Циркуны находились под российской оккупацией с 24 февраля по 7 мая. Мы попали туда на пятый день после освобождения села украинскими войсками. С февраля по май Циркуны играли роль опорного пункта для танковых атак на Харьков и артиллерийских обстрелов самого пострадавшего микрорайона, Северной Салтовки. В силу названных причин сельским жителям, чтоб не болтали лишнего, не разрешалось выезжать в сторону территорий, подконтрольных Украине — только на Белгород.

— Ну, попробуйте на улице Гоголя кого-нибудь поискать, — военный на блокпосту с темным от усталости лицом кивком указал в сторону крайнего дома. — Только не лазьте где попало, еще не разминировано. И стреляют. А люди по подвалам прячутся.

Военный был прав лишь отчасти. Вдали глухо бахало. Но на лавке у забора из щербатого кирпича дышали воздухом шестилетняя Лиза, ее мама Вика, мамин знакомый дядя Славик и Лизина бабушка. Лиза держала в руках тетрадь, исписанную печатными буквами: готовилась к школе. О самом важном за последние месяцы — «Славік. Є іжа і міна. Сабаки» («Славик. Есть еда и мина. Собаки» — укр.) — Лиза сообщила прямо на обложке. Маме Вике удалось добыть буханку хлеба, и не только для своей семьи, но и старикам отнести, их осталось не меньше двадцати. За войну лежачих и одиноких добавилось.

Судя по телефонному диалогу, который Вика напористо вела с кем-то из тех, кто мог «решать вопросы», она здесь имела вес:

— Список подала — все равно нет результата!

— Поняла. Сейчас позвоним, напомним, — оправдывалась собеседница.

— Давай, моя хорошая! — поощрила Вика, и, уже обращаясь к нам, без перехода продолжила:

— Вот смотрите: много из Циркунов выехало, но много и осталось. Гуманитарку, которая еще из Белгорода, то есть, последние макароны, мы раздали, чтобы не голодали. Новую — «Приходите с тачкой!» — обещают до сих пор…

— Нам-то не надо, сами справимся, — подхватил Славик лет сорока пяти, с обожанием глядя на Вику. — Но в конец села вообще никто не добирается.

— Позавчера, знаете, что мы здесь орали? «Скорую», «Скорую»! Ну и где «Скорая»?

— Нас тоже чуть не… — отбросила ногой «свежий» осколок подальше от лавки с Лизой.

— К соседям в огород 150-й калибр прилетел. Хотите посмотреть? — предложил Славик. — А рядом полный гараж взрывчатки. От этих осталось… Пару метров влево и всем капец большой. Просто чудо, что пронесло.

— Мы пели «Богородице, дево, радуйся!» — уточнила Вика истинную причину чудесного спасения. — А вы, ребята, кто — волонтеры?

Привез нас в Циркуны юрист-политолог. Харьковские гражданские активисты передали просьбу по цепочке, «своим», Алексей откликнулся. За другим коллегой, сотрудником украинского Центра стратегических коммуникаций и информационной безопасности Дмитрием Галко, политбеженцем из Беларуси, давно охотился режим Лукашенко. И вообще Дмитрию (философское образование, рабочий английский) по роду занятий сейчас следовало находиться в эвакуированном из столицы офисе, во Львове, писать аналитику, а не мотаться по прифронтовой зоне. Фотокор-фрилансер Джордж двадцати с небольшим лет, в «миру» студент факультета журналистики Георгий Иванченко, накануне имел онлайн-дискуссию с преподавательницей: «Снимаете войну? Это не причина игнорировать теоретический курс, если хотите стать профессионалом!»

— Да, волонтеры, — согласились Алексей, Дмитрий и Джордж.

— Пусть меня Украина даже расстреляет! — воскликнула Вика. — Можете записать: так я ее любила, а сейчас ненавижу. Легли спать с Лизой двадцать третьего февраля, в пять утра проснулись, как в холодильнике: ни тепла, ни света, ни газа — ничего. Сплошной грохот. И колонна русских танков прет мимо окон, как по красной дорожке на зеленый свет. Ни одного нашего политика, ни одного депутата! Бросили, сдали без боя! Даже не предупредили о войне!

— У меня семья в Мариуполе осталась, — произнес Дмитрий. — И тоже есть вопросы к власти.

Вика охнула:

— В Мариуполе?..

И свернула наступление. Сообщила, что имела возможность эвакуироваться с первого дня, но с какой стати бежать из родного дома в какую-то Россию.

— Русские предлагали?

— Да какие они русские, тут стояли Донецк и Луганск! «Мы шахтеры, забрали со смены, дали по две «мивины» (вермишель моментального приготовления — прим. ред.), отправили на учения, оказалось — на войну», — передразнила кого-то из недавних собеседников. И тут же добавила, что выступает за справедливость:

— Не обижали село только потому, что сами — шахтеры. Я лично на этих вояк крестики надела, заставляла читать «Отче наш». Не издевались, не мародерили, вот хоть кого спросите. Даже пайки отдавали… А наши теперь обзывают сепаратисткой! — снова повысила голос. Шла на днях с дочкой мимо украинского блокпоста, услышала мат, сделала замечание.

— И понеслось: «Закрой е…, сепаратистка! Пошла на…!»

Лиза с готовностью заткнула уши: начинался взрослый разговор.

От Славика и Вики последовали истории, где фигурировали уже не шахтеры, а «настоящие» российские военные, не чуждые, мол, благородства. «Одной бабушке, когда раздавали гуманитарку и случился «прилет», взрывом оторвало ноги. Так ее сразу же отправили в Липцы (село за восемнадцать километров от Циркунов, по-прежнему под оккупацией, — О.М.) и прооперировали». То, что бабушка жила себе здесь без войны, в достатке и с ногами, следовало по умолчанию. Некий офицер вообще признался Виктории, что «служит дьяволу», но потом выделил машину — отвезти в местный храм, превращенный в центр распределения помощи, одежды и продуктов:

— Стягивали туда все, от пеленок-распашонок до картошки, чтобы бОльших жертв не допустить. Пятилетний ребенок от стресса разговаривать перестал, представляете?

— Сильно досталось Циркунам? — уточнила я.

Вика замолчала и минуту-другую смотрела на меня, как на дурочку:

— Я всю войну простояла наверху. Оно вылетает, а я считаю, в телефоне записываю, и в Харьков звоню, чтобы быстро передали: «Прячьтесь! Сорок зарядов!» Моя мама живет на Ужвий (улица имени Натальи Ужвий, украинской советской актрисы — О.М.), там у них две [огневые] точки находились, рядом с домами. И вот так: огонь, огонь, огонь! Потом тишина… А потом сюда летит ответка…

— У нас грунтовые воды близко. Мало кто погреба нормальные выкопал. В домах, в основном, ждали: пронесет или нет, — добавил Славик.

Уничтожение «фашистского» Харькова из Циркунов руками мобилизованных из Донецка и Луганска выглядело как часть российской военно-политической стратегии — если не удастся убить Украину как государство, то хоть гражданскую войну оставить на память. «Настоящие» россияне обосновались отдельно, в капитальном бункере украинской части ПВО сразу за селом.

«Русская сталь» и «Дипломат»

В сопровождении местных собак мы отправились дальше. Улица богатого прежде села, центра громады, выглядела так: коттеджи, ворота с коваными — для престижа и красоты! — тюльпанами и ромашками, строения поскромнее, сады… Теперь иные дома в ряду напоминали разрушенные зубы, а на воротах, посеченных «Градом», белели надписи: «Люди. Старики. Дети».

Первый бесхозный двор сразил хвостовиком ракеты, что застрял у сарая, двумя допотопными берданками и пустой бутылкой водки «Русская сталь. Фронтовая» (на этикетке фломастером дописано «Победа — идея русских».)

Посреди следующего подворья стоял ящик с подсумками и касками советской поры: на одной трафарет — «пацифик», на другой кривоватый смайлик. На террасе, среди банок, котелков, кастрюль, закопченного чайника и прочего копеечного хлама валялась газета «Красная звезда» за 20 апреля. Кепка-«афганка» со звездой во лбу рядом с порожним флаконом от одеколона «Дипломат» — кто его еще выпускает? — пахла смертельной безнадегой. Ровно так же, как «лежка» из одеял в комнате.

Зачем по селу бродить чужим, штатским? На наши голоса реагировали: там дернулась штора на окне, там скрипнула калитка. Пожилой человек, преодолев страх, попросил сигарету, хмыкнул в ответ: «Да как живем… Не видите — как?»

В очередной хате, с буфета, который отныне «украшала» матерная фраза, свисал российский триколор. Книжный шкаф был выпотрошен до основания. Искали, видимо, «заначки» между страниц. Судя по характеру литературы, жилище принадлежало медработникам-пенсионерам.

Куч дерьма прямо на столах или диванах — таким манером армия РФ привычно метила места своего пребывания в Украине — в Циркунах я не видела ни разу, врать не стану.

«Фашисты» в подвале

Первыми опасность почуяли собаки. Развернулись, помчались домой, пока мы рассматривали белый бюст Николая Васильевича Гоголя на постаменте, удивляясь: ни царапины! Парковые скамейки с двух сторон целы! Бахнуло громко. Потом свистнуло, как будто по небу хлестнули нагайкой, и стала раскручиваться, приближаясь, невидимая пружина.

— На землю! — орала Вика, возникшая как из-под земли. Мы упали на асфальтовые плиты перед чьими-то закрытыми воротами, возле куста сирени, а тем временем вверху стали взрываться белые салюты.

— Твою мать, что это такое?!

Студент-фрилансер Джордж продолжал документировать — писать видео. По записи нетрудно понять, как стремительно покидают головы теоретические сведения, почерпнутые сугубо из пособий по гражданской обороне, и как спасает жизнь практика. В промежутке между залпами Виктория скомандовала «Бегом сюда!», держа раскрытой спасительную щель других ворот.

Ахнуло и зашипело совсем рядом:

— Зажигалки!

Пять ступеней кубарем, в мелкий, тесный подвал. Лица в полумраке. Пятно фонарика. Собаки, скуля, пытались спрятаться тоже. Две лавки, одеяла, полки с закрутками: бутыль с кусками сала, грибы, помидоры. Маленькая Лиза положила голову мне на плечо: «Мам, ты где? Опять…» До сих пор зажигательными снарядами по Циркунам из села Липцы не били. Но теперь Циркуны стали «фашистскими»…

Кто-то сочувствовал водителю Алексею: машина осталась посреди улицы. Попытку выйти, разведать обстановку пресек новый раскат и крик:

— Гора горит!

Все вокруг заволокло дымами. Справа поднимался столб черного, слева — серого, жгуче-кислого. Огонь был виден и на параллельной улице. Мужчины бросились за лопатами, чтобы забросать пламя землей: если пожар перебросится на дома, тогда совсем большой капец, как выражался Славик.

Выяснили, что мы в гостях у бабы Паши. У нее круглое лицо, одышка, опухшие ноги в тапочках — больше ничего не налезает.

— Что ж там в столице? Тоже бомбят? — спросила баба Паша и заплакала. — Издеваются над нами… Инсулин очень нужен…

Достать инсулин без рецепта, для частного лица сейчас почти невозможно. То есть, еще сложнее, чем бензин. Муж бабы Паши вскипятил на паяльной лампе — газа давно нет! — чайник. Зажигалки больше не летели.

Прощались стремительно, под сокрушенное «А чай?». В Харьков следовало успеть до комендантского часа. Вроде недалеко, но на дороге воронки, бетонные блоки, сожженная российская техника. И ярко-зеленые поля по сторонам. Днем было видно, как они засеяны снарядами.

– Вы ж про инсулин не забудете, детки? — сказала нам в спины баба Паша.

Харьковская область