Серые стены, бурые стены. Железные двери, толстые решетки. Зэки шпаклюют стены брянской тюрьмы НКВД. Седобородому мужчине в спадающих штанах поручают сжечь в буржуйке жалобы заключенных товарищу Сталину на пытки и избиения — на то, что их принуждают оговаривать себя и подписывать ложные признания. Заключенный читает жалобы и сжигает их, пока не дойдет до одной особенной — она адресована не вождю народов, а прокурору Брянской области. Она написана на картонке кровью. Что-то заставит его просунуть ее под дверь камеры — и как-то она покидает пределы тюрьмы.

Так начинается фильм Сергея Лозницы «Два прокурора», и сразу после кадра с названием в тюрьму приедет прокурор Корнев (Александр Кузнецов), светлоглазый и юный, всего три месяца назад выпустившийся из университета. «Два прокурора» — повесть Георгия Демидова, друга и прототипа героев Варлама Шаламова — «Жития инженера Кипреева». На пресс-конференции Сергей Лозница рассказал, что собирает книги воспоминаний о ГУЛАГе и концентрационных лагерях, и эту он прочел почти сразу после посмертной публикации 2009 году (в сборнике повестей «Оранжевый абажур»).

Демидов родился в рабочей семье, трудился на сахарном заводе в Сумах, а накопив денег, поступил в Харьковский университет на физико-химический факультет, где его отметил сам Лев Ландау. В 1938 году Демидов был арестован и осужден по обвинению в контрреволюционной деятельности на пять лет лагерей, сослан на Колыму. Демидов провел в лагерях в общей сложности 13 лет, а после освобождения, будучи ссыльным, отправлен в Коми. До выхода на пенсию жил в Ухте, где работал на местном заводе — сначала мастером, а потом инженером. Он называл Колыму «Освенцимом без печей». Демидов начал активно писать, выйдя на пенсию. Но в 1980 году его рукописи были изъяты KГБ, и первые публикации случилось уже после перестройки — и после смерти писателя и инженера. Повесть «Два прокурора» написана в 1968 году.

На пресс-конференции Лозница сказал:

Выдержав испытание пятичасовым ожиданием, прокурор Корнев встречается с автором записки, большевиком старой закалки, а ныне умирающим от повреждения внутренних органов заключенным (Александр Филиппенко). Тот рассказывает, что старых большевиков уничтожают, — это заговор контрреволюционеров, их пытают, избивают, заставляют оговаривать себя, сотнями и тысячами. Что если молодой прокурор умен, честен и не трус — а герой Филиппенко думает именно так, — то он должен без промедления ехать в Москву. И рассказать о происходящем беспределе товарищу Сталину. Ежову. Молотову. Открыть им глаза.

И молодой прокурор поедет в Москву.

В пересказе фильм Лозницы звучит как история, виденная и слышанная много много раз. Мы все знаем, чем заканчиваются такие истории. Но это тот случай, когда слова не могут передать взгляда, цвета и напряжения. Это не просто история наивного следователя, который хочет сказать товарищу Сталину, что произошла очередная чудовищная ошибка, в фильме Лозницы напряжение такое же, как в романах Патриции Хайсмит о талантливом мистере Рипли. Умом вы понимаете чего ждать, но всё равно смотрите в режиме острого беспокойства от постоянной неопределенности. Лозница переносит нас из времени, где нам известен финал истории, в середину действия — в 1937-й, в комнату с бурыми стенами, где воспаленными от страха глазами, испуганными, но не трусливыми прокурор Корнев смотрит в толстокожие лица надзирателей. Ему ничего не известно, его будущее открыто, и зрительское сердце начинает бится в один ритм вместе с ним.

Александр Филиппенко, отвечая на вопрос о роли, сказал, что трагифарс — его любимый жанр. Он владеет им в совершенстве и умудряется подмигнуть нам и заставить улыбнуться, даже когда его герой зажат челюстями энкавэдэшного террора. Кузнецов — блуждающий огонек во тьме, поднимающийся по лестницам до самого высокого кабинета, не Сталина, но генерального прокурора Вышинского (Анатолий Белый). Очень надеюсь — хотя фестиваль только начался, — что его имя появится среди претендентов на актерский приз Канн. Белый — прокурор номер два из названия — появится в кадре только в одной короткой сцене, но изгиб его перекошенных губ не забудется еще долгое время.

«Два прокурора» — это такой фильм, в котором вроде бы нельзя проспойлерить, что произойдет, потому что и так всё понятно. Да и нет. Ведь надежда — в сердце каждого смотрящего. Я спросила об этом Сергея Лозницу на пресс-конференции — где искать надежду, когда ее, кажется, нигде нет? Он дал ответ в четырех частях, прерываясь, чтобы дать слово переводчику.

«У Брейгеля есть аллегория надежды. Бушующее море, тонут корабли, горит тюрьма, полный кошмар. Надежда стоит на части тонущего корабля, в одной руке у нее серп, в другой — лопата. Срезать и закопать».

«В Заксенхаузене (бывший концентрационный лагерь Третьего рейха, после освобождения советскими войсками в 1945 был спецлагерем НКВД/КГБ, сегодня — музей и мемориал. — Прим. авт.) один американский гид, отличавшийся от всех остальных, говорил такую вещь: только человек, не имевший надежды, имел шанс выжить. Мне кажется, это очень точное определение».

«[Надо искать надежду] у человека, который испытал это все на себе и оставил свои воспоминания. Это Варлам Шаламов. “Колымские рассказы”. Мне кажется, что он очень точно описывает обстоятельства, в которых мы продолжаем существовать, просто это немного отступило, но теперь опять подкрадывается к нам».

«Спасение в том, чтобы переформатировать язык описания обстоятельств и мира, в котором мы существуем. Переформатировать язык».

Сам фильм Лозницы ничего особенно не переформатирует, хотя снят и сыгран очень хорошо. И отсутствие нового языка описания не мешает ему стать важнейшим для российской аудитории фильмом из всей программы Канн-2025.