«Не сыновья против отцов, а сила против правды» 

Через всю русскую, да и не только русскую историю проходит надежда на молодых, на новое поколение. Они будут другими — они уже другие, они не будут мириться с сегодняшними мерзостями, они построят новую жизнь, основанную на справедливости и добре. «Век новый, царь младой, прекрасный».

Надежды на молодежь принимают иногда гротескные формы. Вдруг чуть ли не символом нового поколения становится Лиза Пескова — девочка предельно избалованная и, как мне кажется, глубоко испорченная и уж точно не имеющая никакого отношения к жизни, опыту и мироощущению большинства своих сверстников. 

Новый всплеск внимания к конфликту «отцов и детей» возник из-за омерзительных высказываний сенатора Исакова о своей выразившей антивоенную позицию дочери. Он, до смерти, видимо, испугавшись, что его выгонят из Совета Федерации, выдал полный набор скрепного идиотизма — и ЛГБТ она, и стриглась наголо. Конечно, на фоне такого отца возникают естественные надежды на то, что уж такой-то маразм в следующем поколении не повторится.

Но надежды на смену поколений не сбывались никогда. Жизнь менялась — иногда и к лучшему — но это происходило не из-за прихода на ключевые позиции людей иных годов рождения. 

Влияет не год рождения, а что довелось пережить этим людям. Но это определяется не только возрастом. Поколение 1812 года — это люди, воевавшие в той войне, а вовсе не все, кому к началу войны исполнилось 20–30 лет. А поколение фронтовиков Великой Отечественной включает в себя и родившихся в 1900, и тех, кто попал на фронт прямо со школы. Но и между фронтовиками огромные различия — служившие в СМЕРШ и заградотрядах вынесли с войны совсем другой опыт, чем те, кто был на линии огня.

Многие считают важными технологии. Молодые ребята легко обращаются со всякими компьютерными штучками, а товарищ Бастрыкин читает ноутбук с лупой. Но кто сказал, что люди, живущие в интернете, должны быть гуманнее, чем те, кто читает материалы из красных папочек? 

Надежда на смену поколений — это надежда на то, что всё со временем наладится само собой. Надо только потерпеть.

Многочисленные нашисты и прочие молодые гвардии «Единой России» — имею в виду не убогих, участвовавших в митингах за триста рублей или за зачет, а их командиров и активистов, люди вполне молодые — производят иногда впечатление столь страшное, что думаешь, пусть уж лучше эти старики.

Да и смена поколений руководителей, которую активно проводит Путин, — вновь назначаемые губернаторы и генералы, люди в районе сорока, как, кстати, и герой дня сенатор Исаков, не дает никаких оснований для оптимизма. 

Ужасный раскол в стране, причем не только между властью и значительной частью народа, но и между людьми, беспрецедентен. Может быть, такое было во время Гражданской войны, но после — точно не было. Люди начинают бояться не только властей — это в нашей стране не новость, но и друг друга. Убитый на днях за высказывание проукраинской позиции человек, боюсь, лишь одна из первых жертв этой новой Гражданской.

Но раскол — не по поколениям. Есть другие более важные факторы, каждый из которых обеспечивает, конечно, лишь часть дисперсии. 

Прежде всего, это интеллект и образование. И хотя сторонники СВО есть и среди вполне неглупых и образованных людей, страстная поддержка характерна для тех, кто занимает по этим параметрам нижние части шкалы. Здесь очень важно различать разные варианты поддержки — веришь ли ты, что украинцы, американцы и все прочие хотят нашей погибели и всячески нас провоцировали, или ты считаешь, что «всё идет по плану», а впереди сияющие дали. Верить в последнее при даже среднем IQ затруднительно.

Очень важную роль играет интериоризация европейского стиля жизни — многие даже считали, что уличные кафе и прочая Европа на улицах наших городов сделают нынешнюю катастрофу невозможной. Увы, у нас есть печальный опыт. Мегаполисы России до 1917 года тоже во многом были Европой, но большевики заставили их жить иначе. Частично потому, что убивали, частично — из-за того, что оказалось, что европейский стиль проник только в довольно узкую часть общества, а большинство огромной страны жило еще в восемнадцатом веке. Мы толком не знаем, какой процент населения стилистическая «Европа», несовместимая с СВО, затронула сегодня.

Еще один важный параметр — кем человек видит себя в будущем обществе?

Крепостное право, о котором так печалятся Михалков и Зорькин, в общем, неплохой вариант устройства общества, но лишь для тех, кто живет в богатом господском доме, а не для тех, кого порют на конюшне. Совершенно очевидно, что именно в «господском доме» видит себя не только вполне престарелый Михалков, но и юные активисты прокремлевских молодежных движений. Общество равных возможностей и социальной защищенности, невозможное при СВО, нужно тем, кто понимает, что никакая позиция не гарантирована. Тех же, кто по глупости или в расчете на связи уверены, что точно будут наверху, жесткая стратификация в чем-то даже приятна. Пейзаны и прочее — благодать!

Есть и совершенно непрагматические параметры, разделяющие нас сегодня. И главное — ценность для человека свободы. Не прагматическое понимание, что она необходима, что без нее не развивается экономика, люди становятся нищими и так далее, а, если хотите, бескорыстная любовь к ней, отношение к ней как к сверхценности — «ведите меня туда, где казнят свободных людей»! И тут уже всё однозначно — либо СВО, либо свобода.

Есть люди, и их везде немало, которым ходить строем нравится. Но вся история прогресса — не от Малюты Скуратова до газовых камер, а от Гомера к Гете, от «Слова о полку Игореве» до Бродского, от исследований Менделя до современной генетики — это история освобождения человека. От предопределенности сословием, местом рождения, религией родителей, от того, чтобы ему указывали, как ему жить, каким быть и во что верить, как вести себя, если ты мужчина или женщина, мусульманин или атеист, русский или еврей. Где эта свобода есть, жизнь лучше, где нет — хуже.

Собственно, надежда на выход только в этом — если люди захотят жить хорошо, они должны будут вернуть свою страну на нормальные рельсы. И делать это будут люди разных поколений.