По данным Генпрокуратуры Украины, накануне войны наркотики в стране употребляли от одного до полутора миллионов человек. Специально для «Новой газеты. Европа» журналист Андрей Каганских рассказывает, с чем сталкиваются украинские наркопотребители во время активной стадии боевых действий. Программа заместительной терапии на грани исчезновения, а доставать препараты пациентам приходится на свой страх и риск — под угрозой попадания в плен или гибели на мине.

Синдром отмены в «ДНР»

30-летняя жительница Мариуполя Лена (имя изменено по просьбе героини в интересах ее безопасности) 10 лет проработала на заводе «Азовсталь» — том самом, на котором в этим дни держат оборону бойцы Вооруженных сил Украины. Девушка — наркопотребитель: раньше она употребляла стимуляторы, но затем перешла на героин. Последние полтора года Лена употреблять наркотики бросила: она вступила в программу заместительной терапии — в Украине наркозависимые могут получать препараты, помогающие побороть зависимость от наркотиков.

Во время войны Лена и ее мать прятались от обстрелов в подвале девятиэтажки в Левобережном районе. В какой-то момент у Лены стали кончаться выданные медсестрами опиоиды. Без них начался абстинентный синдром — он же синдром отмены, на жаргоне его еще называют «ломкой». Именно из-за него Лене пришлось покинуть убежище в двадцатых числах марта — она говорит, что без электричества и интернета потеряла счет дням: была надежда, что в наркологической клинике остались нужные ей лекарства.

«Слышу, свистит — падаю. Что-то пролетало, глушило, — Лена описывает, как по пути в клинику попала под обстрел «Градов». — Магазины все поразбивали, все повыносили. Трупы валялись по всему городу. Дома горели».

На довоенных фотографиях наркодиспансер — это зеленое двухэтажное здание с сеткой-рабицей на окнах. Лена рассказывает, что на втором этаже опустевшей клиники пол был засыпан обломками обрушенного потолка. В поисках нужных препаратов она обыскивала кабинеты. Ей удалось найти несколько блистеров бупренорфина — полусинтетического опиоида, который используется в заместительной терапии. Она вынула таблетки из упаковки и спрятала в стеклянной баночке с лекарством для сердца «Кардиомагнил».

Пока девушка искала препараты в клинике, в подвал, где они прятались с матерью, пришли солдаты — из России или «ДНР», Лена не знает. Они увели всех, кроме нескольких стариков с инвалидностью.

Спустя несколько дней Лену тоже задержали — неподалеку от ее дома, когда она отправилась искать еду. По ее словам, это были люди, переодетые в форму украинских военных. «Говорю им “Слава Украине”, они мне — “ну да, ну да”», — пересказывает разговор Лена.

В палатке на блокпосту, рассказывает Лена, у нее взяли отпечатки пальцев и сфотографировали в анфас и профиль. Проводившая досмотр женщина нашла у нее таблетки бупренорфина из клиники — пришлось рассказать об участии в программе. Военные, говорит Лена, просмотрели ее профиль в фейсбуке и нашли там черно-белое фото в заводской каске, из-за которого решили, что она может быть снайпером.

После, по словам Лены, ее повезли дальше вдоль побережья Азовского моря, глубже в контролируемые «ДНР» территории — в Новоазовск. Там, вспоминает девушка, ее несколько дней удерживали — Лена говорит, это было помещение, закрытое железной дверью с небольшим окошком и решетками на окнах. Там ее держали одну.

«Вот сейчас эта ломка начнется, ты нам сейчас все расскажешь», — пересказывает слова людей в военной форме Лена. По ее словам, на третий день ее вывели на допрос: замотали руки скотчем и надели шапку так, чтобы она закрывала глаза. Снова допрашивали про работу снайпером. Девушка рассказала военным про родственников, живущих в поселке неподалеку от Новоазовска.

В автомобиле мужчины в форме без опознавательных знаков говорили Лене, что везут ее на казнь, но привезли в поселок к родственникам. Один из них рассказал Лене, что хотел посадить ее из-за таблеток бупренорфина, но передумал. Мужчина явно понимал, о чем говорил: в 2019 году в «ДНР» за ввоз на территорию республики бупренорфина соцработницу Наталью Зеленину приговорили к 11 годам лишения свободы по статье о контрабанде наркотиков.
«Тебе повезло, что ты попала в мою смену. Так бы на девять лет посадили. Я видел конченых наркоманов, а ты не сильно уработанная. Начинай жизнь с чистого листа, иначе умрешь от передоза», — так Лена вспоминает слова мужчины в форме.

«Хочу отсюда уехать в Украину, но я просто схожу с ума тут», — делится Лена во время звонка через мессенджер. Девушка говорит, что ей удалось связаться с матерью: оказалось, что она сейчас находится в России. В Киевской области у Лены живет дочь, осенью она пошла в первый класс школы.

Сейчас Лена живет у родственников, у нее до сих пор нет доступа к опиоидным препаратам — заместительной терапии в «ДНР» нет, как и в России.

«Сна нет, это тяжело, — Лена рассказывает, что чувствует из-за синдрома отмены. — Выкручивает так, что… Если честно, первое время накрывали суицидальные мысли. Хотела кровь себе пустить. Страшно».

Заместительная терапия во время войны

Пробное введение заместительной поддерживающей терапии (или ЗПТ) в Украине началось в 2004 году. До войны в стране уже много лет полноценно работала государственная программа, с помощью которой вставшие на наркологический учет наркопотребители с зависимостью от опиоидов (например, героина) могут бесплатно получать препараты, которые позволяют со временем побороть зависимость.

Вместо уличных наркотиков неизвестной чистоты и происхождения пациенты программы получают произведенные на заводах опиоиды метадон и бупренорфин в виде раствора для питья или таблеток. От этих препаратов при правильной дозировке не меняется сознание, они позволяют социализироваться. Но как и другие опиоиды, при резком прекращении приема они вызывают синдром отмены.

Оператор горячей линии украинского фонда «Надежда и Доверие» Наталья Карагашова рассказывает, что за последние шесть дней приняла 240 звонков. Это горячая линия для наркопотребителей и пациентов ЗПТ. Сейчас на нее как правило звонят люди из регионов, где происходят активные боевые действия — с вопросами про доступность препаратов заместительной терапии и то, в каких городах их можно получить. Всего за март 2022 года операторы горячей линии провели 1038 консультаций — это в три раза больше обычного.

По словам Карагашовой, в Украине работали два фармакологических завода, производящих заместительную терапию — в Одессе и Харькове, но сейчас оба приостановили выпуск опиоидов («Новой газете. Европа» не удалось получить ответы от представителей этих заводов до публикации статьи). Уже произведенные лекарства закупил Центр общественного здоровья Минздрава Украины — их должно хватить примерно до сентября, рассказывает Наталья.

Согласно данным благотворительного фонда «Альянс общественного здоровья», в Украине в 2021 году насчитывалось более 200 тысяч людей с опиоидной зависимостью. Это только известные системе здравоохранения случаи: по словам сотрудников украинских благотворительных фондов, в Украине, как и в России, далеко не все наркозависимые встают на учет.

«В Харьков одну поставку [препаратов для терапии] сделали, — говорит Наталья Карагашова. — На данный момент она подходит к концу, препараты заканчиваются. Из-за обстрелов неизвестно, будет ли следующая поставка».

«Если говорить о местах, где ведутся активные боевые действия, то там вообще сложно и с транспортом, и медперсоналу тяжело добираться в клиники, тяжело наладить поставки. По нашим данным, во многих городах в Западной [Украины] есть заместительная терапия. Но все равно препарат постепенно заканчивается», — подтверждает директор «Всеукраинского объединения наркозависимых женщин» и глава правления фонда «Надежда и Доверие» Татьяна Лебедь.

На шестой день войны в Киеве Татьяна Лебедь помогала организовать раздачу метадона по государственной программе. Из-за того, что перестал ходить общественный транспорт, а также из-за блокпостов и перекрытых мостов медсестры не могли добраться до клиники, где выдают препараты. Их туда отвез волонтер, в итоге медсестры работали под звуки взрывов.

«Медсестры просили растягивать [препараты], потому что не знали, смогут ли выйти на работу в следующий раз», — рассказывает Лебедь. По ее словам, медсестры тогда получили только треть от необходимого количества таблеток. Она говорит, что пациентам заместительной терапии, у которых еще есть доступ к препаратам, доктора из-за дефицита снижают дозировки — это приводит к стрессу для наркозависимых. По сути — к менее ярко выраженному синдрому отмены, объясняет нарколог Гела Каландия.

«Ломка-то есть, но желание борьбы и желание жить больше»

Волонтер территориальной обороны Киева Виталий — пациент заместительной терапии, не входящий в официальную статистику. Он не стоит на учете и получает опиоиды при помощи частных врачей и аптек.

После начала войны государственные программы продолжили свою работу, а их частные аналоги — нет. Большинство частных наркологических клиник, где можно получить рецепт на опиоиды, не работает — и в аптеках метадона и бупренорфина больше нет, говорит Татьяна Лебедь.

«В аптеках очень тяжело найти даже перекись водорода, — рассказывает Виталий.

Если нет разрешения от военной администрации, то проехать нереально. Одна аптека на Левом берегу продает [метадон], но там очереди 200-300 человек в день. Я был в этой очереди, посмотрел и, не впечатлившись, уехал обратно, потому что у меня есть работа [в сфере общественного здоровья] и есть обязательства перед собой и перед людьми».

«Ну, там практически поножовщина, [люди в очереди] начали ругаться, — Татьяна Лебедь описывает очередь перед аптекой, продававшей заместительную терапию. — Естественно, жители домов начали возмущаться, и аптека резко закрылась, никому ничего не объясняя».

В переписке Виталий показывает фотографию оружия, выданного ему в теробороне — ручной пулемет Калашникова с ночным прицелом лежит на ламинате в его квартире. Виталий говорит, что блокпост, за которым он закреплен, находится в 300 метрах от его дома — в зоне прямой видимости из окна его квартиры. В теробороне Виталию разрешили стрелять прямо из окна, но до этого не дошло: за время войны линия фронта не подходила к его дому ближе чем на 20 километров.

Виталий борется с «ломкой» с помощью аптечного препарата «Лирика» — это торговое название прегабалина. Его используют для купирования эпилептических припадков — а еще для снятия симптомов «ломки». Виталий рассказывает, что для снятия синдрома отмены от больших доз метадона зависимые принимают блистер в день. Это больше максимальной дозировки из инструкции. Виталия эта участь избежала — до войны он принимал метадон только по выходным.

Виталий рассказывает, что без этого препарата не мог бы участвовать в теробороне. Он говорит, что не испытывал синдром отмены во время дежурства: «Я не могу себе этого позволить. Я “Лирики” найду, нарешаю. Или напьюсь какого-то обезбола — ничего со мной не будет». Он добавляет, что «Лирика» не снимает боль — и что на это лекарство можно легко подсесть, то есть получить зависимость.

«Ломка-то есть, но желание борьбы и желание жить больше. <...> Все встали и побежали защищать Родину, — говорит Виталий. — Неважно там, ВИЧ-статус [у тебя] или туберкулез. Я сам не ожидал такое увидеть».

Мина по дороге к закладке

По словам Виталия, на черном рынке метадон сейчас тоже не купить — с началом войны вещество подорожало в три раза, но даже по такой цене его сложно найти в продаже из-за дефицита.

Пользователь популярного украинского форума по торговле наркотиками, продающий оптовые партии синтетических стимуляторов и марихуаны, в переписке рассказывает, что в его магазине цены выросли на 20-40% из-за дефицита реактивов для производства. По его словам, из-за блокпостов наркотики стало сложнее транспортировать по стране.

Оператор розничного магазина с наркотиками в Telegram говорит, что цены на товары в его ассортименте с начала войны выросли в два раза. «Где работают почтовые отделения, туда доставляют посылками. Многие переехали на Запад [Украины] и употребляют там. А те, кто остался — отчаянные. Берут [закладки] до комендантского часа», — пишет он в чате.

«Вышел на улицу [в комендантский час], видит тебя тероборона и имеет право расстрелять как диверсанта, — Виталий перечисляет проблемы, из-за которых поход за закладкой в условиях войны становится высокорисковым. — Потом еще куча блокпостов. Ничего не мешает теробороне сказать «покажи, что под бронежилетом» — и все».

«В Чернигове ребята пошли искать закладку и подорвались на мине», — сотрудник фонда «Надежда и Доверие» Вадим пересказывает историю, которую он узнал от своих подопечных. Он раздает шприцы и презервативы наркопотребителям, чтобы снизить количество заражений ВИЧ. «Люди, которые употребляют наркотики, живут в своем мире, — говорит Вадим. — Никто не следит за новостями, никто не предполагал что так произойдет».

Из-за того, что российская армия занимала населенные пункты в Киевской области, с некоторыми из наркозависимых сейчас нет связи, рассказывает Вадим: «У многих телефоны забирали русские солдаты а в них [сим-карты].

Вадим рассказывает, что его организация до сих пор не может доставлять помощь — например, шприцы. Даже после снятия оккупации российских войск в некоторые районы Киевской области гражданских лиц не пускают — из-за работы саперов.

«Снижение вреда просто «легло», — подтверждает Татьяна Лебедь. — Сейчас снова практикуют инъекции одним шприцом, потому что аптеки закрыты и потому что пункты выдачи шприцев остановили работу. Как следствие, может пойти волна заражения ВИЧ».

Битва за метадон

Наталья Калужская провела в Мариуполе с мужем 21 день войны. Из-за работы она упустила эвакуационный поезд — надо было раздать заместительную терапию пациентам. К 28 февраля было понятно, что препаратов у наркозависимых должно хватить хотя бы на ближайший месяц. Следующего эвакуационного поезда уже не было.

Наталья — волонтер украинского благотворительного фонда «Волна» и «Всеукраинского объединения наркозависимых женщин», параюрист. Она рассказывает, что связь в городе пропала 2 марта. На записи последнего входящего звонка на ее телефоне [есть в распоряжении «Новой газеты. Европа»] — встревоженный голос ее подопечного. Хриплый мужчина, у него и его супруги другие наркозависимые отобрали ранее выданный докторами метадон.

«Шесть человек, короче, избили <...> забрали таблетки, представляешь. Что делать, я не знаю. «Мусорам» я звонил, а они говорят «мы не выезжаем по таким мелочам», — пересказывает события на записи звонка мужчина.

«Их побили другие зависимые, которые знали, что люди получили [заместительную терапию]. Пришли в гости и забрали, — говорит Наталья. — Уже потом я узнала от коллег, что грабежи и стычки происходят в принципе в каждом городе, где горячие точки или проходит линия фронта».

Дом Натальи пострадал от обстрелов в самые первые дни войны — на видео, которое она сделала 26 февраля, видно, что в доме разбиты все окна, двор завален стеклами. Пришлось жить в убежище неподалеку от Драмтеатра, здание которого 16 марта разрушила ракета. Наталья и ее муж в убежище занимались волонтерством. Там, по словам Натальи, находилось 700 взрослых и 400 детей, некоторые из которых болели. В разговоре Наталья описывает очереди за едой, постоянный детский плач и неприятный запах — туалеты было нечем смывать, в них ходили только дети, взрослые выходили на улицу, несмотря на обстрелы.

Наталья и ее муж — и сами пациенты заместительной терапии. Таблетки кончались, дозировку пришлось снижать. Из-за этого Наталье стало плохо, но людям в убежище она сказала, что болеет. «Потому что некоторые до сих пор считают заместительную терапию наркотиками, близость с Россией влияет», — говорит Наталья.

15 марта им удалось выбраться из Мариуполя — в легковой машине пришлось ехать всемером. «Были мины, объезжали по каким-то дорогам. Блокпостов никаких не было — ни русских, ни украинских. Они были разорваны — остались только воронки и поваленная техника», — описывает эвакуацию Наталья.

Только официально в Мариуполе было зарегистрировано три тысячи наркозависимых. Лично подопечных Натальи — триста человек, которым нужно регулярно получать поддерживающую терапию. С начала войны на связь вышли только восемь из них. Что происходит с остальными — неизвестно.

Андрей Каганских, специально для «Новой газеты. Европа»