Ударная доза
По данным Генпрокуратуры Украины, накануне войны наркотики в стране употребляли от одного до полутора миллионов человек. Специально для «Новой газеты. Европа» журналист Андрей Каганских рассказывает, с чем сталкиваются украинские наркопотребители во время активной стадии боевых действий. Программа заместительной терапии на грани исчезновения, а доставать препараты пациентам приходится на свой страх и риск — под угрозой попадания в плен или гибели на мине.
30-летняя жительница Мариуполя Лена (имя изменено по просьбе героини в интересах ее безопасности) 10 лет проработала на заводе «Азовсталь» — том самом, на котором в этим дни держат оборону бойцы Вооруженных сил Украины. Девушка — наркопотребитель: раньше она употребляла стимуляторы, но затем перешла на героин. Последние полтора года Лена употреблять наркотики бросила: она вступила в программу заместительной терапии — в Украине наркозависимые могут получать препараты, помогающие побороть зависимость от наркотиков.
Во время войны Лена и ее мать прятались от обстрелов в подвале девятиэтажки в Левобережном районе. В какой-то момент у Лены стали кончаться выданные медсестрами опиоиды. Без них начался абстинентный синдром — он же синдром отмены, на жаргоне его еще называют «ломкой». Именно из-за него Лене пришлось покинуть убежище в двадцатых числах марта — она говорит, что без электричества и интернета потеряла счет дням: была надежда, что в наркологической клинике остались нужные ей лекарства.
«Абстиненция от любого психоактивного вещества будет обратна эффектам вещества при употреблении, — говорит заведующий отделением в Киевской городской наркологической клинической больнице «Социотерапия» Гела Каландия. — При зависимости от любых веществ прекращение приема вызывает характерные симптомы тревожных и депрессивных расстройств. Это касается всех психоактивных веществ, которые действуют на головной мозг человека в так называемых центрах удовольствия, включая каннабиноиды. Опиоиды вызывают эйфорию, седацию и дают обезболивающий эффект. Поэтому отмена этих веществ вызывает в том числе дикую боль: человека как бы выкручивает изнутри, ломает кости. Поэтому абстиненцию от опиоидов также называют «ломкой».
«Слышу, свистит — падаю. Что-то пролетало, глушило, — Лена описывает, как по пути в клинику попала под обстрел «Градов». — Магазины все поразбивали, все повыносили. Трупы валялись по всему городу. Дома горели».
На довоенных фотографиях наркодиспансер — это зеленое двухэтажное здание с сеткой-рабицей на окнах. Лена рассказывает, что на втором этаже опустевшей клиники пол был засыпан обломками обрушенного потолка. В поисках нужных препаратов она обыскивала кабинеты. Ей удалось найти несколько блистеров бупренорфина — полусинтетического опиоида, который используется в заместительной терапии. Она вынула таблетки из упаковки и спрятала в стеклянной баночке с лекарством для сердца «Кардиомагнил».
Фото: unsplash.com
Пока девушка искала препараты в клинике, в подвал, где они прятались с матерью, пришли солдаты — из России или «ДНР», Лена не знает. Они увели всех, кроме нескольких стариков с инвалидностью.
Спустя несколько дней Лену тоже задержали — неподалеку от ее дома, когда она отправилась искать еду. По ее словам, это были люди, переодетые в форму украинских военных. «Говорю им “Слава Украине”, они мне — “ну да, ну да”», — пересказывает разговор Лена.
Когда она попыталась бежать, ее повалили на землю и в наручниках отвезли на блокпост в селе Безыменное неподалеку от Мариуполя.
В палатке на блокпосту, рассказывает Лена, у нее взяли отпечатки пальцев и сфотографировали в анфас и профиль. Проводившая досмотр женщина нашла у нее таблетки бупренорфина из клиники — пришлось рассказать об участии в программе. Военные, говорит Лена, просмотрели ее профиль в фейсбуке и нашли там черно-белое фото в заводской каске, из-за которого решили, что она может быть снайпером.
После, по словам Лены, ее повезли дальше вдоль побережья Азовского моря, глубже в контролируемые «ДНР» территории — в Новоазовск. Там, вспоминает девушка, ее несколько дней удерживали — Лена говорит, это было помещение, закрытое железной дверью с небольшим окошком и решетками на окнах. Там ее держали одну.
Фото: pixabay.com
«Вот сейчас эта ломка начнется, ты нам сейчас все расскажешь», — пересказывает слова людей в военной форме Лена. По ее словам, на третий день ее вывели на допрос: замотали руки скотчем и надели шапку так, чтобы она закрывала глаза. Снова допрашивали про работу снайпером. Девушка рассказала военным про родственников, живущих в поселке неподалеку от Новоазовска.
После допроса ее вернули в камеру. Затем — опять скотч на руки, шапка на глаза.
В автомобиле мужчины в форме без опознавательных знаков говорили Лене, что везут ее на казнь, но привезли в поселок к родственникам. Один из них рассказал Лене, что хотел посадить ее из-за таблеток бупренорфина, но передумал. Мужчина явно понимал, о чем говорил: в 2019 году в «ДНР» за ввоз на территорию республики бупренорфина соцработницу Наталью Зеленину приговорили к 11 годам лишения свободы по статье о контрабанде наркотиков.
«Тебе повезло, что ты попала в мою смену. Так бы на девять лет посадили. Я видел конченых наркоманов, а ты не сильно уработанная. Начинай жизнь с чистого листа, иначе умрешь от передоза», — так Лена вспоминает слова мужчины в форме.
«Хочу отсюда уехать в Украину, но я просто схожу с ума тут», — делится Лена во время звонка через мессенджер. Девушка говорит, что ей удалось связаться с матерью: оказалось, что она сейчас находится в России. В Киевской области у Лены живет дочь, осенью она пошла в первый класс школы.
Сейчас Лена живет у родственников, у нее до сих пор нет доступа к опиоидным препаратам — заместительной терапии в «ДНР» нет, как и в России.
«Сна нет, это тяжело, — Лена рассказывает, что чувствует из-за синдрома отмены. — Выкручивает так, что… Если честно, первое время накрывали суицидальные мысли. Хотела кровь себе пустить. Страшно».
Пробное введение заместительной поддерживающей терапии (или ЗПТ) в Украине началось в 2004 году. До войны в стране уже много лет полноценно работала государственная программа, с помощью которой вставшие на наркологический учет наркопотребители с зависимостью от опиоидов (например, героина) могут бесплатно получать препараты, которые позволяют со временем побороть зависимость.
Вместо уличных наркотиков неизвестной чистоты и происхождения пациенты программы получают произведенные на заводах опиоиды метадон и бупренорфин в виде раствора для питья или таблеток. От этих препаратов при правильной дозировке не меняется сознание, они позволяют социализироваться. Но как и другие опиоиды, при резком прекращении приема они вызывают синдром отмены.
«Задача заместительной терапии — заблокировать все опиоидные рецепторы», — объясняет заведующий отделением в Киевской городской наркологической клинической больнице «Социотерапия» Гела Каландия. Из-за того, что рецепторы «заняты», у пациентов не наступает абстинентный синдром, уходит тяга к наркотикам — а если их принять, то они не сработают, говорит Каландия.
«При стабильной дозировке заместительная терапия не подразумевает эйфории. В этом и суть терапии, — продолжает врач. — Это дает возможность зависимым людям эффективно функционировать в обществе наравне с здоровыми людьми».
В Украине заместительную терапию можно получить в виде двух веществ — бупренорфина и метадона. Последний можно встретить в нелегальной торговле как в России, так и в Украине — но в отличие от, например, героина, это вещество вызывает меньше эйфории и действует дольше. Дольше длится и его синдром отмены, хотя он менее интенсивен — в том числе из-за этих свойств вещество и используется в терапии.
Метадон и бупренорфин — опиоиды, оба этих вещества взаимодействуют с опиоидными рецепторами, но делают это по-разному, рассказывает Каландия. Препараты заместительной терапии принимаются перорально, а не внутривенно, как уличные опиоиды — из-за этого заместительная терапия снижает риск распространения ВИЧ и других сопутствующих инфекций. К тому же, через желудок опиоиды действуют дольше и с меньшей силой.
Гела Каландия говорит, что заместительная терапия может длиться столько, сколько нужно пациенту — хоть всю жизнь. Своим пациентам он советует принимать заместительную терапию как минимум год. Далее дозировку можно снижать вплоть до полного отказа от приема препарата. При плавном снижении дозировки организм пациента успевает адаптироваться, и синдрома отмены не наступает. Важная часть ЗПТ — работа с психотерапевтами, добавляет врач.
Эффективность заместительной терапии признана Всемирной организацией здравоохранения. В России аналогичной программы заместительной терапии нет. Метадон и бупренорфин входят в перечень наркотических средств, использование которых запрещено. Минздрав не считает программу заместительной терапии работающей. В 2014 году это привело к осложнениям у пациентов программы в Крыму, где ее закрыли после присоединения полуострова — по данным ООН, уже спустя год из 805 пациентов заместительной терапии «от 80 до 100» умерли из-за самоубийств и передозировок.
«Для них это был невыносимый переход от состояния социальной, психологической и физической стабильности назад к уличным наркотикам и стрессу», — сказал тогда спецпосланник ООН по ВИЧ/СПИДу в Восточной Европе и Центральной Азии Мишель Казачкин.
Фото: pixabay.com
Оператор горячей линии украинского фонда «Надежда и Доверие» Наталья Карагашова рассказывает, что за последние шесть дней приняла 240 звонков. Это горячая линия для наркопотребителей и пациентов ЗПТ. Сейчас на нее как правило звонят люди из регионов, где происходят активные боевые действия — с вопросами про доступность препаратов заместительной терапии и то, в каких городах их можно получить. Всего за март 2022 года операторы горячей линии провели 1038 консультаций — это в три раза больше обычного.
По словам Карагашовой, в Украине работали два фармакологических завода, производящих заместительную терапию — в Одессе и Харькове, но сейчас оба приостановили выпуск опиоидов («Новой газете. Европа» не удалось получить ответы от представителей этих заводов до публикации статьи). Уже произведенные лекарства закупил Центр общественного здоровья Минздрава Украины — их должно хватить примерно до сентября, рассказывает Наталья.
Согласно данным благотворительного фонда «Альянс общественного здоровья», в Украине в 2021 году насчитывалось более 200 тысяч людей с опиоидной зависимостью. Это только известные системе здравоохранения случаи: по словам сотрудников украинских благотворительных фондов, в Украине, как и в России, далеко не все наркозависимые встают на учет.
Из зарегистрированных системой наркозависимых около 16 тысяч человек принимают участие в государственной программе заместительной терапии.
«В Харьков одну поставку [препаратов для терапии] сделали, — говорит Наталья Карагашова. — На данный момент она подходит к концу, препараты заканчиваются. Из-за обстрелов неизвестно, будет ли следующая поставка».
«Если говорить о местах, где ведутся активные боевые действия, то там вообще сложно и с транспортом, и медперсоналу тяжело добираться в клиники, тяжело наладить поставки. По нашим данным, во многих городах в Западной [Украины] есть заместительная терапия. Но все равно препарат постепенно заканчивается», — подтверждает директор «Всеукраинского объединения наркозависимых женщин» и глава правления фонда «Надежда и Доверие» Татьяна Лебедь.
На шестой день войны в Киеве Татьяна Лебедь помогала организовать раздачу метадона по государственной программе. Из-за того, что перестал ходить общественный транспорт, а также из-за блокпостов и перекрытых мостов медсестры не могли добраться до клиники, где выдают препараты. Их туда отвез волонтер, в итоге медсестры работали под звуки взрывов.
Фото: unsplash.com
«Медсестры просили растягивать [препараты], потому что не знали, смогут ли выйти на работу в следующий раз», — рассказывает Лебедь. По ее словам, медсестры тогда получили только треть от необходимого количества таблеток. Она говорит, что пациентам заместительной терапии, у которых еще есть доступ к препаратам, доктора из-за дефицита снижают дозировки — это приводит к стрессу для наркозависимых. По сути — к менее ярко выраженному синдрому отмены, объясняет нарколог Гела Каландия.
Волонтер территориальной обороны Киева Виталий — пациент заместительной терапии, не входящий в официальную статистику. Он не стоит на учете и получает опиоиды при помощи частных врачей и аптек.
В Украине метадон и бупренорфин продаются в аптеках по рецепту — бумагу может выписать врач частной клиники на основании, например, анализа мочи, содержащего следы наркотиков, или ранее поставленного другим врачом диагноза. Один такой рецепт до войны стоил 350 гривен (примерно тысячу рублей). Люди выбирают частные клиники, чтобы не вставать на наркологический учет.
Татьяна Лебедь рассказала «Новой газете. Европа», что по пациентам заместительной терапии, получающим рецепты в негосударственных клиниках, никакой статистики нет, потому что эти учреждения не ведут учет таких людей. Она отмечает, что платно получить препараты можно в Киеве, Харькове и еще нескольких городах. Государственная заместительная терапия есть в большем количестве городов, поэтому и пациентов у бесплатной программы скорее всего больше.
После начала войны государственные программы продолжили свою работу, а их частные аналоги — нет. Большинство частных наркологических клиник, где можно получить рецепт на опиоиды, не работает — и в аптеках метадона и бупренорфина больше нет, говорит Татьяна Лебедь.
«В аптеках очень тяжело найти даже перекись водорода, — рассказывает Виталий.
— Киев поделили на зоны ответственности: чтобы попасть в другую часть города, нужно потратить пять-шесть часов из-за блокпостов.
Если нет разрешения от военной администрации, то проехать нереально. Одна аптека на Левом берегу продает [метадон], но там очереди 200-300 человек в день. Я был в этой очереди, посмотрел и, не впечатлившись, уехал обратно, потому что у меня есть работа [в сфере общественного здоровья] и есть обязательства перед собой и перед людьми».
«Ну, там практически поножовщина, [люди в очереди] начали ругаться, — Татьяна Лебедь описывает очередь перед аптекой, продававшей заместительную терапию. — Естественно, жители домов начали возмущаться, и аптека резко закрылась, никому ничего не объясняя».
В переписке Виталий показывает фотографию оружия, выданного ему в теробороне — ручной пулемет Калашникова с ночным прицелом лежит на ламинате в его квартире. Виталий говорит, что блокпост, за которым он закреплен, находится в 300 метрах от его дома — в зоне прямой видимости из окна его квартиры. В теробороне Виталию разрешили стрелять прямо из окна, но до этого не дошло: за время войны линия фронта не подходила к его дому ближе чем на 20 километров.
Фото: pixabay.com
Виталий борется с «ломкой» с помощью аптечного препарата «Лирика» — это торговое название прегабалина. Его используют для купирования эпилептических припадков — а еще для снятия симптомов «ломки». Виталий рассказывает, что для снятия синдрома отмены от больших доз метадона зависимые принимают блистер в день. Это больше максимальной дозировки из инструкции. Виталия эта участь избежала — до войны он принимал метадон только по выходным.
Виталий рассказывает, что без этого препарата не мог бы участвовать в теробороне. Он говорит, что не испытывал синдром отмены во время дежурства: «Я не могу себе этого позволить. Я “Лирики” найду, нарешаю. Или напьюсь какого-то обезбола — ничего со мной не будет». Он добавляет, что «Лирика» не снимает боль — и что на это лекарство можно легко подсесть, то есть получить зависимость.
«Ломка-то есть, но желание борьбы и желание жить больше. <...> Все встали и побежали защищать Родину, — говорит Виталий. — Неважно там, ВИЧ-статус [у тебя] или туберкулез. Я сам не ожидал такое увидеть».
По словам Виталия, на черном рынке метадон сейчас тоже не купить — с началом войны вещество подорожало в три раза, но даже по такой цене его сложно найти в продаже из-за дефицита.
Пользователь популярного украинского форума по торговле наркотиками, продающий оптовые партии синтетических стимуляторов и марихуаны, в переписке рассказывает, что в его магазине цены выросли на 20-40% из-за дефицита реактивов для производства. По его словам, из-за блокпостов наркотики стало сложнее транспортировать по стране.
Оператор розничного магазина с наркотиками в Telegram говорит, что цены на товары в его ассортименте с начала войны выросли в два раза. «Где работают почтовые отделения, туда доставляют посылками. Многие переехали на Запад [Украины] и употребляют там. А те, кто остался — отчаянные. Берут [закладки] до комендантского часа», — пишет он в чате.
«Вышел на улицу [в комендантский час], видит тебя тероборона и имеет право расстрелять как диверсанта, — Виталий перечисляет проблемы, из-за которых поход за закладкой в условиях войны становится высокорисковым. — Потом еще куча блокпостов. Ничего не мешает теробороне сказать «покажи, что под бронежилетом» — и все».
«В Чернигове ребята пошли искать закладку и подорвались на мине», — сотрудник фонда «Надежда и Доверие» Вадим пересказывает историю, которую он узнал от своих подопечных. Он раздает шприцы и презервативы наркопотребителям, чтобы снизить количество заражений ВИЧ. «Люди, которые употребляют наркотики, живут в своем мире, — говорит Вадим. — Никто не следит за новостями, никто не предполагал что так произойдет».
Из-за того, что российская армия занимала населенные пункты в Киевской области, с некоторыми из наркозависимых сейчас нет связи, рассказывает Вадим: «У многих телефоны забирали русские солдаты а в них [сим-карты].
Как минимум о четырех людях у нас нет данных вообще. Их не видели и не слышали с конца февраля. Пока что числятся как без вести пропавшие».
Вадим рассказывает, что его организация до сих пор не может доставлять помощь — например, шприцы. Даже после снятия оккупации российских войск в некоторые районы Киевской области гражданских лиц не пускают — из-за работы саперов.
«Снижение вреда просто «легло», — подтверждает Татьяна Лебедь. — Сейчас снова практикуют инъекции одним шприцом, потому что аптеки закрыты и потому что пункты выдачи шприцев остановили работу. Как следствие, может пойти волна заражения ВИЧ».
Фото: unsplash.com
Наталья Калужская провела в Мариуполе с мужем 21 день войны. Из-за работы она упустила эвакуационный поезд — надо было раздать заместительную терапию пациентам. К 28 февраля было понятно, что препаратов у наркозависимых должно хватить хотя бы на ближайший месяц. Следующего эвакуационного поезда уже не было.
Наталья — волонтер украинского благотворительного фонда «Волна» и «Всеукраинского объединения наркозависимых женщин», параюрист. Она рассказывает, что связь в городе пропала 2 марта. На записи последнего входящего звонка на ее телефоне [есть в распоряжении «Новой газеты. Европа»] — встревоженный голос ее подопечного. Хриплый мужчина, у него и его супруги другие наркозависимые отобрали ранее выданный докторами метадон.
«Шесть человек, короче, избили <...> забрали таблетки, представляешь. Что делать, я не знаю. «Мусорам» я звонил, а они говорят «мы не выезжаем по таким мелочам», — пересказывает события на записи звонка мужчина.
«Их побили другие зависимые, которые знали, что люди получили [заместительную терапию]. Пришли в гости и забрали, — говорит Наталья. — Уже потом я узнала от коллег, что грабежи и стычки происходят в принципе в каждом городе, где горячие точки или проходит линия фронта».
Дом Натальи пострадал от обстрелов в самые первые дни войны — на видео, которое она сделала 26 февраля, видно, что в доме разбиты все окна, двор завален стеклами. Пришлось жить в убежище неподалеку от Драмтеатра, здание которого 16 марта разрушила ракета. Наталья и ее муж в убежище занимались волонтерством. Там, по словам Натальи, находилось 700 взрослых и 400 детей, некоторые из которых болели. В разговоре Наталья описывает очереди за едой, постоянный детский плач и неприятный запах — туалеты было нечем смывать, в них ходили только дети, взрослые выходили на улицу, несмотря на обстрелы.
Наталья и ее муж — и сами пациенты заместительной терапии. Таблетки кончались, дозировку пришлось снижать. Из-за этого Наталье стало плохо, но людям в убежище она сказала, что болеет. «Потому что некоторые до сих пор считают заместительную терапию наркотиками, близость с Россией влияет», — говорит Наталья.
15 марта им удалось выбраться из Мариуполя — в легковой машине пришлось ехать всемером. «Были мины, объезжали по каким-то дорогам. Блокпостов никаких не было — ни русских, ни украинских. Они были разорваны — остались только воронки и поваленная техника», — описывает эвакуацию Наталья.
Только официально в Мариуполе было зарегистрировано три тысячи наркозависимых. Лично подопечных Натальи — триста человек, которым нужно регулярно получать поддерживающую терапию. С начала войны на связь вышли только восемь из них. Что происходит с остальными — неизвестно.
Андрей Каганских, специально для «Новой газеты. Европа»
{{subtitle}}
{{/subtitle}}