Компас среди руин

Сейчас можно с уверенностью сказать, что палестино-израильский конфликт — самый трудноразрешимый конфликт в мире. Он совмещает в себе национальное, религиозное и колониальное измерение. Все три измерения усиливают и обостряют друг друга.

Стороны этого конфликта не равны. Израиль — мощное и эффективное государство, пользующееся практически безусловной поддержкой самой могущественной в мире державы — США. Палестинцы — народ, не имеющий своего государства и расколотый на пять групп, каждая из которых находится в своей уникальной ситуации (палестинские граждане Израиля, жители Восточного Иерусалима, Западного берега и Газы, беженцы в других странах). Народ, получающий куда меньшую, чем в случае Израиля и США, и отнюдь не безусловную поддержку арабских государств.

В этом конфликте палестинцы являются пострадавшей стороной. Израиль — государство, существующее не для них, а для еврейского народа, что совершенно официально зафиксировано в его Основных законах. События, сопровождавшие создание Израиля, и его последующие шаги принесли им множество бед: массовое и принудительное выселение из некоторых районов их проживания (сегодня такие акции принято называть «этнической чисткой»); военную оккупацию других районов, их заселение колонистами и создание системы апартеида, при которой проживающие в одном месте люди обладают разными правами в зависимости от своей этнической принадлежности.

 Самым страшным и разрушительным проявлением этой тенденции стала резня, устроенная ХАМАС 7 октября. В массовых убийствах мирного населения промелькнула тень того, что исследователи называют subaltern genocide — «геноцидом угнетенных» (то есть актом геноцида, совершенным не государственными структурами, а низовыми акторами — теми, кто является / считает себя угнетенными. — Прим. ред.) Геноцид — это геноцид. Ему нет и не может быть оправдания. 

Следует добавить, что жестокость ХАМАС была вызвана не только (а, возможно, и не столько) невыносимым положением жителей Газы и антиколониальными мотивами, сколько религиозным фанатизмом. Религиозный уровень конфликта исключает всякую возможность компромисса, цементируя тот тупик, в который ситуация зашла сейчас.

Высказывания публичных интеллектуалов не могут разрешить конфликт. Но они значимы для общественного мнения и, что более важно, проясняют термины, в которых ведется спор, показывают его скрытые пружины.

Дискуссия среди западных интеллектуалов

Реплики, опубликованные после 7 октября, можно разделить на две категории. В одной группе текстов с горечью констатируется тупик, на который я указал выше. В другой этот тупик камуфлируется поверхностными самоуверенными рассуждениями, внутренняя логика и эмпирическая достоверность которых не выдерживает критики, зато создается картина понятного и доступного решения проблемы. 

К первой категории принадлежит эссе американского философа Джудит Батлер «Компас траура», почему-то вызвавшее особое неприятие у известных российских авторов, таких как Гасан Гусейнов и Анна Наринская. В нем Батлер указывает, что у произошедшего 7 октября есть свой контекст, и обсуждение этого контекста не означает оправдания террора ХАМАС. Только взгляд на ситуацию в целом, понимание источников насилия с обеих сторон, оплакивание как израильских, так и палестинских жизней, признание их равной ценности может служить компасом, который позволит нам сформулировать последовательную моральную позицию. Но что эта позиция означает на практике? Батлер отстаивает «политику ненасилия» и объясняет: «Мир, к которому я стремлюсь, — это мир, противостоящий нормализации колониального господства и поддерживающий национальное самоопределение и свободу палестинцев; мир, в котором реальностью станет глубокое желание всех обитателей этих земель жить вместе в свободе, ненасилии, равенстве и справедливости». Изобразив эту прекрасную картину, Батлер добавляет: «Эта надежда, несомненно, многим кажется наивной и даже невозможной». К сожалению, так и есть. Разрыв между нормативным горизонтом (тем, что должно быть) и реальностью слишком велик. Но Батлер и не преуменьшает этот разрыв — скорее, подчеркивает его.

Противоположностью тексту Батлер является рефлексия политического мыслителя Майкла Уолцера. Теоретик «справедливой войны», Уолцер, как и Батлер, принадлежит скорее к левому лагерю. Однако его тип аргументации в 2003 году привел его к слабой и половинчатой критике американского вторжения в Ирак, которое он предлагал заменить «небольшой войной» (расширением бесполетной зоны на всю страну и другими мерами), — и это на фоне миллионных антивоенных демонстраций, которые в тот момент проходили в США и других странах. 

Сегодня Уолцер утверждает, что идея о некритической поддержке сопротивления угнетенных, какие бы формы оно ни принимало, является ложной. Этот тезис заслуживает внимания, но то, как Уолцер его аргументирует, звучит неубедительно. С одной стороны, он выдвигает теоретический аргумент о том, что «даже у угнетенных есть обязанности». По его мысли, право на восстание как раз и влечет за собой эти обязанности. Это парадокс, ведь Израиль и значимые международные акторы, такие как США, как раз не признают за палестинцами права на восстание (которое, согласно классическим концепциям этого права, как, к примеру, в «Двух трактатах о правительстве» Джона Локка, и означает вооруженное сопротивление) — когда речь идет о восстании против израильской оккупации. Если за палестинцами не признают права на восстание, откуда у них могут взяться обязанности. 

Впрочем, Уолцер вскоре меняет линию аргументации, указывая, что обязанности ХАМАС как представителя палестинцев «такие же, как и у любого другого правительства… Оно должно гарантировать права и защищать жизни [своих граждан]». Но Газа — это не государство, а оккупированная Израилем территория. Тот факт, что в самой Газе до 7 октября не было израильских войск, не отменяет факта оккупации, которая, согласно международному праву, определяется через «эффективный контроль» над территорией, а не через наличие на ней воинских частей. Израиль контролирует воздушное пространство Газы, ее сухопутную и водную границу, приграничную «буферную зону» неопределенной глубины, поставки в Газу воды и электричества, сбор налогов и реестр населения Газы, от которого зависит выдача любых документов. Таким образом, как раз Израиль, будучи оккупирующей державой, несет, согласно международным нормам, обязанности по отношению к жителям Газы, но их Уолцер не упоминает.

От теоретических и нормативных аргументов Уолцер переходит к содержательным, наметив целую программу того, чем, по его мнению, должен был заниматься ХАМАС:

«ХАМАС должен построить массовое движение… Оно должно воспитывать людей в духе гражданского неповиновения и планировать марши, демонстрации и всеобщие забастовки. Ему следует работать над укреплением палестинского гражданского общества и созданием институтов будущего палестинского государства».

Это описание куда наивнее слов Батлер. 

Согласно отчету ООН, с марта по декабрь 2018 года от огнестрельных ранений погибло 183 палестинца, еще 9249 были ранены (из них 6106 получили огнестрельные ранения). С израильской стороны… было ранено четыре солдата. Ни одного погибшего. Аналогичной была статистика первого года Интифады (1988), когда палестинские протесты были в основном мирными. Тогда в Газе погибло 142 палестинца: 77 от пуль, 37 задохнулись слезоточивым газом, 17 забиты до смерти израильскими солдатами или полицией, девять задавлены насмерть, еще двое погибли во время заключения, их тела несли следы пыток. Потерь у израильтян в Газе в этот год не было.

Не упомянуть эти факты, призывая жителей Газы к «ненасильственному гражданскому неповиновению», как минимум нечестно. Куда честнее Энтони Дирк Мозес, исследователь геноцида, профессор Городского колледжа Нью-Йорка и редактор Journal of Genocide Research. Он характеризует положение палестинцев следующим образом:

«Коренные и оккупированные народы оказываются в невозможной ситуации. Если они сопротивляются силой, их жестоко подавляют. Если они этого не делают, государства будут игнорировать менее интенсивное, но непрерывное насилие, которому они подвергаются. Прямо сейчас западные и даже многие арабские страны готовы бесконечно мириться с невыносимыми условиями в секторе Газа и на Западном берегу, в то же время пытаясь добиться долгосрочного мира на Ближнем Востоке без того, чтобы разрешить палестинскую борьбу за освобождение, какую бы форму она ни приняла. “В том, как международное сообщество настаивает на ненасилии, есть насилие, — написал 9 ноября Абдалджавад Омар, аспирант Бирзейтского университета в Рамалле, — потому что это, по сути, приглашение палестинцам лечь и умереть”».

Возможно, такие авторы, как Мозес и Батлер, в принципе заблуждаются, характеризуя ситуацию в Палестине как колониальную? Этот аргумент выдвигает Саймон Себаг-Монтефиоре в статье для «Атлантик» под названием «Нарратив деколонизации — опасный и ложный». Монтефиоре — британский автор поп-исторических книг в духе Эдварда Радзинского. (Любопытно, что «Атлантик» полтора года назад опубликовал статью под названием «Деколонизировать Россию».)

Монтефиоре предлагает краткую историю палестино-израильского конфликта, представляя его как «жестокое сражение за землю двух этнических групп, каждая из которых имеет право жить на этой земле». Он минимизирует значение факта массового переселения евреев в Палестину, считая, что оно совсем необязательно должно было привести к противостоянию и войне. Но как быть с тем, что многие теоретики сионизма, включая самого Теодора Герцля, называли этот проект «колониальным»? Как быть с особо агрессивными и воинственными версиями сионизма, к примеру, в текстах Владимира Жаботинского? И как иначе объяснить, что именно такая форма сионизма в итоге реализовалась на практике и имеет явные черты колониального господства над палестинским населением?

Монтефиоре критикует рамку поселенческого колониализма для анализа конфликта, но не предлагает ничего взамен. Он утверждает: «У палестинцев есть законные требования, и они пережили много жестокой несправедливости». Но какова природа этой несправедливости? Фраза Монтефиоре напоминает формулировку российского исследователя Николая Эппле: «Нарушения прав палестинцев со стороны Израиля носят не эпизодический и случайный, а структурный характер». Что же это за структура, стоящая за регулярными и системными нарушениями прав палестинцев? Что соединяет вместе этнические чистки, военную оккупацию, апартеид как метод контроля и расистские представления о коренном населении? 

В разговоре с главой Министерства национальной безопасности Итамаром Бен-Гвиром шеф полиции Израиля Яаков Шабтай, отвечая на вопрос о волне убийств среди палестинского населения, заметил: «Уважаемый министр, ничего не поделаешь. Они убивают друг друга. Это их природа. У арабов такая ментальность». Сам Бен-Гвир, праворадикал со стажем, споря с палестинским журналистом Мохаммадом Магадли, сказал: «Мое право, право моей жены и моих детей передвигаться по Иудее и Самарии важнее, чем свобода передвижения арабов. Извини, Мохаммад, но такова реальность». Оба высказывания сделаны в 2023 году, но до 7 октября. Какой еще термин подходит для описания этой риторики (и практики, потому что слова Бен-Гвира точно соответствуют практике израильской оккупации Западного берега), если не «колониализм»?

Монтефиоре считает, что создание палестинского государства «давно назрело». Так почему этого государства до сих пор нет? Чтобы ответить на этот вопрос и продвинуться в его практическом решении, важно поставить точный диагноз. Монтефиоре исключает колониальную оптику, но не предлагает никакой другой, что в конечном счете служит нормализации текущего положения дел.

Сейчас, впрочем, выход из клинча попросту не просматривается. Исламистский террор спровоцировал колониальную репрессивную операцию, которая уже унесла (по данным, которые устарели почти на две недели) в десять раз больше жизней, чем этот террор. 

Захвачена и частично разрушена главная и самая оборудованная больница в Газе, персонал которой (какое совпадение) занимался централизованным сбором информации о погибших. Инфраструктура всех видов коллапсирует. В руинах не только Газа, но и прежние варианты решения конфликта — «два государства» и «одно государство». Их возрождение потребовало бы экстраординарного упорства, гибкости и ответственности Запада и арабских государств — как раз тех качеств, которые они уже давно не демонстрируют. Но люди по всему миру не бессильны. Хотя бы временно остановить цикл насилия может перемирие, и его требует всё больше людей — от сотен тысяч демонстрантов на улицах до сотрудников Госдепартамента США. Если всё, что произошло после 7 октября, и может дать какой-то урок, то он заключается в том, что по-старому жить нельзя. А значит, посреди разрушений, смерти, горя всё-таки есть место надежде.

И несколько слов об ответственности интеллектуалов. Их роль в разрешении конфликта ограничена, но она не нулевая. Применительно к такой болезненной и противоречивой теме было бы странно ожидать беспристрастного обмена рациональными аргументами. Да и сама идея строго рациональной дискуссии сомнительна: прогресс едва ли возможен без эмпатии, смелости, воображения, — одним словом, чувств. И всё же, как бы ни были интеллектуалы охвачены политическими страстями, их ответственность — как минимум в том, чтобы честно воспроизводить аргументы друг друга, а не создавать «соломенные чучела». Этого часто не хватает в российской полемике, в которой таким авторам, как Джудит Батлер, по-настоящему досталось, и незаслуженно. Уже эта корректива сильно оздоровила бы российскую публичную сферу. 

Редакция может не разделять мнение автора