Пустяки, дело житейское 

За Роальда Даля Уэс Андерсон уже брался раньше, в одном из самых успешных проектов: в кукольной анимации «Бесподобный Мистер Фокс». Снимавший до этого только игровые фильмы, Андерсон потрясающе дебютировал в мире лисят и боевых грызунов, которые спасают родной лес от промышленной застройки и от обнаглевших жадных фермеров. Роальд Даль и Уэс Андерсон оказались дуэтом, созданным на небесах, — и стоило подождать 14 лет, чтобы убедиться, как органично рассказы Роальда превращаются в фильмы Уэса.

Четыре новых коротких метра Уэса Андерсона вышли на Netflix, самый длинный из них — «Чудесная история Генри Шугара» — был недавно показан на Венецианском кинофестивале (и это не первый случай, когда кино, снятое для стриминга, получает престижную международную премьеру). Три других киноновеллы — «Лебедь», «Яд» и «Крысолов» — вдвое короче «Генри Шугара» и длятся не больше 15 минут. При этом актеры переходят, чередуясь, из фильма в фильм: постоянный коллаборатор Уэса Андерсона Райф Файнс, Дев Патель, Бен Кингсли и дебютировавший у режиссера Бенедикт Камбербэтч. Общий актерский ансамбль, как и знакомая по «Городу астероидов» и «Французскому связному» мягкая пастельная палитра объединяют несколько не связанных между собой рассказов в один нарратив.

Есть и еще одна общая черта у тетралогии: всё больше повествования отдано голосу автора, а актеры, подражая театральной читке, быстро воспроизводят не только реплики, но и авторский текст, обращаясь к зрителю. 

Игрушечная вселенная Андерсона и Даля — куда в большей степени театральная постановка, рвущаяся наружу, чем самодостаточный киномир, который с таким вниманием к деталям все эти годы создавал Уэс Андерсон.

Новеллы можно смотреть в любом порядке, но всё же лучше начать с самой продолжительной истории — о Генри Шугаре: она познакомит с правилами тетралогии Уэса Андерсона и настроит на определенное зрительское восприятие. Итак, Генри Шугар (Бенедикт Камбербэтч), живущий в роскоши нарцисс, больше всего любит играть в карты. В одной из библиотек он находит рукописную тетрадь из Калькутты, где пару десятилетий лет назад раньше был подробно описан йог, который видел и угадывал предметы и явления с закрытыми глазами. Врачи из Калькутты записали этот феномен йога-фокусника (Бен Кингсли), который спустя годы медитации научился видеть вещи «изнутри себя», не используя зрение. Вооружившись новыми знаниями, Генри Шугар решает медитировать, чтобы угадывать карты в блэкджеке, но внезапно для себя открывает способность видеть мир совершенно иначе. В оригинальном рассказе Роальда Даля — 25 страниц, Андерсон справляется за полчаса.

В следующей истории «Яд» Камбербэтч и Кингсли играют уже другие роли: замершего в кровати пациента, который боится смертельного укуса маленькой змеи, и доктора, приходящего к ему на помощь. В третьей, самой пронзительной новелле «Лебедь», написанной по мотивам газетной заметки, маленький ботаник и любитель птиц становится жертвой двоих подростков-садистов, которые превращают его в живую мишень. А в четвертой Райф Файнс, прежде исполнявший роль рассказчика, перевоплощается в по-диккенсовски угрожающего крысолова из санэпидемстанции. Он учит местных правильно расправляться с крысами: «Хороший крысолов — больше крыса, чем кто-нибудь еще».

Четыре виньетки, снятые Андерсоном в симметричных декорациях, с ювелирно подобранными текстурами, шрифтами и узорами, — квинтэссенция его позднего стиля. Для того чтобы рассказать еле связанные между собой истории, совсем необязательно собирать статьи в вымышленном «Французском вестнике», никогда не существовавшем «Гранд Отеле Будапешт» или утопическом «Городе астероидов». То, что Андерсон умеет лучше всего, — создать портрет в вакууме из пары точных характеристик, дюжины реплик и говорящего костюма — вполне помещается в четверть часа короткого метра, не утомляющего зрителя нагромождением сюжетных линий.

Англоязычная проза 20 века переполнена короткими историями, притворяющимися пустяками, но ждущими достойной экранизации. 

Один поучительный рассказ из жизни имеет больше общего со сказкой, чем с голливудской трехактной героической структурой. А в мелких происшествиях можно отыскать не меньше морали, чем в семейной саге. Так думал Даль, так же считает Андерсон.

Но стилистика Андерсона находится в стагнации: режиссеру тесно в законах, которые он написал себе сам. Со временем дотошность мастера вышла ему боком: уже не первый год его фильмы — герметичные вещи в себе. Полностью искусственные миры получаются у него слишком безупречно, чтобы сохранять связь с реальностью. Театральные монологи и диалоги с проглоченными репликами всё чаще замещают цельных героев, какими были персонажи его ранних фильмов. Наброски становятся важнее цельного рисунка. А кукольные домики городов и поселков приближают Андерсона к энтомологу, мыслящему структурами, видами и их отличительными особенностями. И если педантичность и тщательность работают на пользу анимации, то актерскую игру и персонажей они разрушают. В новой тетралогия тоже не хватает легкости и воздуха, присущих, кстати, и оригинальной прозе Даля — прочитайте и убедитесь.

Новым проектом Андерсон осознанно или неосознанно поставил перед собой новый вызов: переизобрести метод или распрощаться с любимым способом рассказывать истории, чтобы и он, и его зрители начинали видеть кино изнутри. Возможно, Андерсона ждет открытие Генри Шугара, который думал, что учится читать карты вслепую, а на самом деле находился на пороге совсем другого, не зацикленного на себе взгляда на мир.