«Света заходила на десять минут»

Вокзал с монстерами

Поезд из Киева в Одессу приходит по графику, в шесть с копейками, когда южная декабрьская ночь еще и не думает прощаться. По черному перрону плывут к зданию вокзала точки света: без тактического фонарика в дороге делать нечего.

— Помощь нужна? Куда дальше? — тихо, оглядываясь на вооруженный наряд полиции, спрашивает таксист-бомбила у женщины с малышом на руках, рюкзаком за спиной и с чемоданом на колесах. Малыш и не спит, и не капризничает.

— Мы дома, — так же тихо отвечает женщина.

— Ну, тогда с возвращением!

До назначенной встречи у меня еще есть время в запасе. «Фортеця незламності» («Крепость несокрушимости») — читаю у входа в зал ожидания. В окна «крепости», арочные, большие, как и положено на юге, упираются никелированными «коленями» дымоходы «буржуек». На мраморе пола — запас колотых дров на паллетах, ящики с углем и огнетушитель. Настоящих холодов пока не было, печи не топили. Для освещения и тепла хватает генераторов.

Пассажиров не очень много, все в телефонах: бесплатный вай-фай, достаточно мест для зарядки. Интернет благодаря «Старлинку» просто летает. Сочетание «буржуек», «Старлинка» и могучей, с резными листьями, монстеры в кадке — а как должен выглядеть вокзал города-курорта? — кажется невозможным. Но всё невозможное осталось в прошлом.

В семь двери «крепости» распахиваются. На тележках въезжает завтрак: суп с вермишелью в круглых пластиковых судках, два титана с чаем. Девушки-волонтерки становятся под табличкой «Гріємо — мріємо!» («Греем — мечтаем!»). За супом подходит несколько пожилых бедно одетых людей. Еда положена беженцам и транзитным пассажирам, бесплатный чай — всем желающим.

— Чай черный, зеленый? — интересуются волонтерки.

И тут же звучит сигнал воздушной тревоги. Всех просят немедленно спуститься в бомбоубежище. Оно находится под зданием, со стороны платформ.

— Пишут, из Черного моря пуск. Значит, «иксы» (х-101 «Калибр», крылатая ракета морского базирования. — Прим. О. М.), — не отрываясь от экрана, со знанием дела произносит сосед. — Минут пять покурить есть. За вещами глянете?

Тридцать секунд

Во время войны из всех объектов социальной инфраструктуры важнейшими население считает больницы, особенно детские. Там как минимум не дадут умереть.

Татьяна Николаевна Покотилова, заместитель генерального директора по организационной работе областной детской больницы, ведет меня на экскурсию по коридору, где окна заложены мешками с песком, а мешки прикрыты крахмальными простынями. Похоже на сугробы. С потолка на нитках свисают бумажные снежинки. Скоро праздник.

— Хирургия у нас еще довоенной постройки. Той, прошлой войны, конечно, — говорит Покотилова. — Педиатрия находится в неформатном помещении, бывшем общежитии. И реанимация есть. В этом году ожидалась реконструкция всех корпусов. Ну и вот… Еще в начале лета поставили три мощных генератора. Из военной обладминистрации регулярно звонят, не надо ли помочь с топливом. Запас воды технической — 60 тонн, питьевой — по 20 тонн на каждое отделение. Молочные смеси для самых маленьких — имеем на чем готовить. Палаты моем регулярно.

Я уже знаю: сейчас в реанимации, куда посторонним хода нет, лежит полуторагодовалый мальчик. Он там второй месяц. Тяжелое заболевание нервной системы, самостоятельно не может дышать. У него стоит трахеостома, подключен аппарат искусственной вентиляции легких. Рядом с больницей, к счастью, ракетных ударов не было, но слышали их здесь хорошо. После атак за последние недели свет пропадал много раз. Но ровно через тридцать секунд автоматически включался генератор.

— И ребенок продолжает дышать. Не страдает.

Спускаемся в больничное бомбоубежище, где кровати-каталки, штативы для капельниц, запас лекарств и довольно стремный мурал на стене в торце. В неровном, как пробоина от снаряда, круге кирпичной кладки виднеется синее небо и макушка египетской пирамиды. Не решаюсь спросить, кто нарисовал. Не студенты ли интерны из стран Африки и Ближнего Востока, которых я видела в соседнем помещении? Татьяна Николаевна опережает — хвалит их. Смелые, не разъехались, очень помогают сейчас. Потому что среднего медперсонала не хватает, а через стационар за девять месяцев прошло тринадцать тысяч маленьких пациентов. Почти столько же, как в мирное время, хотя характер заболеваний другой. В июле, например, был удар по жилому дому в Сергеевке Белгород-Днестровского района. 

В ургентном отделении разговариваю с ортопедами-травматологами Оксаной Рекубрацкой, Александром Бабичем и Александром Ромашко. Как раз в их дежурство принимали раненых из Сергеевки.

— Два подростка, братья, особенно тяжелые, — вспоминает Бабич. — У старшего политравма, повреждение наружной сонной артерии, сильное кровотечение, перелом плеча, множественные повреждения внутренних органов. Стабилизировали, отправили в Киев, дальше — в Польшу. Связи с ним нет.

— А младший у нас две недели лечился, потом — в Киеве. Поставили на ноги, — уточняет Рекубрацкая.

Оба Александра и Оксана вместе учились в мединституте и два десятка лет тоже работают вместе. Команда спасателей на смешных, по меркам коммерческих клиник, зарплатах. Детская областная принимает к себе пациентов из Херсона и Николаева, выхаживает новорожденных, отправляя за ними специальную неонатальную бригаду с транспортным кувезом.

— В Николаеве и Херсоне свои прекрасные врачи. Но их там так сильно бомбят… Конечно, наши едут добровольно! — смотрит на меня с недоумением Татьяна Николаевна. — Да, и возвращаются под обстрелами. От смертельных исходов Бог пока миловал.

Город-хаб

Это факт: с конца марта Одесса в целом превратилась в медицинский хаб для юга Украины. Сама себя на должность назначила, без приказа.

Еще находился под оккупацией Херсон, а у Николаева велись кровопролитные бои, когда оттуда по ночам шли эшелоны скорых. Военных с передовой и гражданских, из домов и квартир, большинство с похожими минно-взрывными травмами, забирали в местные больницы, уплотняя их, как коммуналки. Тяжелых было много. Ампутантов тоже. Врачи оперировали в режиме «24 на 7».

В ноябре к профессору Николаю Турчину в 11-ю городскую травматологию приехали делиться опытом и новыми методиками коллеги из Техаса, виртуозы медицинской робототехники. Встреча оказалась дискуссионной в том смысле, кто кого мог научить полезным вещам, особенно по части выживания в экстремальных условиях.

— Робототехника для нас пока из области мечты. Можем тихо завидовать, — улыбается Турчин. — Но они пришли в восторг, когда увидели, как мы делаем операции подручными средствами. Люди же действуют по протоколам. Не понимают, как можно обойтись без того, что положено. Если нет нужного инструмента, то мы, условно говоря, берем плоскогубцы. На войне как на войне.

Плоскогубцы всё же, кажется, фигура речи. Николай Иванович хвалит местные гуманитарные благотворительные фонды, которые из-под земли добывают всё необходимое для медиков, и демонстрирует подарки. Американцы привезли клинике расходники для травматологических операций. Например, карбоновые стержни для специального аппарата, дистрактора, который применяется при переломах бедренной кости. Турчин показывает на скелете, наглядном пособии, которое приветливо стоит у входной двери, как эту штуку крепить и чем она ценна:

— Обычный наш, металлический, виден на рентгеновском снимке. А карбоновый — нет. Врач наблюдает только сам перелом.

Вообще, профессор не оставляет шанса выразить ему сострадание по поводу тягот. Да, несколько месяцев жил в служебном кабинете, чтобы не тратить время на поездки домой. Отлично: пациенты всегда под рукой!

А теперь на выходе 75 градусов. Большой генератор у нас лет двенадцать стоит. И порт дал парочку. Во временное пользование, — уточняет. — Стратегические запасы питьевой воды сделаны с лета, воду периодически меняем. Фильтры тоже есть. В случае чего ту, что из крана, можно перевести в питьевую. Благотворительный фонд передал воду в бутылках для отделений, где лежачие. Плюс запасы сухпайков для экстренных случаев.

— Получается, вы давно к ударам по инфраструктуре готовились? Знали, что Россия без них не обойдется?

Турчин замолкает и выразительно смотрит: Господи, на какие вопросы журналистов иногда приходится отвечать…

Посттравма

Щуплый пациент, мастерка внакидку. Жалуется:

— Снова пальцы немеют, сводит судорогой. И нечем дышать, — как на зарядке, протягивает вперед дрожащие руки.

— Пошли, Паша, ко мне в кабинет. Измерим давление, — обнимает его Виктория Клименко, заведующая отделением терапии и общей медицинской реабилитации, созданном на базе одной из больниц города.

Паше тридцать шесть, он из Николаева, по специальности правовед, по духу — правдоискатель, поскольку на хлебной должности помощника заместителя председателя суда Заводского района продержался только три года. Доброволец с февраля. Он говорит без остановки, сыплет датами, названиями населенных пунктов, позывными побратимов, описаниями ада. Контузия у него вторая, сильная. Уже лечился.

— Три-четыре часа в подвале поспал — и опять… Это не то место, куда журналисты приезжают и снимают. Это именно когда каждые два-три часа пехота идет в боевой контакт. Но сначала час работает артиллерия. Куча «трехсотых», все сидят под досками, земля сверху сыплется. А мне надо бегать по окопам, я, вообще, санитар-стрелок, но мне сказали, что медик перевернулся на машине, и теперь я за него. А я же половину медицины не знаю! Медик был боевой, опытный, он предупреждал, что желательно уметь внутривенные катетеры ставить. А ротный: «Всё фигня, главное — запомнить, как грамотно надеть на себя турникет». Бегаю и кричу, потому что все глухие, и надо проверять, кто живой, а они не слышат, оглохли. Я против всех правил башку высовывал и смотрел, чтобы не пропустить, мне еще повезло. Ночью спускаешься за «трехсотым». 

Виктория подсаживается рядом, берет Пашу за руку, перебивает:

— Давление нормальное, молодец. Ты, кстати, голову обещал помыть. И что мы видим?

В одной из палат знакомлюсь с Женей, которого представляют как «звезду ютьюба».

— О нем сам глава Херсонской обладминистрации Янушевич видео снял!

Женя, уроженец Одесской области, немного для порядка стесняется и пересказывает, как было дело:

— Шли в наступление на Херсон. 29 августа я получил ранение и контузию, и Артем с Серегой тоже. Нас подобрали местные и спрятали у себя в подвале. Провели там месяц и три недели, бабушки лечили, кормили, как родных. Они сильно рисковали. В селе же русские были! А потом придумали нам эвакуацию. Артема вывезли в диване, Серега закосил под старичка, а я по левым документам смог выехать как сын.

— Ты, сынок, сними со штатива полотенце, чтобы не болталось над головой. И свет включи, чтобы корреспондент тебя красиво сфотографировала, — подает голос старший побратим, лежачий.

На съемку соглашаются не все. Юморист Саша, тоже Одесской области, до 24 февраля находился в Чехии на заработках:

— Правда, недолго, полторы недели всего. Как узнал, что война, — вернулся домой, в Украину. А тут и повестка. Ранение получил на Давыдовом Броде, под Херсоном. Только мама не знает. Звоню регулярно, докладываю, как служба. Фоточки — это палево, извините!

— Наше отделение — стопроцентный продукт войны, — считает доктор медицинских наук Виктория Клименко. — Здесь не кадровые военные: научный сотрудник, юрист, грузчик — люди гражданские, очень разные. Но они одинаково оказались психологически не готовыми к таким переживаниям. И нуждаются в комплексной реабилитации, не просто в лечении. После операций, когда из тела вытянули осколки, после закрытых черепно-мозговых травм и акубаротравм (на языке врачей так звучит слово «контузия». — Прим. О. М.) здоровым никого не назовешь.

По мнению Виктории, официальная медицина не успевает за потребностями нынешней войны либо вообще расходится с ними. Как воздух нужны эрготерапевты (специалисты, которые помогают пациентам с функциональными нарушениями, например, двигательными, заново учиться ухаживать за собой, работать, общаться, отдыхать. — Прим. О. М.), физиотерапевты и их помощники.

— В этом году в Одесском мединституте впервые было пять выпускников такой квалификации. И никто из них по профилю не пошел работать, я навела справки. Спасают волонтеры: логопеды, массажисты, психологи. Человек в тяжелой депрессии не реагирует на уют, на вкусную еду. Даже чтобы помыть-подстричь, нужны подходы, подготовленный персонал, особенно санитарочки.

Клименко не скрывает: ее отделение, по большому счету, — самодеятельность, исходящая из здравого смысла. Но она не особо стыкуется с позицией медицинских чиновников, которые требуют жестких условий на «оказание пакета услуг» по реабилитации.

— По моим ощущениям, сейчас большинство граждан Украины в той или иной степени имеет ПТСР, посттравматическое стрессовое расстройство. Только пока без «пост», — замечаю.

— Вы сами сказали, — реагирует Клименко.

«Вас вітає Затока!»

Тем временем по коридорам начинает распространяться умопомрачительный запах домашней выпечки. Пирожки! Рогалики! Шарлотка! Слойки! Их доставили из Каролино-Бугаза, почти за шестьдесят, на минуточку, километров.

И для них как для бойцов это тоже своего рода реабилитация, чтобы не плакать и с ума от мыслей не сходить, а всё время занимать себя полезным делом, — объясняет Ирина Яроцкая. — Почти у каждой кто-то на фронте: муж, сын, зять, брат.

Поняв, что я ничего не поняла, машет: ладно, поедем в Каролину!

Если бы не Яроцкая, то я бы и в реабилитационное отделение не попала. Ирина — фонтан энергии, президент международного благотворительного фонда «Мы из Украины». Ее биография годится и для любовного романа, и для триллера, и для портрета трех десятилетий, когда украинская независимость и город у моря то расходились, то сближались, как корабли. В девяностых Яроцкая — «вице-мисс Одесса», крутая бизнес-вумэн, которой конкуренты сожгли в порту грузовое судно. Позже были попытки жить за границей, избираться в Раду, коммерческие проекты, общественная деятельность, телеэфиры, безоговорочная поддержка Майдана. С начала большой войны Ирина, чей зять, не последний в Одессе юрист, ушел воевать на передовую, со всей страстью, как обычно, отдалась добыванию для фронта «печек-буржуек», газовых горелок, одеял, теплой одежды и далее по списку — благо размеры складов, оставшихся от большого бизнеса, позволяют. А на Каролино-Бугазе, на родительской даче, она выросла, всех знает, не может не участвовать в делах громады.

…Слева Днестровский лиман, справа море. Места, золотые во всех отношениях, включая стоимость квадратного метра земли. Символический парус, за ним гостеприимное «Вас вітає Затока!» («Вас приветствует Затока!» — Прим. ред.). Руины справа и слева. Борд с лицом сурового протестантского проповедника: «Нет такого бункера, чтобы пережить ответ от Бога!». Только потом доходит, что это Зеленский и цитата из него.

Андрей Апанасенко вспоминает, как в начале марта сооружали блокпост. Апанасенко — глава Каролино-Бугазской территориальной громады, куда входит и Затока. На должности второй год, двадцать лет в пожарной охране, зятья служат там же. Кто бы знал, как пригодятся навыки…

— Ночью приехал майор полиции, указал место: строить тут! Защита от десанта! Очень в селе боялись, что нас сдадут. А СБУшники вообще уговаривали забрать печать и эвакуироваться: «Андрей Владимирович, выкрадут, пытать будут, шантажировать…» Опасались, что коллаборантом стану? (Смеется.) В самооборону патрулировать побережье, ловить ДРГ (диверсионно-разведывательные группы. — Прим. ред.) записалось семьдесят человек. Я с охотничьим карабином и на исполком ходил. В пожарной части разлили коктейли Молотова, испытания провели: хорошо горит! Приготовились, в общем. Так что блокпост — не проблема. Четверо суток подряд — дождь, снег, все мокрые до нитки. Бетонные блоки с дач несли. Двадцать КАМАЗов песка. Хозяева высыпали комбикорм и зерно из мешков, взамен набивали песком — для баррикад. Капонир отрыли, укрепили.

— Через две недели, — продолжает «голова», — появляются военные: «Какой дурак выбрал эту точку? Она самая опасная, всех тут положат. Разбирайте! И кончайте с самодеятельностью, мы контролируем ситуацию».

Остатки укрепрайона уничтожили российские ракеты. Военные как в воду смотрели.

Затоку, по которой «прилетало» больше 60 раз, Апанасенко называет «Чернобаевкой наоборот». Цель россиян — знаменитый автомобильно-железнодорожный разводной мост через судоходное устье лимана. Снести мост означало отсечь друг от друга части Одесской области, создать новое Приднестровье, плацдарм для захвата Одессы к 9 мая, раз уж не получилось «Киев за три дня».

Точностью стрельбы стратегическая авиация РФ не страдала. Хотя, вполне возможно, лупили, чтобы наказать: хватит сопротивляться! 

Деревья и столбы электропередачи были вырваны с корнем. Улицы, засыпанные стеклом и осколками снарядов, сверкали на солнце. Апанасенко помогал пожарным разворачивать «рукава», потом вызывал трактор. Всё потихоньку сгребали, вывозили на свалку — до следующего раза.

— По лиману плыли холодильники, кондиционеры, диваны с креслами… — показывает рукой Андрей Владимирович. — Вынесло из разбитых дач взрывной волной. А там пансионат был. Павлины ходили, аквариумы стояли… Не туда смотрите. Вон где воронка.

Нас сопровождает коллектив некогда домашних собак, искательно заглядывая в глаза. Одна, с лапой, где рана обнажилась до кости, даже не пытается конкурировать с коллегами. Ирина Яроцкая решает съездить за левомиколем и кормом — обычные дела. Через час ее уже знают все оказавшиеся на месте охранники остатков частной собственности: проинструктированы, как лечить-кормить-отчитываться — дама, сразу видно, крутая, два раза не повторяет.

Уместно ли здесь выражение «к счастью», не знаю. Но, к счастью, к началу регулярных обстрелов села, где, согласно регистрации, около тысячи жителей, людей находилось меньше в разы: не сезон. А туберкулезный санаторий для детей-сирот и из неблагополучных семей Апанасенко успел эвакуировать из Затоки на третий день вторжения. Не стал ждать указаний.

«Сейчас в Украине безопасных мест нет»

Чем ближе к побережью, тем монументальней выглядят на фоне развалин колонны и портики устоявших домов, тем уже улицы, теснимые остатками оград.

— Приходят такие оформлять компенсацию материального ущерба. Смотрю по документам: дачный домик. «А на самом деле что — гостиница в три этажа?» Мнутся. «Где вы видели застройку первой линии в Италии или Испании, например? Или кроме Египта никуда не летали?» Мнутся. Всё вылезло на поверхность… Может, хоть война научит жить честно и платить налоги в местный бюджет? Здесь четыреста баз отдыха. Значит, чисто математически три миллиона посетителей каждое лето. Только представьте, какой бюджет можно иметь! — произносит Апанасенко.

Останавливается у кованых ворот, за которыми, кроме зазывной вывески «Хорошего настроения! Наwaii-Zatoka», мало что осталось. И подробно объясняет, почему именно сейчас важно наладить сотрудничество бизнеса и власти, переорганизовать строительные комиссии, чтобы документация велась и разрешительные документы на застройку выдавали, как положено.

— Если уж так вышло… (тут у Андрея Владимировича возникает заминка в определении), пусть новое будет по закону. Мы же и за это в том числе воюем.

Шестнадцатого мая, дата запомнилась жесточайшим обстрелом, из Одессы приехала молодая семья с ребенком, передохнуть от воздушных тревог у дедушки с бабушкой. Дед — сотрудник органов внутренних дел на пенсии, владелец базы отдыха. Только запарковались, как прямо в здание ударила ракета… Старших контузило, шестилетнюю девочку привалило бетонной плитой. На помощь прибежали соседи. Андрей, сам четырежды дед, хмуро завершает рассказ:

— Живая, слава Богу. Только ножку пришлось ампутировать. Сейчас в Германии на протезировании. А гибли у нас те, кто рискнул искупаться, сколько ни предупреждали: в море мины…

Волны понемногу оккупируют бывший пляж. Уже по пояс в воде малиновый зонт и детские качели. К остаткам «кордона» из проволочной сетки, что прежде отделял территорию одной базы от другой, прикручено древко с флагом Украины. Полотнище потемнело, пахнет гарью, края истрепаны. Ходить с «головой» по таким участкам надежнее, чем с пропуском от министерства обороны. 

Судя по рельефу местности, на пляж тоже прилетало, и не раз. Вдали, в тумане, виднеется тот самый мост. Апанасенко вспоминает, как возил по Затоке американских журналистов:

— Уточняли, насколько здесь опасно находиться.

— А вы?

— Правду ответил. Сейчас в Украине безопасных мест нет.

По сравнению с Затокой Каролино-Бугаз живет полной жизнью. Особенно это заметно по аптеке, опорном, так сказать, пункте женского клуба «Очень умелые ручки». В клубе фармацевт Ольга Емельянова-Безуглая, начальник местного отделения «Новой почты» Ольга Иванова и другие — всего десять пар «ручек».

Помещение аптеки маленькое, стеллажи плотно заставлены лекарствами. На полу пятилитровые бутыли подсолнечного масла (большой расход на выпечку) и картонный ящик, где свернулся чей-то старый свитер (пойдет на пряжу для носков, варежек и шарфов-баффов). Был период, когда местные несли сюда лекарства из домашних аптечек — обезболивающие, кровоостанавливающие средства: «Передайте! Вы же видите, бойцам нужнее!»

Еще «ручки» мастерски вышивают бисером картины. В кабинете за спиной Апанасенко, например, я обратила внимание на портрет Зеленского в оливковом цвете, хотя вешать президентов на стену в Украине считается анахронизмом. А Яроцкая обожает Залужного, и он у нее тоже имеется — в вышитом виде. Ирина уверена: после победы к власти в Украине должны прийти военные, они заслужили. У нас даже возник небольшой концептуальный спор. Говорю, что тогда демократии в стране, опирающейся на Майданы, — кирдык.

— А генерал де Голль?! С Францией всё в порядке, — парирует Ирина.

В первые два месяца широкомасштабной агрессии «ручки» кормили «от и до» пограничников, морпехов, ПВОшников. Сейчас преимущественно балуют выпечкой. У всех благодарственные грамоты от командования военно-морских сил «Юг» — еще и за репелленты, рецептуру которых изобрела управляющая аптекой Ольга Емельянова-Безуглая, а разливали по флаконам все вместе. В днестровских плавнях весной и осенью комары злющие!

— Спирт, уксус, вода, комбинация эфирных масел. Дозировку для печати не скажу, военная тайна, — смеется миловидная блондинка Ольга.

Без света, но с музыкой

Отдельное удовольствие — читать одесские паблики. Недавно интернет-издание «Думская» спросило своих читателей, как у них обстоят дела со светом. Отклики посыпались такие, что хоть издавай сборник афоризмов: «Света заходила на десять минут», «Третьи сутки нет. У меня начали фосфоресцировать глаза», «А у нас появился! Но соседи сразу включили дрели и еще какую-то фигню. Весь дом к Новому году начал ремонты. И опять вырубило фазу».

К сожалению, я не смогла взять интервью у энергетиков ДТЭК, крупнейшего частного инвестора в энергетической сфере Украины, хоть договариваться пыталась и через головной офис компании, и через региональный, одесский. Аргументы показались мне серьезными. «Вы же не с закрытыми глазами будете ходить, правильно? Распишете, что, где и как именно отремонтировали. А это наводка! Вот туда русские и ударят в следующий раз».

…Дерибасовскую освещают разве что витрины магазинов и кафе, да еще продавцы с гроздьями светящихся гелиевых шаров. Помня день субботний, народу прогуливается много. На разные голоса гудят генераторы. Известная скульптурная группа «Лев и львица» в Городском саду укрыта коробами с песком. Недалеко от них под хит группы Yarmak «Біси дохнуть, сонце сходить, ця земля воїнів родить» танцует брейк группа подростков. На противоположной стороне улицы большим спросом пользуется тир. Мишени изображают похожих на российских солдат вооруженных людей в камуфляже.

К десяти вечера последние островки света исчезают.

Одесса — Киев