— Скинули ночное видео, я такого еще не видел: бомбер самолетного типа, нормально так шарашит, и это Константиновка! — показывает мне экран своего смартфона боец по имени Виктор. — Вот он, выглядит как самолет целый. Большая бомба — такая полдома может снести!

Я вижу большой взрыв посреди вереницы полуразрушенных домов. Потом как бы из взрыва на несколько секунд в кадре возникает беспилотник, похожий на «кукурузник». Ты понимаешь, что он большой, оцениваешь его солидный «самолетный» размер по величине взрыва. Взорвалась бомба мощностью минимум в 100 кг тротила — тяжелая, фугасная.

Мне заваривают чай в пакетике в пол-литровом пластиковом стакане. 

— Я сейчас не пью кофе, чая — я на энергетиках! — говорит боец, и я обращаю внимание на его воспаленные глаза. 

Раньше мы с ним общались только по телефону, сегодня я зашел в Краматорске в дом своей родни — познакомиться с их постояльцами поближе. Постоялец на месте один — сержант зенитного дивизиона одной из бригад, которые обороняют Константиновку. Специализация его роты — работа с БПЛА-перехватчиками и поражение всего чужого, что летит: разведывательных дронов, «Шахедов», если попадут под руку — всякого «оптоволокна» (беспилотники последних поколений, которые летят по цели, получая сигнал от оператора по оптическому кабелю.— Прим. ред.). 

FPV-дроны с оптоволокном не поддаются давлению средств радиоэлектронной борьбы. Но они тащат на себе большую катушку, более заметны и менее маневренны. От инженеров киевских оборонных производств я знаю, что китайское оптоволокно довольно нежное, плохо ведет себя на морозах. Морозы и война зимой у нас еще впереди.

Мой собеседник смотрит на своем смартфоне стрим с беспилотника, который летает где-то над предместьями Константиновки. Это рутинный процесс мониторинга зоны ответственности бригады. Оператор летает над заданной территорией, к стриму подключены сразу несколько командиров разного уровня, трансляция для дежурных офицеров наверняка выведена на экраны ситуационной комнаты бригады. Мой знакомый сержант, в свою очередь, руководит и советует по ходу полета по отдельному каналу пилоту прямо в ухо: 

— Держись ниже уровня тумана! Просто опустись ниже, и никто уже не будет тебе ничего предъявлять!

Врага сегодня в зоне видимости нет, но подобный мониторинг всех направлений идет круглосуточно, пилоты БПЛА сменяют один другого. Все штурмовые группы, обнаруженные с воздуха, стараются сразу уничтожить.

Виктор показывает мне вчерашнюю запись. Два российских солдата едут на одном мотоцикле, рядом раздается взрыв, один боец горит, второй озадаченно смотрит на него секунду и бежит к обочине. 

— комментирует видео мой жилец. 

Сержант строго предупредил меня, что описывать точную географию позиций своей бригады, ее номер и всякие другие подробности тактического уровня не намерен. Но готов поговорить про войну, какой он ее видит четвертый год.

Виктор родом из небольшого города Запорожской области. Ушел воевать добровольцем в 2022 году, был рядовым. Воевал в Бахмуте, бил по российским штурмовикам из ПЗРК, держал сектора на крышах многоэтажек. Сейчас он вспоминает эти времена с заметной ностальгией.

— Они не стоят на месте. И те, кто рассказывает, что кацапы дебилы… Были бы они дебилы, мы б уже в Кремле сидели. С «вагнерами» так тяжко было, что капец! Последний штурм, когда мы в Бахмуте воевали, возле «Cамолета» это было («Cамолет» — стрела с МиГ-17, установленная в Бахмуте на пересечении улиц Мира и Чкалова в 1970 году в память о советских летчиках, воевавших во Вторую мировую войну.— Прим. ред.), он был очень тяжким, наученные такие они были… Там их и легло, конечно, под сорок человек, но всё равно очень сильные чертяки были, сейчас таких уже и нет.

Сейчас другая война, сплошная война дронов идет, сейчас один дом большой могут держать три бойца, а четыре его штурмуют.

Я как-то попал в ютубе на канал «Антизомби», который делает обзоры российской пропаганды, а там Скабееву показывают, и она такое несет: «Десять тысяч в Покровске в окружении! Они еще сто тысяч собрали, а мы их уничтожим!» — где они такие цифры берут?

Тех ребят, которые в 2022-м первыми пошли [добровольцами], не так много [в строю] осталось. Да и офицеров — а в командире же главное, чтоб он окопы узнал (получил реальный боевой опыт на земле.— Прим. ред.). Нас наш комбат слышит, понимает. Сейчас не может быть задачи «выйти на боевые позиции» — невозможно в полной выкладке сейчас пройти десять километров [из-за постоянного присутствия вражеских дронов]. Что-то придумываем, НРК (наземный роботизированный комплекс) используем, дронами [припасы] доставляем — машиной сейчас на позицию груз не особо закинешь.

«Рубикон» и оптоволокно

Для Виктора это тяжелая тема. Его подготовленную для этой новой войны машину всё-таки спалил недавно дрон во время доставки припасов и боекомплекта на боевую позицию взвода. Он всё довез, но на обратной дороге попал под атаку.

— Я выехал на Констаху (Константиновку.— Прим. ред.), вез своим хлопцам на позицию всё, что нужно, а когда возвращался, меня догнал FPV-дрон на оптоволокне, — говорит Виктор. — Однозначно то было оптоволокно, потому что РЭБ на машине был такой, что он закрывал весь спектр радиочастот любого дрона, простой дрон до машины моей никак бы не долез.

Передок тут у каждого свой: у ремонтной роты он дай бог если в Краматорске, у нас он за два-четыре километра от линии фронта, пехота находится в 70–200 метрах от врага. Лучший случай — это когда между пехотой и врагом метров 300–400, это уже рай!

Передок стал таким понятием размытым, такая штука, как FPV, само понятие «линия боевого соприкосновения» уничтожила. Теперь есть килл-зона — от 5 до 10, а бывает, и до 15 километров. Если очень много врага на секторе ответственности, они в рамках своей килл-зоны уничтожают всё, что движется. Точно так же, как и мы.

Боевая работа одного подразделения идет обычно неделю, и оно меняется на отдых.

Это ему я возил всё, когда мою машину подбили. Сейчас сложнее всего не воевать, сложнее именно зайти на позицию, а потом выйти с нее.

Если ты на позиции не светишься, хорошо замаскирован, придерживаешься всех требований безопасности, то более-менее нормально можно выжить. Ну, если тебя не спалили и не нанесли примерно в твою сторону огневое поражение…

— Рассказы про уничтожение «Рубиконом» (элитное подразделение пилотов БПЛА российской армии, которое, по данным американской прессы, особенно эффективно действует в поддержке штурмов донецких городов. — Прим. ред.) логистических путей вокруг Покровска имеют смысл? И вообще рассказы об особых отрядах пилотов россиян?

— «Рубикон» — это очень серьезные типы вроде наших «Птах Мадьяра». У них самое лучшее оборудование из того, что на сегодняшний день могут получить в свое распоряжение вооруженные силы. «Рубикон», «Судный день» — это реально серьезная проблема. Это оснащенные подразделения, где за пультами сидят ни разу не кривые пацаны. Когда говорят: «“Рубикон” зашел — логистики нет», то это реально зашел «Рубикон», и логистика максимально затруднена.

Хотя если поставить пятнадцать вышек с направленными лучами РЭБ, которые заглушат не дрон, а пульты пилотов, то летать не будет ни хера. Исключение — оптоволокно, но по нему работают мобильно-огневые группы типа нашей, если они его видят и достают, они его уничтожат.

— А как вы видите оптоволокно?

— Визуально! У него ж снизу здоровая елда такая (катушка с оптоволокном.— Прим. ред.) висит! Если наше оптоволокно будет над нами лететь — хана нашему оптоволокну! Должны всегда предупредить группы впереди, которые прикрывают в поле что-то [о запуске украинских дронов]. Сейчас такая война — сбиваем, что бы ни летело. Если они не предупредили о том, что в такое-то время плюс-минус 15 минут будем лететь примерно с такого-то азимута на такой-то, то будет всё сбито на хрен!

— Килл-зона на дорогах теперь начинается где-то с Алексеево-Дружковки уже?

— Вообще-то, килл-зона начинается сейчас приблизительно с Белой Горы и заканчивается она Константиновкой — это местность, где с очень высокой вероятностью по вам прилетит FPV-дрон. Это если в нашу сторону.

Но если разобраться, все эти понятия вроде «килл-зон» становятся всё более размытыми, совсем сложными понятиями. Есть у них дроны типа «матка», их долбанные «Приветы» и всякие другие приблуды, они цепляют на себя еще два дрона. Кажется, пару месяцев назад они долетели до Славянска и на трассе Славянск — Изюм «задвухсотили» машину. Какая такая килл-зона от Константиновки до Славянска? И всё равно это от Лимана прилетело тогда или от нас, всё равно речь идет о дальности в 30+ км. Этот «Привет-82» — такая дешевая хрень, сделанная на коленке в гараже, но может нести БК с зарядом, может быть разведчиком, может быть маткой — переносчиком дронов.

Что «Молния», что этот «Привет-82» — оно одно и то же, две планки, фанера с пластиком и моторчик электрический, с одного FPV снятый, плюс оптика и взрывчатка подвешена. Всё про всё помещается в 200 долларов! И оно шурует, и нормально шурует: летит, доставляет взрывчатку, уничтожает то, до чего дотянется. Тот же самый FPV-дрон, только помощнее чуть будет.

— Совсем другая война по сравнению с 2022 годом?

— (Смеется.) Да в 2022 году я пешком выходил на позицию, на машине всё привозили к позиции, накрывали ее сеткой и спокойно день работали. А вечером приезжала машина и всё и всех забирала!

А теперь от моей машины мало что осталось — а она была с мощнейшим РЭБом, закрывавшим все частоты, кроме сотых, но на них сейчас никто не летает. Мангал там был сантиметров по 60 сверху и 40 с боков, отработал на все сто — защитил салон, мы вышли из машины и пошли дальше. Осколками перебило маслопровод, ехать дальше машина не могла, ее потом добили дополнительными атаками, когда нас там уже не было.

В тот же день хлопцев забирали на «течике» (популярный в ВСУ микроавтобус «Фольксваген Т-4») — ему первый дрон прилетел в колесо, остановил, другой — уже в середину, и ее «раскрыли» — всю машину.

— Сколько такая машина стоит?

— 200–300 тысяч гривен машина, мощный РЭБ к тому же тысяч на 350 потянет. Собирают волонтеры деньги, а когда недостает, берем свои без-гра-нич-ные боевые выплаты и скидываемся все.

Волонтеры — в основном из тех, кого мы знаем лично. Вот Оксана нам, например, собирает на РЭБ взамен утраченного. 

Заботы сержанта: сборы, зимний блиндаж, гражданские

Вопрос сбора денег очень беспокоит Виктора. Он видит войну со своей перспективы очень утилитарно. Он обычный военнослужащий, у него нет медийной известности, да и позволить он ее себе не очень может: обращения для своих волонтеров делает в маске. Страна разорена, люди тянут на себе войну уже четвертый год, все устают и на фронте, и в тылу. Что там в России и с Россией происходит, он не очень вникает — он знает, что «кацапов нужно убивать». Минуту молчит, думает и вдруг выдает: «Ну я не про народ весь, конечно, но тех, кто на нашей земле находится, надо стараться доставать всех!»

И еще он следит за какими-то российскими волонтерами и их сборами: ему чудится обычная украинская мысль о том, что «в чужих руках всегда толще». Ему кажется, что какие-то россияне слишком быстро собрали деньги на какие-то машины для себя.

— У нас нет такого количества людей, 140 миллионов, они там донатят, ну сколько-нибудь миллионов из них, не знаете? — вдруг спрашивает мой собеседник из ВСУ. — У нас хорошо набирают раскрученные подразделения типа «Птахов Мадьяра», например, и то они, мне кажется, набирают до 70% средств из зарубежных фондов.

Вы знаете, что стоит поставить одну позицию самого элементарного — «мавиков» (базовые дроны-квадрокоптеры производства китайского JVI.— Прим. ред.)? Чтобы она просто начала работать, нужно от 400 до 500 тысяч гривен.

Дальше — как там комбриг их расставит по направлениям, это его головная боль, решение людей с большими погонами. Моя головная боль, чтобы мои хлопцы вернулись с позиции, выполнив боевой приказ, насколько это возможно.

Я ищу оснащение, договариваюсь с волонтерами, не всё есть от державы — ищу, чего не хватает, даже долбаные печки перед зимой. Просить бригаду, чтобы она что-то придумала на обогрев подразделения на «нуле», — она выдаст «буржуйки», и что с ними делать в 2025 году? Вопрос не в том даже, что она дымит, главное — она дает тепло, как и куда отвести тепло? Сейчас всё летает с ночными (тепловизорными) камерами, как только на фронте будет найден источник тепла — туда сразу будет нанесено огневое поражение. То есть надо придумать что-то такое, что будет греть в блиндаже, но чтобы тепло при этом наружу не выходило! Буржуйка уже не подходит по этому параметру, это во-первых, во-вторых, где для нее брать топливо? Из посадки, которая и так высечена?

Завезти древесину на позицию, чтобы было чем топить, — как это сделать? И где эти дрова потом хранить, чтоб не демаскировало? Отдельную яму копать? Короче, это всё бред!

Что тогда брать? Говорят вот про автономные обогреватели условной WEBASTO — так, в общем, принято у нас называть весь класс автономных автомобильных обогревателей. Но он тоже выдает тепло. 

Рассказывают, что нужно трубу длинную закопать и отвести в сторону — она вроде охлаждает воздух. Ни хрена! Только в первые полчаса, потом через час, через два всё равно наберется температура, и тепло будет «светиться». Опять же далеко эту трубу ты не вынесешь — говорят, нужно 10–15 метров. Так вот метр этой трубы стоит 700 гривен, 10 метров — 7000, откуда их брать?

Я для своих блиндажей нашел такое решение этой проблемы — обогреватели Zibro на солярке. Заливаешь 20 литров, и он работает, как эти старые лампы, «гасови» с фитильком. 

Задача с ним — просто на вход блиндажа повесить два-три одеяла, можно даже подушку на вход приспособить. Плюс хотя-бы полметра-метр наката сверху — один, лучше — два, еще лучше — три, а совсем хорошо — десять накатов! И всё — тепло остается в блиндаже, держится температура, не видно вас в тепловизор.

Чем меньше противник видит подразделение, тем дольше оно живет, тем дольше существует позиция. Чем дольше живет позиция, тем больше бойцы выполняют боевой работы, тем больше кацапов ложится в землю.

Самое главное — это маскировка! Это уже не 2022–2023 год, когда они херачили по площадям просто немыслимым числом снарядов, они тогда за сутки могли выпустить 60–70 тысяч их. Это каждые 30 секунд был прилет — я не знаю, как мы выжили.

Но, с другой стороны, не было столько дронов. Где-то вверху летал «Орлан», что-то они увидели — сильно потом нанесли удар. Уничтожил в небе «Орлан», они становятся слепыми, снова стреляют по площадям, никуда не попадают — можно было жить. Сбил «Орлан» — пока они поймут, что случилось с бортом, пока новый запустят, пока он долетит — минимум час покоя относительного у тебя есть! Тем более что раньше чаще всего не было онлайн-режима, «Орлан» летал, записывал всё, что видел, потом возвращался, всё это сливали на флешку, подсоединяли ее к компу, изучали картинку и только потом могли ударить, если что-то на своей записи обнаружат. Это минимум два-три часа — за это время вполне можно было сменить позиции, если вас «спалили». Хотя тогда казалось, что вокруг всё тяжко, теперь же понимаю, насколько ж было проще!

Сейчас всё по-другому совсем, сейчас каждый сантиметр фронта под внимательным глазом дронов.

Повторюсь, в 2022 году они выпускали до 70 тысяч снарядов в сутки, сейчас у нас с ними паритет — 10–15–17 тысяч… И стреляют они теперь не по площадям, а только если что-то выявили. Всё остальное, штурмы, — всё сопровождается дронами.

Сейчас в Дружковке должны копать день и ночь, один-два-пять накатов сверху, всё должно быть прикрыто. Инженерная служба нашей бригады, конечно, тоже работает круглосуточно, но, чтобы накопать позиций на полноценную бригаду, нужна такая же бригада строителей, которые плотно будут работать, а здесь всё усложняется теми же самыми обстрелами, КАБами, «Градами».

Нормально окапываться нужно было, когда эти мудаки были в Бахмуте, Клещеевке, именно тогда Константиновку нужно было окапывать. А так бывает, что мы выходим на позицию и сами окапываемся.

— Как выглядит война в городах?

— По-разному, бывает сложнее, бывает легче. Сейчас всё определяется: если мы удержим Константиновку, а они туда не долезут, то русские окажутся в очень сложном положении. У них позиции сейчас на ровной местности, они не зайдут в город, и они будут мерзнуть. 

Чего они так прутся в Покровск, Константиновку — зима впереди! Зимой в поле очень сложно, капец как сложно — начиная с логистики. Что бы ни проехало сверху — сразу на снегу видны следы: где машина ночью ехала, где она остановилась, где люди ходят, где они натоптали при входе в блиндаж…

В городе гораздо легче маскироваться и прятаться, хотя бои в городе — это вообще отдельная глава. Вроде есть где прятаться, но, с другой стороны, если прилетает снаряд, то бетонная крошка становится дополнительным фактором производства осколков, плотность поражения снарядом увеличивается кратно.

И еще в городах есть гражданские! Понимаете, я в таком городе, как Константиновка, должен бить на движение любое. Сплошной линии фронта нет, кацапы переодеваются в гражданское, просачиваются группами… А у меня вдруг рядом с позицией подвал бывшей пятиэтажки — и там восемь человек! Я их спрашиваю, что вы тут делаете? Они типа охраняют свой дом. Я вывожу одного за руку наружу, показываю его дом — а там пятиэтажка сохранилась до второго этажа — и спрашиваю: «Что именно ты охраняешь?» И что с ними делать, непонятно. Еды нет, воды нет, связи нет — но они в таком городе умудряются на велосипеде выехать, закупиться продуктами и наверняка же позвонить родне и мало кому еще. Как рядом с ними разворачивать позицию? Много лишних гражданских еще в городе (4500 человек остаются в Константиновке, по официальным данным).

Про бои в городе тут вам с пехотой лучше поговорить. Мы с ней воевали вместе в 2022–2023 году, когда в Бахмуте над головой летали самолеты и их легче всего было бить из «Перунов», «Стингеров» в пехотных порядках. А сейчас самолеты к фронту не летают, к фронту летят КАБы, у них дальность уже до 70 километров, он его пустил — и улетел…

«У людей 50+ уже другие когнитивные способности»

Вся жизнь Виктора в войне. Он слышит отголоски происходящего в Киеве, не особо вникая в них: враг впереди, враг в России, сейчас надо отбивать врага — и точка.

— Там, говорят, на квартире у какого-то министра больше 4 миллионов долларов нашли? — вдруг роняет он. — Нам бы сюда эти деньги, я б свои машины не жег, всё сделали бы по уму: НРК бы вез припасы, над ним бы я «мавик» повесил — следить, а с боков бы его два FPV-дрона всегда прикрывали. Всё было бы как надо!

Я знаю от других солдат, что наземные роботизированные комплексы (НРК) — штука на войне пока проблемная: даже банальная посадка в поле может экранировать, перебить связь с ним, он может перевернуться, для него нужен продуманный устоявшийся маршрут. Например, не помешает промежуточная дежурная позиция, где на НРК умелые военные люди поменяют батареи.

Поэтому надзор сверху для его работы важен, и сопровождение боевых дронов-камикадзе для осмысленной работы по возможным чужим штурмовым группам тоже не помешает. 

По лицу Виктора видно, что он бы для своей бригады с умом пристроил каждую сотню тысяч из тех четырех миллионов. То, что они не в квартире министра были и что такое бэк-офис, его уже не интересует прямо сейчас. С этим он, может, разберется потом.

Мы выходим на улицу, сейчас, в ноябре, уже рано темнеет — где-то что-то понемногу гремит, слышны иногда короткие стрелковые очереди. Это может быть и близкий полигон — сейчас очень часто опытные «старые» бригады учат свое пополнение сами небольшими группами, когда они приходит в части. Нет больших скоплений новобранцев как целей для российских баллистических ракет, зато есть опытные инструкторы с конкретным боевым опытом и возможность рассмотреть новобранцев поближе.

— поясняет Виктор мою негодность для работы непосредственно с БПЛА. — Но вторым номером в расчет, снаряжать снаряды, подвешивать их, — вполне!

Я киваю в ответ на слова про «когнитивные способности», слышу о них не впервые даже в последнее время. Производители дронов в Киеве рассказывали, что лучшим пилотам на фронте меньше тридцати, самому успешному украинскому асу — 32, но он начал свой счет убитых врагов задолго до своих 30.

Возраст — больная тема и для Виктора: ему 37, начал свою войну он в неполные 33, только вернулся с работы за границей, купили с женой квартиру, начали ремонт…

Он роняет что-то про то, что нельзя оставлять войну своим детям и внукам, и внезапно тяжело замолкает. Детей у него пока нет, не успели с супругой, были проблемы со здоровьем, а теперь прошло четыре года в войне, и каждый такой год делает их старше, и эти годы у них вот конкретно ворует Россия…

Он рассказывает про войну вокруг, про слишком тихий вечер — обычно мобильные группы уже вовсю работают по «Шахедам», которые летят в сторону Славянска бомбить Николаевскую ТЭС. С вечера начинают прилетать пачками КАБы в Константиновку, Алексеево-Дружковку, на позиции вокруг городов — это как минимум громко. Когда такое падает относительно рядом, шатает стены у домов, местные их строили после еще прошлой войны, часто из отработанного шлака, со временем и ростом благосостояния обкладывая его кирпичом, — сейчас по этим стенам везде проскакивают трещины.

В среду 26 ноября три планирующие бомбы, в 250 килограмм каждая, долетели до микрорайона Лазурный в Краматорске, сообщения об этом писали не местные: краматорчане называют этот район «Чернобыль», это скопище панельных девятиэтажек стали активно заселять в 1986-м. Сейчас сообщают о нескольких раненых от такого невероятно мощного удара по жилой застройке — в городе население максимально рассредоточено, максимально прячется за стенами, не гуляет лишний раз. Если нет прямого попадания в дом, то и жертв меньше, чем могло бы быть. В субботу 29 ноября во второй половине дня в город прилетели уже ракеты от РЗСО «Смерч». Приземлились рядом с продуктовым крытым рынком, центральным в городе, взорвались в рядах торговых киосков с одеждой, вызвав большой пожар.

Виктор воевал в Бахмуте, Клещеевке, его подразделение для отдыха снимало жилье в Константиновке, он движется по течению этой войны, стараясь как можно более четко выполнять свою боевую работу. Выполнит ее здесь, нужно будет — упрется в следующий дом дальше, в Изюме, в Харькове.