Сборы 

Киев, улица Дмитриевская, Центр сопротивления оккупации «Мураха» (муравей — укр.) — благотворительный фонд, на шевроне которого изображен бойцовый муравей в сине-жёлтых тонах с красно-чёрным «бандеровским» рюкзаком на спине. Годится для картинки российской пропаганды о биологическом оружии «made in Ukraine». Когда я пришла на Дмитриевскую и остановилась у двери, один из главных «муравьев», Андрей Романович Боечко, пребывая в состоянии возмущения от организационного бардака, который, как правило, сопутствует любому доброму делу, обращался к виртуальному собеседнику:

— Печати на пропуска в Херсон некому поставить! Нормально?!

— Ненормально! — подхалимски поддакнула я.

— Офис дал телефон главы ОГА (областной госадминистрации), глава поручил заму, зам — другому заместителю, тот — своей сотруднице, она — какой-то девочке, девочка трубку не берет. А генераторы хотят! У тебя ж президент был на днях! Чего ж ты у него не просил тогда десять генераторов?

И без перехода:

— Что вы там встали? Помогайте, садитесь фасовать макароны. Вон банки, вон мешки. Дальше: сыр, масло, консервы, супы быстрого приготовления. Все ясно? Варенье и шоколад Миша добросит. А, вот что: напомните о парацетамоле, в подвале ящик, полка справа. Лекарства туда же. Миша, пакеты кончаются, надо сгонять в маркет! (Обращаясь ко мне.) Или лучше сначала в подвал, посмотрите, что ещё взять. Подберете себе заодно бронежилет в поездку.

В подвале Центра, в смысле припасов, можно было бы пережить атомную войну (раньше так только шутили).

— Держали НЗ на случай блокады Киева, — объяснил Боечко. — Потихоньку вот разгружаем.

Настоящая жара началась во второй половине дня, когда в Центр потащили картонные короба с детским питанием и просто молочкой длительного хранения, упаковки памперсов, детскую одежду и прочее, без зазрения совести водружая эти самые ценные сейчас вещи то на креденс, то есть антикварный комод, то на мраморное, в прожилках, основание чего-то жутко старинного.

До войны независимого журналиста Андрея Боечко знали в Киеве и далеко за пределами как коллекционера, делового человека. В 2014-м он сузил свои увлечения до волонтёрства на «нуле». Но поскольку контакты в «сферах» и умения добывать искомое хоть из-под земли никуда не делись, свою волонтерскую деятельность Боечко совмещал с… изготовлением учреждённой им же негосударственной награды — ордена «Народный герой Украины», серебряного трезубца-подвески. Серебро для переплавки на ордена лучшим воинам, многим — посмертно, и гражданским, в первую очередь, медикам, жертвовали со всего мира. Награды вручал волонтёрский совет. Истории тех, кто заслуживал звания народного героя, предлагал украинский сегмент Фейсбука.

В феврале 2022-го «мураха»-индивидуал Боечко вместе с коллегой Ричардом Гордой занялись строительством «муравейника». По правилам, сложившимся в такой среде, крупный «муравейник» притянул к себе десятка полтора организаций поменьше, каждую — со своим активом и ресурсом, которые и формировали нынешний гуманитарный конвой «Украина с Херсоном».

— Оставьте на минуту банки! Поговорите с Русланом! Позже возможности не будет: мы не только в Херсоне, все по разным локациям разъедемся — по сёлам, по громадам, — командовал Андрей, прижимая щекой телефон и доругиваясь с очередным бюрократом. — Руслан, остановись, поговори с журналисткой! В Одессе и в Николаеве к колонне еще присоединятся машины, где вы потом друг друга найдёте? Так, давайте на крыльцо, тут уже повернуться негде!

Основатель гражданской организации «Актив Крыма» Руслан Жаднов, предприниматель из Севастополя, именно тот, кто в марте 2014-го провозил в воинские части киевских телевизионщиков «под прикрытием», чтобы документировали происходившее:

— Мы надеялись, что наше СБУ и армия все скоро порешают… Какой референдум, кто России позволит аннексию? — вспоминал Жаднов. — На день рождения Шевченко в городе собрался большой проукраинский митинг возле здания администрации. Охраняли фанаты футбольного клуба «Севастополь». Одного человека отправили контролировать обстановку вокруг. Звонит: тут подогнали толпу «агитаторов» с арматурой. Ну и началось… На выходе пророссийские активисты проверяли у всех телефоны, заставляли удалять съемку побоища. Стало понятно: охота открыта, дальше только хуже. И постепенно мы стали перебираться в Киев. Семьи вывозили, бизнесы закрывали. А в столице о возвращении Севастополя вообще почти не вспоминают, даже в контексте Крыма.

Руслан рассказал, что с начала вторжения «Актив Крыма» регулярно возит помощь на передовую, прямо в подразделения:

— Домой хочется сильно! Там отец похоронен, и дедушки оба, и вообще Севастополь — наш. Потому освобождение Херсона такую дало надежду, вы даже не представляете…

Дорога

От Киева до Одессы трасса прекрасная, со свежей разметкой. На двух участках вообще расширяют полотно, полно техники, рабочие в оранжевых жилетах. Только указатели направлений замазаны белой краской, как везде в Украине с начала вторжения. Впрочем, в районе Жашкова, узнаваемого «своими» издалека по монументальному элеватору, замечаем дорожный знак, где все три стрелки, что показывают повороты на запад, называют один и тот же населённый пункт: «Гаага. Гаага. Гаага».

Квадраты убранных полей. Кое-где ещё видны трактора: заканчивают вспашку. На других участках уже заметен молодой озимый ковёр. Машин мало. Рядом с нами, в основном, идут фуры-большегрузы: в портах большой Одессы продолжает работу зерновой коридор.

Во внедорожнике «Митцубиси», забитом под крышу грузом, кроме всего прочего, едут печка-«буржуйка» и я. Хозяин джипа Андрей Валяев — представитель среднего класса «плюс»: классический технарь, сдержанный, суховатый. Потомственный, по отцу, авиапромовец, один из топов частного авиапредприятия, которое специализируется на самолетной «начинке». Никаких Фейсбуков, никаких политических партий, только бизнес. Так было: путешествия по Европе, авиасалоны «Макс» и «Ле Бурже», здоровый образ жизни. Даже спортзал небольшой, «для души», открыл буквально накануне большой войны: супертренеры, фитнес, растяжки, бокс — то, что нравится самому.

— Хотя не сомневался, что они, партнёры прежние, полезут по-крупному. Хорошо знал их, — бросает Андрей, не отрываясь взглядом от дороги: начался дождь, переходящий в снег. И перечисляет:

— Казанский завод «Электроприбор», нижегородский «Теплообменник» (у них девиз «Без нас в России не летают!» — делают приборы для крылатых ракет), завод «Лепсе» в Кирове — рулевые машинки для самолетов, воронежский «Электроприбор» — датчики. В начале февраля мелькнула мысль взять отпуск и подальше… Война в воздухе висела. Мне уже пятьдесят пять, дочки давно взрослые, за рубежом, живут своей жизнью. А потом вышел на балкон, посмотрел на Киев: такая панорама… Вот это вот все кому-то отдать?!

— А он?

— Только вздыхал: «Давай быстрее из Киева, Андрей. Там плохо будет». Потом обижаться начал: «Вы тоже восемь лет бомбили Донбасс! И зачем вы Путина хуйлом называете?» За Путина обиделся! При нем, мол, экономика выросла. Ну, я ему перспективы России обрисовал. И как мир отвернётся, и про санкции, и что летать вообще недолго им осталось, потому что чипы из Зеленограда, столицы советского, так сказать, чипостроения, остановились в развитии на уровне 90-х. Будете, говорю, китайские доставать и перекрашивать, если повезёт! Послал, в общем. Начал эти прогнозы с пожеланиями писать на российских информационных ресурсах, но забанили.

— И что дальше?

— Я недалеко от посольства Ватикана живу. Купил нацгвардейцам, которые там стоят, наколенники, разное по мелочи, раздал. Достал шлемы — разбираюсь в товарах двойного назначения. На Дмитровской, смотрю, толпа ребят мешки таскает. Подошёл, познакомился с Боечко. Денег на волонтерство дал раз, другой. Потом говорю: мне продуктами заниматься неинтересно, а водителем и грузчиком готов. Ну и зарегистрированное оружие имею, так если что, пойду с вами в Киеве на баррикады, — объясняет Валяев решение стать «мурахой».

От Одессы к Николаеву дорога, стремительно ухудшаясь, ведёт через недавно ещё курортные винные посёлки вроде Коблево. Вылинявший борд из прежней жизни с томной красоткой с бокалом и надписью «Можно, если хочется!» — по одну сторону, популярное послание русскому военному кораблю — по другую. Место фур на полосе занимают заправщики-бензовозы и машины с табличками «Гуманітарна допомога» на лобовом стекле.

Иногда впереди возникает САУшка с бойцами на броне, которая не боится ни грязи после снега с дождем, ни наскоро засыпанных воронок от снарядов: видела и похуже. Все больше на пути блокпостов с бетонными блоками, затянутыми маскировочной сеткой.

В южном портовом Николаеве платаны, как в Одессе, даже несколько уцелевших солнечных батарей на столбах. Но редкое окно не забито фанерным щитом. Кажется, чем красивее и успешней украинский город, тем ожесточенней его разрушает российская армия, если не может взять. Солидный серый особняк, офис зерноторговой компании «Нибулон» на Большой Морской, тоже полностью «ослеп», и не только.

В конце июля владелец «Нибулона», Герой Украины, 74-летний бизнесмен, миллионер Алексей Вадатурский погиб вместе с женой: прямое, неслучайное попадание ракеты в их дом. Вот кто мог переждать войну где-нибудь в Швейцарии, не говоря уж о столице. А он даже Николаев, который расстреливают до сих пор, не покинул. Убийство Вадатурского кремлевские пропагандисты назвали ликвидацией одного из центров принятия решений. Глава «Нибулона» по праву считался первым среди представителей крупного бизнеса Украины, чьи капиталы с 2014-го года работали на оборону страны.

Напоследок Николаев, где с весны нет питьевой воды, только техническая, поскольку взорван водовод, сражает ещё раз: щитом «Херсон, тримаємо зв‘язок!» (держим связь — укр.) с двумя колечками, что сомкнуты, как звенья цепи. Гуманитарный штаб Николаева отправил помощь херсонцам одним из первых. Теперь освобождённый из-под российской оккупации Херсон переходит на недавнее положение Николаева, то есть, прифронтовой зоны. Со всеми вытекающими последствиями. И это вдобавок к очевидной гуманитарной катастрофе…

Чем ближе к Херсону, тем больше от водителя требуется мастерства. Дорога усеяна осколками мин и прочей дрянью. Андрей прислушивается к каждому звуку из-под колёс — поймал или просто тряхнуло?

Со скоростью пешехода минуем село Посад-Покровский. От Посада, кажется, остались только развалины. Стволы деревьев неровно срезало посредине, как ножом. Рядом с развалинами несколько фигур, закутанных в темное. Старые люди стоят, опираясь на палки. Не зовут. Просто провожают взглядами. Остановиться, выйти невозможно. На пространстве между нами и ними, поросшем сухим бурьяном и кустарником, с ямами от прилётов, могут лежать неразорвавшиеся мины. Это знают и они, и мы.

Дальше тянется странное, похожее на теплицу сооружение с ошмётками клеенки на палках.

— Базарчик, наверное, был. Рыбу ловили, продавали. Жили себе здесь, никому зла не делали, — произносит Валяев так, что хочется вжаться в спинку кресла.

Что-то новенькое (во всех смыслах) у следующего села: дорожный указатель со стрелкой «Симферополь». А рядом ещё пара: «Керчь», «Мелитополь». Сообща приходим к выводу — знаки установлены совсем недавно, накануне приезда в Херсон Владимира Зеленского. Дух графа Потёмкина, чей прах оккупационные власти выкопали и прихватили при отходе с собой вместе с оборудованием и даже матрасами из местных больниц (в гуманитарном конвое едут, кроме прочего, одеяла и 32 матраса) слегка пошалил. Но исключительно с благородной, мотивирующей целью.

Кстати: пропуска на машины не понадобились. Их к нашему приезду уже успели отменить.

Площадь Свободы

Мост взорван, сложился углами. Заградительная лента очерчивает территорию, за ней ряды мин, похожих на кастрюли болотного цвета. Разминировать придётся очень многое, сейчас только начало. Движение возможно лишь внизу, то ли возле поля, то ли по кромке поля, гуськом, по команде полицейских-регулировщиков. Крутой подъем по осклизлому месиву. Прибыли.

На площади Свободы, в центре цивилизации, где появилась, спасибо «Старлинкам», связь, полиция не рекомендует гумконвоям задерживаться надолго: с левого берега россияне могут не отказать себе в удовольствии ударить в любой момент по скоплению гражданских — для паники. Но народ не расходится вплоть до комендантского часа, до пяти вечера. У многих на плечах украинские флаги, на которых военных просят ставить автографы. Самый частый вопрос: «Больше нас не отдадите?»

Дети носятся с добычей, как угорелые: в одной руке шеврон ВСУ, в другой плавленый сырок или кусок булки. Просто детский праздник! Взрослые тем временем зорко всматриваются в каждое авто, что заруливает на площадь — успеть занять очередь. Из всех коммунальных благ в Херсоне доступен только газ. Воду, чтобы смыть унитаз или постирать, набирают из Днепра. Питьевую начали доставлять цистернами — на прощание оккупанты взорвали водонапорные башни. Об отоплении лучше не вспоминать вообще.

Связь ложится от перегрузки, поскольку звонят все. Узнают новости, делятся новостями. 200-метровая телевышка взорвана тоже. Масса слухов. Из уст в уста передают, что ходить надо осторожней: «СИЗО русские специально подожгли, полтыщи уголовников выпустили, вон женщина лично видела — шмыгают! Отберут продукты и ножом ещё пырнут!» — «Ой, женщина, не разводите панику! Их уже наши поймали! Я официально читала в Интернете!» — «Да где тут всех поймаешь, засядут банды в пустых квартирах… Мое дело, женщина, предупредить!» По общению тоже истосковались. При оккупации в город старались без крайней необходимости не выбираться, не попадаться на глаза.

Магазины, в том числе, продуктовые, не работают: нет света, холодильники не включить. Скудные стихийные рынки — единственный двигатель торговли для тех, у кого остались наличные.

Пакеты и «ракета»

Валяев открывает багажник джипа и объявляет:

— Продуктовые наборы, по одному в руки! Строго по очереди. Услышали?

— Да! Спасибо!

Толчея возникает все равно. Стою вроде охраны за спиной Андрея.

— Простите, можно мне такой кулёчек? — трогает за рукав пожилой мужчина в очках с толстыми линзами. — Супруга дома лежачая…

Пользуюсь служебным положением, лезу в багажник, наощупь пытаясь выбрать более увесистый пакет.

— Все вижу! — грозно предупреждает спина Валяева. Оправдываюсь: это я, больше не повторится. Борис Александрович смущён и счастлив:

— Ну, как жили? У нас во дворе, здесь недалеко, сразу за «белым домом», по квартирам они мало ходили, никого вроде не забрали, слава Богу. Как в других местах, не знаю. Боялись на эти темы даже с соседями заговорить. Вдруг донесут? Такое время… Гуманитарку от них брал, если раздавали, честно скажу. А русские рубли (пенсию украинскую нельзя же было получать) меняли на наши гривны на рынках, и покупали там немного еды.

Время от времени в отдалении бахает. Багажник опустел. Внутри осталась только «буржуйка». Андрей устраивает себе передышку, открывает банку энергетика… Рядом тормозит джип ВСУ, бока иссечены осколками.

— Волонтеры, возьмите тут немного того-сего!

Несколько коробок и мешок с мылом, упаковками зубной пасты, шампунями. Ассортимент имеет бешеный спрос. Нефасованное, штучное раздавать гораздо трудней. В какой-то момент кажется, что ситуация вышла из-под контроля. Один из бойцов с автоматом, наблюдавший со стороны, решительно направляется к машине:

— Успокоились, ну! Стрелять буду!

Реакция на человека с оружием моментальная: толпа вытягивается в ленту по одному. «Ох, что ж мы за люди…» — произносит кто-то.

Подхожу к бойцу. Он жестом показывает, что сейчас трогать не надо. Курит, смотрит под ноги. Валяев предлагает военным «буржуйку» — отказываются:

— Все в порядке, все у нас есть.

— А «ракету» возьмёте?

«Ого, — думаю, — не знала, что мы ещё и ракеты везли!»

Ракетой в обиходе называют малоформатную печку буквально на одно полено. Тепла немного, но чайник или банку тушенки разогреть — самое то.

— В следующий раз надо сюда побольше мыла и моющих средств, — планирует Андрей.

Тем временем посреди площади снова заметно оживление, но не вокруг гуманитарки. Простоволосого, крупного мужчину в камуфляже обступили со всех сторон. Обнимают, гладят по спине, с ним делают селфи, что-то говорят, плачут, целуют, смеются, подставляют руки, чтобы расписался хоть на запястье. Он сопротивления не оказывает. Телохранителей вокруг ноль.

— Тю, журналистка, опять все пропустила! — подначивает волонтер из Канады Сергей Козак. — А у меня будет память!

И показывает видео. Это генерал-майор Марченко, легенда обороны Николаева, а теперь и освобождения Херсона.

«Неужели дождались, родненькие?»

Постамент без памятника на площади Свободы (Ленина снесли в пору Майдана, в 2014-м, россияне намеревались водрузить Екатерину Вторую, но не успели) — сердцевина общественного пространства и лучший фон для фото. Особенно если в кадр попадает настоящий арбуз, тонущий в море цветов. Но десятилетнего крепыша Максима арбузы не интересуют.

— Ба, ну попроси, будь ласочка! — наседает он на моложавую блондинку в светлой куртке.

— Какой же ты солдат, если стесняешься сам слово сказать! — выговаривает бабушка и обращается к военному, у которого на флиске видна нашивка с позывным «Бородач»:

— Родненькие, можно с вами? Иди уже, стань красиво, снимаю!

У Татьяны Анатольевны украинский — заслушаешься. Татьяна хочет на нем выговориться за все восемь с половиной месяцев оккупации.

— Останавливают на блокпосту: «Почему не здороваешься? Чего без настроения?» Ехала в храм на Троицу, а эти: «Какой сегодня праздник?» — «Святая Троица». — «Еще какой?» — «Не знаю». Парень сзади подсказывает: «День российского флага! Отвечайте, а то не пропустят!» Даже когда они по-хорошему старались, то все равно кто-то из наших в спину пожелает: «Чтоб вы, суки, сдохли!» Хоть Зеленский и другие власти предупреждали: не надо в оккупации нарываться на опасность.

— А вы откуда знаете, что предупреждали?

У Татьяны глаза наполняются слезами:

— Я радио 92-FM из Николаева все время слушала в мобилке, через наушник. На балконе с телефоном и так, и так кручусь: скрипит, рычит — глушили же. Спасибо радио, что не бросило нас! Когда первый контрнаступ пошёл — аж мурашки по спине, как вспомню! — я в тот наушник прямо просила: «Неужели дождались, родненькие?»

Татьяна, впрочем, убеждает меня, что не все в городе, да и тут, на площади, «за Украину». Вспоминает недобрым словом пенсионеров, которые ждали российские пенсии, а за паспортами вообще первыми побежали. (Передразнивает кого-то: «Просто положу на грудь русский паспорт и буду кайфовать!»)

— Вы плохо жили до сих пор? Путин, думаете, за просто так гроши отстёгивает? — горячится, возвращаясь к спорам с соседями по даче. — Моей матери 78 лет, она коровку держит, у себя на огороде порается (работает, управляется — укр.), ещё и мне помогает, а у вас шесть соток — и стыдно глянуть.

Да, до 24 февраля я имела хорошую работу — на плавкране, судовым поваром, а теперь [работы] нет, и вообще ничего непонятно. Но я не обижаюсь. Тут вот что: кто сильно хотел в Россию, ещё в четырнадцатом году уехали. Здесь Украина! Но как дальше рядом, через забор, с такими предателями жить после всего?

«Два «Крузака» подъехали и забрали»

Снова возникает очаг напряженности возле микроавтобуса, где волонтёр Дмитрий «Цунами» Мирошниченко раздаёт дефицит из дефицитов: памперсы, детское питание и одежду. Автобус покачивает, как при шторме. Активистка с флагом на плечах уже голос сорвала, призывая не штурмовать открытые двери. Другая «берет на испуг»:

— Зарубежная пресса снимет это безобразие и покажет на весь мир! Не позорьтесь!

Действительно, вплотную к автобусу работает камерой, похоже, итальянец. Интересно, если бы его ребёнок, вон как тот, в коляске, родился под обстрелами, а первые хрупкие месяцы жизни провел в холоде и голоде, снятое крупным планом лицо его жены, которая ловит в воздухе пачку подгузников, фотографа бы порадовало?

На помощь — в смысле наведения порядка — приходят молодые люди, по виду старшеклассники. Взявшись за руки, организовывают кордон, который не прорвать. Выстраивают подобие очереди. Выводят из неё двух-трёх горлопанов, «заводивших» народ. На рукавах у парней повязаны тонкие зелёные ленты, такими обычно перехватывают букеты.

— Ребят, вы из Херсона? — задаю очевидный вопрос.

— Ну, ясно.

— Терроборона, наверное? — поднимаю ставки.

— Просто дежурим, — уточняет юноша по имени Мухаммед, и я прошу зеленоленточных коллег разрешения ненадолго отвлечь его от работы.

На журналистскую провокацию — «В Херсоне, знаю, было партизанское движение «Желтая лента», а у вас какие-то зелёные…» — Мухаммед реагирует достойно: «Всему своё время». В разговоре выясняется следующее: Мухаммеду шестнадцать, прежде учился в школе номер тринадцать, теперь в вечерней, в одиннадцатом классе. Но речь не об учебе.

— Самое сильное впечатление последних месяцев? — переспрашивает. — Как русские в октябре забрали из дома в семь утра. Придрались сначала, что я типа чему-то там препятствовал. Нашли в телефоне фото с флагом, с митингов за Украину. И переписку. «Ты сдавал украинцам наши позиции!» Я действительно вёл наблюдение.

Держали на подвале в стороне ХБК, хлопчатобумажного комбината, и фабрики «Росинка». Били.

— Родители позволили вас увезти?

— Сказали, что пустят пулю в лоб отцу и мне, если папа рыпнется.

— Что было дальше?

— Мои ездили, просили, потому что не знали, где я. Им ответили: «Дадите денег —скажем, ещё дадите денег — выпустим».

На Мухаммеда, как выяснилось позже, донесла какая-то знакомая семьи.

— Она с русскими водилась. Указала на нас. Заехали сначала за мной, — продолжает юноша, — потом говорят: «А друзья твои где живут?» Я сначала отморозился, что не знаю, но под дулом автомата Богдана назвал. И его забрали просто в шортах и худи. У него родители глухонемые, он с ними жестами общается… Немые ничего не поняли вообще. Два «Крузака» подьехали во двор и тупо забрали. Я уже в наручниках сижу, тут Бодю заводят. Он назвал адрес третьего, потому что угрожали в реке утопить. И мы попросили, чтобы хотя бы позволили Богдану объяснить родителям, что случилось. Потому что русский повернулся к нам назад и говорит: «Ну, понимаете, что дальше будет?» Но разрешил, чтобы Бодя жестами все сказал папе и маме… Они плакали. Через две недели нас выпустили. А потом зашла украинская армия. Я, честно, так рад!

Обмениваемся с Мухаммедом номерами телефонов. Прошу, чтобы обо всем подробно рассказал прокурорам, которые собирают свидетельства преступлений против гражданского населения во время оккупации Херсона.

Сумерки спускаются рано. Людей на площади Свободы сразу становится меньше. Пережить бы ночь… Печку-«буржуйку» Андрей Валяев отдаёт солдатам на ближайшем блокпосту. Уносят, благодарят.

«Мураха» объявляет о подготовке второго гуманитарного конвоя для Херсона.

***

Когда репортаж был подготовлен к публикации, информационные агентства сообщили: 19 ноября российские войска обстреляли гуманитарную точку раздачи хлеба в посёлке Белозерка возле Херсона. Ранено пять человек. В тот же день обстрелу подвергся и областной центр, повреждена многоэтажка в микрорайоне «Остров». 20 ноября по Херсону снова вели огонь.

Киев—Херсон—Киев