Женщина под влиянием

Хоррор о материнстве — или честный фильм о послеродовой депрессии? Если вы хотели завести ребенка, то «Умри, моя любовь» отобьет желание даже думать в эту сторону. Дело не только в самой теме деторождения: трагедия Линн Рэмси в принципе может лишить желания жить, особенно если вы трудно проходите осеннюю хандру или сомневаетесь в каком-то непростом выборе прошлого. Существуют душеспасительные фильмы с настроением «всё будет хорошо», и «Умри, моя любовь» — их упрямый и жестокий оппонент с другой стороны ринга: хорошо не будет, вам не помогут, и сами вы, скорее всего, не будете знать, чем вам помочь. Вот что такое быть человеком. 

Молодая мать Грэйс (Дженнифер Лоуренс) приезжает с мужем Джексоном (Роберт Паттинсон) в американскую глубинку, чтобы спокойно воспитывать ребенка и вернуться к писательской карьере. У захудалого дома дурная история, а в жизни за городом больше общего с изоляцией, чем со здоровым отдыхом на свежем воздухе. В отношениях Грэйс и Джексона можно уловить следы взаимной страсти, юмора и игры: дурачатся они уж точно как самые настоящие дети. Но младенец расшатывает хрупкий баланс: криком, потребностью в постоянной заботе, материнском внимании и молоке. Зритель поселяется в голове у Грэйс и видит распадающиеся контуры окружающего мира, крайности радости и отчаяния, постоянное напряжение. Тревожно и непонятно, что Грэйс выкинет в следующий раз. Закричит? Сделает неуместное замечание? Попытается себе навредить? Заплачет? Задаст мерзкий вопрос в упор? Два часа в ее голове — это и фильм ужасов, и истерика, и великий фильм о любви одновременно.

В основе фильма лежит одноименный роман аргентинки Арианы Харвиц «Mátate, amor» о постепенном соскальзывании молодой матери в нервный срыв и жестокие фантазии. «Это прекрасно написанная книга. Но я не была уверена, смогу ли ее адаптировать: она сюрреалистична, и вы до конца не знаете, что является реальностью, а что — нет», — вспоминает Рэмси о начале работы над фильмом. Рассказчик в истории ненадежен, ведь это психика героини: ее вариант истории постоянно разваливается и пересобирается. Фильм, как и его главная героиня, находится между: не в полном рассудке, но и не в безумии; не в любви к ребенку, но и не в отвержении; не в браке, но и не вне него. Каждое решение временное, а каждое слово может нарушить равновесие. В современном арт-мейнстриме действительно не так много фильмов, в которых буквально непонятно, чего ждать в следующие 10 минут: от сюжетных поворотов до смены жанра.

Режиссерка родом из Шотландии Линн Рэмси меньше всего в своей карьере интересуется нормой, однозначными эмоциями и объяснимыми героями. Инфернальное и противоестественное всегда есть в ее персонажах независимо от возраста и гендера. В «Умри, моя любовь» Рэмси развивает этот подход: фильм не пытается объяснить поведение молодой матери, рационализировать ее психику, дать инструкцию к ее реабилитации, встать на сторону ее близких. Эта безоценочность режиссера может обезоружить неподготовленного зрителя. Некто хватает ружье, передразнивает младенца, сбегает из дома и говорит мерзкие вещи, а ты ему сочувствуешь. В «Умри, моя любовь» нет исповедей, покаяния, а главным образом — надежды, так необходимой, чтобы фильм хорошо продавался и был массовым. Это кино, которое показывает, как постепенно разрушается внутренняя карта человека, когда ты выбираешь новую роль, не рассчитав силы, — и не по ошибке, а потому, что ее невозможно рассчитать. Дать жизнь новому человеку — это ноша, тяжесть которой нельзя предсказать заранее. 

Дженнифер Лоуренс не играет симптомы и не иллюстрирует послеродовую депрессию, а делает свое тело телом героини, и в нем одновременно сталкиваются желания исчезнуть, контролировать, выдохнуть и отпустить. Грэйс пытается быть приветливой и удобной, но не в состоянии выдержать социальные ритуалы: и если в одной сцене она терпит, то в следующей — взрывается будто ни с того ни с сего. Широта природных просторов тоже будто бы сжимает голову главной героине. Вслед за мифом о преображающем родительстве Рэмси разрушает миф о бегстве на природу, где люди якобы исцеляются. Здесь природа не спасает, а только обнажает, что супружеская пара не может наладить связь.

Муж главной героини, сыгранный Робертом Паттинсоном, — удивительный пример точного режиссерского наброска. Он не антагонист и не герой второго плана, а редкий случай присутствующе-отсутствующего партнера в кино, который всегда поблизости, но почти никогда не к месту. Джексон хочет быть рядом, но не понимает, куда именно ему встать, говорит правильные вещи в неправильной ситуации и тихо сходит с ума от того, что не в состоянии узнать любимую женщину (если когда-то вообще ее знал). Между мужем и женой — пространство, которое невозможно преодолеть словами и поступками: Джексон живет в мире, где ему позволено время от времени не быть родителем, а Грейс живет в мире, где ей это не позволено. Эту разницу нельзя ни проговорить, ни решить взаимными компромиссами: это экзистенциальная пропасть раз и навсегда. Между этими конкретными людьми или между мужчиной и женщиной в принципе? На этот вопрос Рэмси тоже не отвечает.

Феминистская энергия фильма берётся из последовательности Рэмси быть непоследовательной. Ее Грейс — забавная, антисоциальная, апатичная, эгоистичная, заботливая, опасная, честная и лицемерная — напоминает гиперреалистичных героинь фильмов Джона Кассаветеса и мистических женских персонажей Дэвида Линча. В одном из интервью Рэмси говорит: «Мне хотелось, чтобы она оставалась неразгаданной, как ковбой в вестерне». Ее Грейс и правда взялась будто бы ниоткуда и просто есть. 

В контексте современного кино это один из редких случаев, где женская субъектность не подчиняется терапевтической логике, а живет в пространстве психических переживаний — звуков, прикосновений, цветов, слов, мыслей и импульсов, которые передаются зрителю даже через плоское изображение. Фильм вызывает ступор и неловкость, как и хамская прямолинейность Грейс с посторонними. Он может раздражать, пугать, утомлять и выматывать, но всё это потому, что он говорит о вещах, которые обычно умалчивают. Женщина и ее Тень, жена и ее Тень, мать и ее Тень, писательница и ее Тень. Такое кино обречено провалиться, потому что слишком задевает, и остаться в истории, потому что отказывается что-то объяснять: роскошь, которую могут позволить себе только самые бесстрашные режиссеры.