это несмотря на то, что Всемирная организация здравоохранения исключила гомосексуальность из списка болезней 35 лет назад, в 1990 году (трансгендерность — в 2019-м). Однако в современной России риторика «излечения» стала для государства способом приравнять ЛГБТК+-людей к угрозе наравне с педофилами и экстремистами, оправдывая преследование квиров заботой о морали и детях. 

Эта позиция не ограничивается словами. В России уже работает сеть «реабилитационных центров» и «психологических мастерских», которые предлагают «исправить гомосексуальность» и «вылечить от трансгендерности». Людей часто туда отправляют родственники: там держат в изоляции, принуждают к «духовной реабилитации», приему психотропных препаратов, гипнозу и другим насильственным практикам, а правозащитники фиксируют случаи пыток и жестокого обращения. 

«Новая-Европа» рассказывает, как государство нормализует идею «лечения» ЛГБТК+-людей, и как язык «болезни» превращается в оправдание насилия. Пострадавшие от рук «специалистов» квир-люди рассказали, что с ними происходило из-за такой «помощи». Наде психолог годами внушала отвращение к собственным чувствам. Игорь, трансгендерный мужчина, пробыл 555 дней в закрытом «реабилитационном центре» и вышел оттуда, по его словам, «похожим на человека из концлагеря».

«Геев надо держать в приютах, как кошек, они — низшая стадия развития животного мира»

Образ ЛГБТК+-людей как болезненного отклонения и общественной заразы давно культивируется российскими чиновниками, депутатами и пропагандистами. Они регулярно сравнивают квир-людей с педофилами и другими «извращенцами», которых нужно либо исправлять, либо изолировать. 

В 2013 году петербургский депутат Виталий Милонов уверял телезрителей, что «80% педофилов — гомосексуалисты. Это я вам говорю как практик!» А в 2021-м Милонов уже предложил стерилизовать всех геев и держать их «в приютах, как кошек», назвав гомосексуалов «самой низшей стадией развития животного мира». По его мнению, такие бесчеловечные меры — способ «борьбы с распространением гомосексуализма».

В 2019 году глава думского комитета по вопросам семьи Тамара Плетнева заявила с телеэкрана: «Ну, Чайковский тоже был [геем]. Но он это скрывал и стеснялся этого. За что его уголовно наказывать? Он же больной. Его надо… лечить».

Не отстают и другие влиятельные фигуры. В 2022 году официальный представитель МИД РФ Мария Захарова в своем телеграм-канале прокомментировала новость о запуске в Германии инклюзивного детского сада для квир-семей. 

В 2025 году Мария Захарова открыто пожалела «людей, поддавшихся чудовищной антинаучной пропаганде» Запада по вопросу гендера. В своей авторской программе она назвала западное гендерное многообразие «адом ценностных нарративов» и заявила, что западные «ценности превратились в антиценности». Захарова представила транс-переходы как корыстный бизнес загнивающего Запада: по ее словам, фармкомпании наживаются на людях, которые «ампутируют здоровые половые органы» и подсаживаются «на вечную терапию», то есть на гормоны. 

Высшие должностные лица заявляют, что гомосексуальность — оружие против России. Вице-спикер Госдумы Петр Толстой, один из авторов закона о полном запрете ЛГБТ-«пропаганды», охотно пояснил, чему служит этот документ.

— Если рассматривать пропаганду и одобрение ЛГБТ в качестве инструмента гибридной войны (а сомнений в этом сегодня уже ни у кого нет), то она несет опасность не только для наших детей, но и для всего общества. Это закон, защищающий будущие поколения от пропаганды извращений, — заявил Толстой.

По его словам, Россия вступила в «решающий этап битвы за традиционные ценности», и на кону — само будущее страны. В 2022 году российские власти впервые на федеральном уровне юридически увязали «пропаганду нетрадиционных отношений» с пропагандой педофилии. Новый федеральный закон прямо перечисляет в одном ряду запрет позитивной информации о ЛГБТ, педофилию и «склонение к смене пола». А в октябре 2023-го Верховный суд и вовсе признал «международное ЛГБТ-движение» экстремистской организацией — государство приравняло уязвимые группы к террористам и разжигателям ненависти.

В том же 2023 году Владимир Путин поручил Минздраву создать на базе Центра имени Сербского специальный институт психиатрии, чтобы изучать поведение людей «с нарушенной гендерной самоидентификацией». Министр ведомства Михаил Мурашко сообщил об этом, отвечая на вопрос, как привести «представления гомосексуалов и транс-людей о своем гендере в соответствие с реальностью». Виталий Милонов поддержал эту идею и заявил о необходимости составления «плана комплексных мероприятий по предотвращению не только идеологии, но и самой болезни».

Эти слова всерьез встревожили ЛГБТК+-людей и правозащитников. Последние заговорили об угрозе полномасштабного возвращения конверсионной терапии — насильственных «психокоррекционных» практик, призванных «исправить» сексуальность человека. 

На федеральных телеканалах сцены откровенного оскорбления квир-людей стали нормой. Анатолий Кузичев, ведущий программы «Время покажет» на Первом канале, в 2021 году надел парик с косичками в прямом эфире, изображая новозеландскую трансгендерную спортсменку. Вслед за этим он охарактеризовал трансгендерных людей как «психопатов, которых надо лечить». В той же передаче депутат Алексей Журавлев называл открытого гея-чемпиона «мразью» и «гомиком», а вице-спикер Госдумы Петр Толстой обозвал олимпийских спортсменов-ЛГБТК+ «извращенцами». 

История Нади: «Психолог говорила, что мне понравилась эта женщина, потому что у меня проблемы с фигурой отца»

Надя Митягина, преподавательница английского языка и блогер — лесбиянка, родом из Сыктывкара. В школьные годы она еще не осознавала свою ориентацию и пыталась встречаться с мальчиками. Эти попытки не приносили радости, и Надя всё больше переживала, что с ней что-то не так. После одной болезненной ситуации в романтических отношениях мама Нади всерьез встревожилась: дочь много плакала, была подавлена, прогуливала уроки. Решив «помочь» ребенку, мама предложила: «Надя, я хожу к психотерапевту. Может, тебе тоже сходить?» Так подросток впервые попала к психологу, которая пыталась «поправить» ее сексуальность.

— У него [психолога] есть высшее образование, но этических норм она, судя по всему, не придерживается… Я ходила к ней много лет, впервые пошла в 15, — вспоминает Надя.

Специалистка (точнее, специалистка по конверсионным практикам, как станет ясно позже) сумела завоевать доверие подростка. На первых порах они обсуждали семейные отношения, школьные страхи, подготовку к экзаменам и не касались сексуальной идентичности. Разговоры были теплыми, поддерживающими, и за счет этого психолог смогла построить свой авторитет в глазах девочки, став для нее значимым взрослым.

Одним из этапов «терапии» стала проработка романтических сценариев якобы для того, чтобы Надя «перестала встречать холодных парней и научилась притягивать тех, кто ей нужен». Сначала это выглядело как безобидное упражнение на воображение: описать желаемого партнера, представить свою жизнь через год-два, визуализировать «идеальные отношения». Но как только Надя поняла, что видит рядом с собой женщину, а не мужчину, как от нее ожидали, ситуация резко изменилась. 

Испытывая стыд, Надя призналась, что ее влечет к девушкам, — психолог начала убеждать ее в том, что однополое влечение «неестественно, оно исходит из травм, и это можно лечить». Чуть позже та же психолог внушала, будто причина чувств Нади — непроработанные отношения с отцом.

— Она говорила, что мне понравилась эта женщина, потому что у меня проблемы с фигурой отца… Что отец выпивал, был немного абьюзивный, поэтому у меня к нему любовь-ненависть, стыд, страх — и это «кормит» проблемы, — пересказывает Надя ход этих сессий.

Путем долгих «проработок» девушку пытались убедить, что ее сексуальная идентичность ложная, и возникла она как защитная реакция, но «психику можно исправить» и вернуть влечение к мужчинам. Специалистка даже приводила несуществующую статистику: «2% такими рождаются, ну не повезло им, а остальные травмируются в процессе взросления». И Надя, на тот момент 15–16-летняя, растерянная, поверила взрослому «эксперту». 

Методы этого «лечения» включали псевдонаучные практики и эмоциональное давление. Психолог внушала подростку, что, «став ЛГБТ», та обречет себя на несчастье.

— Она мне это втирала… Кто такие ЛГБТ-люди? Почему они несчастны? Факт остается фактом: все ЛГБТ, если выбирают идти по этому пути, часто бывают очень несчастны, — пересказывает Надя слова психологини.

В пример женщина ставила известных персон: «Посмотри на нашу эстраду — на Киркорова, еще кого-то — все они бухают, употребляют наркотики… И это всё потому, что они геи. С лесбиянками то же самое», — утверждала «специалистка». Женщина на сессиях приводила примеры своих клиенток-лесбиянок и внушала, что «у них не будет детей», «они одиноки», и что именно это делает их несчастными. Надя вспоминает, что тогда даже не задумывалась, права ли «специалистка» и могут ли лесбиянки заводить детей, потому что страх оказался сильнее. Сама мысль о чувствах к девушке пугала ее до оцепенения. Ее окружение, школа, семья были гомофобными, никакие популярные ресурсы об ЛГБТК+-людях тогда не были для нее доступны. По ее словам, гомосексуальность казалась чем-то из «параллельной реальности».

«Психолог» также проводила упражнения, призванные вызывать отвращение к желаниям девушки:

— И она [психолог] делит ладонь на четыре части и говорит:

Очень много раз. Это должно было вызвать отвращение. Не сработало. Но много времени я на это потратила.

Под влиянием гомофобной «терапии» и государственной риторики о «ЛГБТ-пропаганде» Надя начала избегать квир-людей даже на экране.

— Мне казалось, что если я смотрю на что-то, связанное с ЛГБТ, — я могу «заразиться». Я проматывала сцены с квир-персонажами в американских сериалах. Думала, если буду на это смотреть, это утвердит во мне «неправильность». Терапевтка говорила, что склонность можно «развить», если видеть похожее. Что это губительно. Я ей верила, — вспоминает девушка. — Мне было 15, когда приняли первый закон о ЛГБТ-пропаганде. По телевизору тогда начали много об этом говорить. Я верила государству. Если серьезные дяденьки в пиджаках говорят, что это плохо, значит, в этом что-то есть. Но главное — я чувствовала стыд. Такой сильный, что даже не могла думать об этом.

Надя продолжала работу с этой специалисткой около пяти лет. Даже когда она поступила в ВУЗ и начала встречаться с девушками, еще долго ощущала фантомное чувство вины. Однажды в студенческие годы Надя спонтанно отправила матери фотографию, на которой целовалась со знакомой, видимо, подсознательно проверяя, примут ли родители ее сексуальную идентичность. Реакция была яростной: «Мама выбесилась: “Что за шутки?!” Мне было обидно. Хотелось почувствовать, что даже если я сделаю такое, они меня примут…». Но чуда не случилось, мать и отец в тот момент стояли на своем. 

К счастью, Надя сумела выйти из-под этого влияния. В 21 год она сделала первые попытки принять себя и начала размышлять о том, что с ней всё-таки всё в порядке. «Я как будто вышла в поле… Успокоилась, поняв, что у меня всё ок», — говорит она про момент каминг-аута самой себе. Тем не менее этот опыт всё-таки оставил след: уже будучи в счастливых отношениях с женщиной, она еще около года ловила себя на мысли «мы делаем что-то не то». Девушка сознательно боролась с этими установками, благодаря новому психологу и самообразованию, и в конце концов избавилась от них. «Я осознавала, что эти сомнения — не из моей души, это мусор из прошлого», — уверенно говорит Надя сегодня. 

— Я в универе первый год вообще молчала… не могла завести друзей… не могла начать вести блог… боялась раскрываться. Это была очень болезненная история. Она сильно повлияла на все части моей жизни — просто откидывало в депрессивные состояния. Месяц сидела дома. Страдало всё. Это длилось пару лет. Сейчас мне уже 28, но ощущение, что нужно закрыться, всё еще есть, — рассказывает девушка.

Путь восстановления для Нади был долгим, мучительным, и занял годы. Она опиралась на терапию, поддержку близких и внутреннее стремление быть счастливой.

Для девушки последствия «лечения» не остались в прошлом. Она подчеркивает, что этот опыт всё еще не завершен, и он до сих пор влияет на ее восприятие себя и способность быть открытой с другими.

— Мне кажется, что это было настолько для меня болезненно в плане ненависти к себе… то есть я очень стыдилась. А это же невозможно — ненавидеть одну частичку себя, а остальные любить. Или стыдиться одной части, а остальные показывать нараспашку. Это не так работает, — подытоживает Надя.

Сегодня героиня отчетливо понимает, что «специалистка» транслировала антинаучную ложь. После начала полномасштабной войны в Украине девушка вместе со своей будущей женой уехала в Аргентину, сейчас она счастлива в браке и ведет блог о своей квир-жизни.

История Игоря: 555 дней «лечения» трансгендерности в «реабилитационном центре»: «Мама хотела получить обратно дочь»

Игорю (имя изменено) сейчас 30, и только последние три года — по словам героя — он «живет нормальной жизнью», работает на любимой работе, общается с друзьями, чувствует себя хорошо. Игорь — трансгендерный мужчина, который довольно рано понял, что не ощущает себя собой в своем теле. Как часто бывает, осознание своей идентичности далось тяжело. Игорь рос без информации о трансгендерности и транс-персонах, до 27 лет у Игоря не было документов, соответствующих гендеру, и семья не принимала его. 

После школы он пытался учиться в университете, но из-за мощнейшей гендерной дисфории (гендерная дисфория — дискомфорт или дистресс, связанный с несоответствием между гендерной идентичностью человека и полом, записанным при рождении. — Прим. ред.) и непонимания семьи и близких впал в глубочайшую депрессию. «Я не мог смотреть на себя в зеркало и слушать свой [женский] голос — это было очень плохо», — рассказывает он про 18–19-летний возраст. Игорь бросил учебу, практически потерял круг общения (старые друзья не понимали происходящих с ним изменений), и даже предпринял попытку суицида.

— Мне очень тяжело было как-то существовать, и у меня очень сильно болели суставы, — рассказывает Игорь. — Я свалился в глубокую депрессию из-за этих всех нервов, из-за того, что моя семья прямо сильно не обрадовалась моим изменениям. Я открыто заявил родственникам, что я мужчина и зовут меня так-то, подстригся короче обычного, стал носить утяжку. 

В этот критический момент мать решила прибегнуть к «лечению». Женщина заявила, что «нашла загородный пансионат, где лечат от депрессии», и уговорила сына поехать туда «поправить здоровье».

Так начался кошмар, который Игорь до сих пор вспоминает с трудом. 

— Это вообще не пансионат. Видимо, люди просто зарабатывают деньги… Называют себя реабилитационным центром и работают с наркопотребителями, — объясняет он. 

В результате мать фактически отправила трансгендерного сына в закрытую клинику для людей, которые борются с зависимостью от алкоголя и наркотиков. Игорь никогда не употреблял наркотики и обычно не пил ничего крепче кофе. Персонал «центра» это не смутило, и парень тоже стал для них объектом «перевоспитания». Уже при поступлении юноша понял, что его обманули. Вместо обещанного санатория — мрачное учреждение с жестким распорядком дня, целым списком запретов и несоизмеримых санкций за их нарушение. 

Внутренний распорядок напоминал казарму. Первые три дня новоприбывшим разрешалось почти ничего не делать, чтобы отойти с дороги. Игорь проспал эти дни напролет, истощенный депрессией. Но затем, по его словам, начался «ад». Каждый день «заключенных» ждали изматывающие трудовые повинности и психологическое давление.

— Постоянно какие-то задания… Каждый день уборка всего… Хотя объективно нет необходимости столько убирать, — вспоминает он. — Это был сложный момент. Потому что большинство людей в тяжелом психическом или физическом состоянии.

Однако даже бесконечное намывание полов и туалетов были не самым худшим, что там происходило. «Самым отвратительным были эти эмоциональные “тюнинги”», – рассказывает Игорь. Людей заставляли писать на бумаге свои сокровенные мысли и чувства, якобы в терапевтических целях — написанное открыто читалось персоналом. Если работникам центра казалось, что автор пишет что-то «неискренне» или «недостаточно раскаянно», его ждало наказание. «Могли дать еще письменных заданий — вытащить из себя что-нибудь еще более сокровенное», — говорит Игорь. Поощрялось доносительство: на стене висела доска, куда постояльцы центра вынуждены были записывать любые проступки друг друга — малейшие проявления «невыздоравливающего поведения». Вечером немного «свободного времени», но даже оно строго контролировалось, вспоминает Игорь: 

— Насколько свободным может быть время, когда вокруг камеры, часть тем под запретом и близкие отношения тоже запрещены. Любая попытка выразить несогласие наказывалась. Однажды человек передо мной начал зиговать, и я сказал всё, что о нём думаю, — угадай, кого из нас наказали.

Надзиратели декларировали, что работают по системе «12 шагов» (как группы анонимных алкоголиков). Но на самом деле методы больше напоминали тоталитарную секту и включали унижение человеческого достоинства, невыносимое психологическое давление и строгую систему наказаний. Для Игоря всё происходящее выглядело особенно абсурдным, ведь его пытались «реабилитировать» от зависимости, которой у него не было. «Я чувствовал себя пришельцем, потому что вообще ничего крепче кофе не пью», — вспоминает он про групповые сессии.

В учреждении существовала целая система наказаний якобы за дисциплинарные проступки, но фактически — для унижения и подавления воли. «За мат — 100 отжиманий. Если сам на себя доносишь — со скидкой, 50», — вспоминает Игорь. В условиях, когда люди находились в тяжелом состоянии, такие меры, по его словам, «уже сами по себе пыточны».

Всё это, считает Игорь, было издевательством, далеким от лечения.

Такие учреждения зачастую находят своих «клиентов» через полузакрытую сеть личных рекомендаций, «сарафанного радио» и психологического давления на родственников, особенно когда речь идет о квир-детях, которых семьи стремятся «исправить» любой ценой. Игорь узнал, что на его мать «вышел какой-то человек, подумал: сложная ситуация — надо состричь денег». Вероятно, женщина искала любые альтернативные способы «вылечить» ребенка, и предприимчивые дельцы этим воспользовались.

— Насколько я знаю, это могло стоить где-то от 60 до 100 тысяч в месяц. В каких-то случаях даже больше. Там это всё обговаривалось индивидуально с родителями, — комментирует Игорь.

Пока он находился взаперти, общение с внешним миром строго контролировалось. Допускались только два коротких звонка в неделю под прослушкой. 

— передал слова матери персонал. Игорь был потрясен: «Честно говоря, я обалдел».

Одним из самых болезненных аспектов опыта для Игоря стало предательство со стороны матери. Он признает, что до конца так и не понял, зачем она настояла на его направлении в центр:

— Я спрашивал и никакого понятного ответа не получил. Но там, внутри этого замечательного заведения, мне говорили, что она, типа, хочет получить обратно дочь. 

Игорь тяжело переживал поступок матери: наверное, самое травматичное в этой истории — это что близкий человек вообще может такое с человеком сделать.

Отношения с матерью, по его словам, всегда были трудными: «Я ей всю жизнь как-то не нравился… Просто мы очень разные люди». 

Через несколько месяцев после «лечения» он вышел оттуда измученный, растерянный, но не сломленный окончательно. Парень сильно похудел (в стрессовых условиях он потерял 30 кг):

— Я был похож на человека из концлагеря. Я смотрю на фотки с того времени: да, я, конечно, улыбаюсь, потому что я в принципе живчик, но, конечно, это кошмар, так нельзя.

Несмотря на страшный опыт, Игорь сохранил критическое понимание того, что произошло. «Я не считаю, что во мне было что-то неизбежно поломанное, нечинимое… У меня просто было очень много давления», — говорит Игорь. Именно сверхжесткое трансфобное давление — непонимание в семье, социальная изоляция, оскорбления и издевательства — послужило причиной глубокой депрессии. Но само «лечение» он называет мучением. «Я не думаю, что такие вещи вообще могут быть эффективны», — комментирует он. После выхода из заточения Игорь долго приходил в себя, но твердо решил никогда больше не позволить никому «упаковать» себя ни под каким предлогом. Свой транс-путь он завершил самостоятельно. Сегодня у него наконец есть нужные документы, тело, с которым ему комфортно, и поддерживающее окружение.

Игорь провел в центре 555 дней и сегодня категорично оценивает пережитое:

— Этот опыт не надо получать. При любой возможности — не надо. Это не помогает, не лечит, это не какой-то шаг вперед.

По его словам, конверсионная практика не приносит «исцеления», она только разрушает: «Если человек выживет, то это потом годы реабилитации, восстановления, возвращения к себе».

«Лечение» гомосексуальности приравнено к пыткам

История Игоря — не исключение. По данным расследования проекта «Система», сегодня в России действует как минимум 12 организаций, которые предлагают услуги «лечения от гомосексуальности». Сотрудники «Инициативы за запрет конверсионной терапии в России» подтвердили «Новой газете Европа», что в их актуальном списке таких организаций насчитывается еще около 16. Также эксперты подчеркивают, что в этом перечне нет результатов мониторинга других правозащитных проектов (СК SOS, «Сфера», «Выход», «Мемориал» и других). Таким образом, число подобных «лечебниц» явно превышает 30 по всей стране. 

Открыто они обычно рекламируют решение проблем с алкоголем и наркотиками, но если обратиться в центр, там подтверждают, что могут помочь «исправить» ЛГБТК+-людей.

Некоторые центры работают удаленно: так, московская «Мастерская души и тела» братьев Никитенко продает аудиозаписи гипноза (7 тысяч рублей за курс). 

Другой центр — православный приют с говорящим названием «Неугасимая надежда» — берет по 50 тысяч рублей в месяц за проживание, молитвы и беседы с «психологами». На конверсионной терапии сегодня делают бизнес под прикрытием благочестивой риторики и с негласного одобрения властей. В феврале 2023-го правозащитники из кризисной группы СК SOS заявили о том, что в России растет число «реабилитационных центров», где якобы лечат от гомосексуальности, трансгендерности, атеизма; и подтвердили факты пыток. Центры, которые занимаются «исправлением» ЛГБТК+-людей, зачастую даже не имеют лицензии на осуществление медицинской деятельности. В 2023 году «Новая газета Европа» выпустила материал об одном из таких центров в Дагестане. 

Всемирная психиатрическая ассоциация называет попытки изменить сексуальную ориентацию и гендер неэтичными, а ООН приравнивает некоторые виды принудительного «лечения гомосексуальности» к пыткам. Тем не менее, в России сегодня подобные методы де-факто поощряются государством. Власти не только не выступают с публичной критикой работы таких учреждений, но и игнорируют обращения пострадавших в правоохранительные органы, продолжают транслировать квирфобные нарративы в своих выступлениях и социальных сетях.