Как разбудить свою страну

Мальчик в синей куртке забирается на столб на Студенческой площади Белграда и размахивает сербским флагом. Его фотографирует счастливая женщина в пуховике с меховым воротником (в феврале прохладно, а в этот день и вовсе дует кошава — пронизывающий ветер с Дуная): по всем признакам, его мама. В руке у нее плакат: “Mama po struci, transparent u ruci!!!” («Мама — по профессии, плакат — в руки»).

Спрашиваю, что привело ее сюда в прохладный вечер, а она вместо ответа кричит сыну: «Иди сюда, Владимир, надо интервью дать».

— Мы хотим улучшения ситуации во всей стране, — говорит мама (ее зовут Ива) на сербском, а сын переводит на английский. — Мы хотим справедливости, хотим перемен. Протест заряжает нас энергией и дает надежду, что мы будем жить лучше.

Владимир рассказывает, что учится в школе «Раде Кончар», и в ней занятия не прекращаются. В 2025 году, по его словам, не работают 90% школ, а если дети и ходят на учебу, то сидят в классах без дела.

— А ты сам-то ходишь в школу? — уточняю я у Владимира.

— Нет!

— Почему?

— Из-за матери, — с гордостью в голосе отвечает чрезвычайно довольная собой Ива и смеется. Спрашиваю, не устает ли она сидеть с детьми дома (на протест она пришла еще с двумя детьми, младшими сестрами Владимира — Катариной и Теодорой), но такой проблемы нет: «Мои дети очень независимые, поэтому остаются дома одни, а я работаю».

— Она доверяет нам! — объясняет Владимир. — Я поддерживаю протест и пытаюсь затащить на протесты других детей из своей школы, но это получается не очень. Мои одноклассники поддерживают меня, но старшие ученики и учителя — не слишком.

— В его школе все любят [президента Сербии Александра] Вучича, — говорит мать и рассказывает про школу, где учится Катарина. — У нее в школе только ее учительница не хотела, чтобы дети ходили в школу. Это продолжалось две недели, но потом она сдалась.

Семья старается выбираться на протесты каждую неделю. Для Белграда в начале февраля 2025-го это, пожалуй, даже слишком редко — здесь почти каждый день проходит какая-нибудь акция, а иногда и несколько.

На Студенческую площадь нас с Ивой и ее детьми привело шествие, стартовавшее в 19:00 7 февраля от школы Короля Петара. Перед ней собралось несколько сотен человек, в основном учителя и родители, многие с детьми. Некоторые держали в руках самодельные плакаты с фразами вроде «Ученики старого города — со студентами», «Мы поддерживаем учителей и студентов» и даже с цитатой Нельсона Манделы «Образование — самое мощное оружие, с помощью которого можно изменить мир».

По дороге к Студенческой площади почти ничего не скандировали, но все равно было очень шумно: звучали свистки и дудки, а солиднее всех — оглушительная вувузела в цветах флага. Из окон квартир демонстрантов приветствовали жители. Когда протестующие вышли на крупную трассу, ведущую к мосту в новую часть Белграда (и в частности, к аэропорту), дорожные полицейские услужливо перекрыли движение (спецназа, а тем более автозаков, водометов и прочих средств подавления беспорядков не было).

У философского факультета университета Белграда процессия остановилась — люди долго аплодировали, а им в ответ из здания махали руками студенты, которые с ноября взяли его под свой контроль.

На площади, где мы разговариваем с Ивой и Владимиром, находятся сразу несколько зданий Белградского университета. К фасаду главного из них привязаны три развевающихся на ветру полотнища: два черных и одно белое с большой ладонью кровавого цвета (главное лого протестов символизирует, что руки у чиновников в крови).

Коррупция убивает

Акция заканчивается долгими 15 минутами молчания — в честь 15 погибших 1 ноября 2024 года в Нови-Саде, когда бетонный навес над входом в здание железнодорожного вокзала обрушился им на головы.

Когда прошел первый шок, были возложены цветы и выплаканы слезы, сербы начали задавать власти вопросы.

— Всем сразу было понятно, что вокзал — это не просто несчастный случай, а что тут есть вина власти и коррупция. После обрушения представители власти стали говорить, что ремонтировали все, кроме навеса, хотя каждому, у кого есть глаза, было понятно, что это не так, ведь навес выглядел иначе, чем раньше, — рассказывает мне студентка филологического факультета белградского университета Мила (фамилию она попросила не указывать).

Потом власти, по ее словам, отказывались показать общественности документы и предлагали дождаться судов. Отставки министра строительства, которая произошла 4 ноября, людям уже было недостаточно.

Что-то надо делать, — говорит Мила.

5 ноября, после трех дней траура, жители Нови-Сада пришли к мэрии с большим транспарантом: «Вы виноваты, вы ответите». В мэрию полетела красная краска, кто-то (протестующие уверены, что это были нанятые властью провокаторы) попытался ворваться внутрь. Полиция использовала слезоточивый газ, задержала несколько человек.

22 ноября студенты и профессора факультета драматического искусства университета Белграда собрались почтить память погибших, когда их атаковали неизвестные люди в гражданской одежде. Позже в нападавших опознали членов Прогрессивной партии Вучича.

Уже через месяц, 22 декабря, на площадь Славии в Белграде вышли до 100 тысяч сербов. Наступили новогодние праздники, но протест (в отличие от «Болотного» в Москве 2011 года) на каникулы не ушел. А 27 января новый импульс протестам придало избиение дубинками студентов, наклеивавших стикеры на здание офиса Прогрессивной партии в Белграде. Выбежавшие из здания люди с дубинками, по данным СМИ, сломали студентке челюсть. «Они нападают на отдельных людей, чтобы всех напугать, но после этого только еще больше людей выходит», — говорит Мила.

Как это случилось в ноябре 2013 года после разгона Майдана в Украине, так через 11 лет повторилось в Сербии. Возмущенные насилием сербы снова высыпали на улицы: 1 февраля десятки тысяч человек перекрыли все три моста в Нови-Саде, один из них простоял заблокированным целые сутки.

— Вас удивило, что протест такой массовый?

— Да, и я думаю, это всех удивило, ведь мы считали, что здесь уже никогда ничего не изменится. А сейчас протест становится все более радикальным! Каждая большая акция больше предыдущей, хотя каждый раз кажется, что больше уже просто не может быть! Но в Нови-Саде 1 февраля как будто целый город вышел на улицу! — восторженно говорит Мила.

По мнению главного редактора сербской газеты Radar Весны Малишич, в Сербии все давно шло к народному восстанию. «Полтора года назад в Белграде произошел шутинг, и тогда прошли огромные демонстрации, которые были ответом на волну насилия, которая идет в этой стране уже долгое время. Параллельно СМИ рассказывали об огромной коррупции в Сербии. Люди знали про нее — видели, что одна и та же улица ремонтируется три или четыре раза, — но обрушение навеса в Нови-Саде всем наглядно продемонстрировало, к чему может привести такая коррупция», — говорит Весна.

Ее слова подтверждают студенты. «Мы чувствуем, что боремся с несправедливостью и коррупцией. Дело не только в навесе — крупнейшей трагедии в истории Нови-Сада. Если у нас происходит два шутинга подряд, то приходит мысль: а работают ли правильно все институты? Есть ли в школе психолог? А что с выдачей разрешений на ношение оружия? В итоге люди в Сербии не чувствуют себя в безопасности из-за государства, мои знакомые боятся ездить на поездах, и я их понимаю. Нам надоело жить так», — объясняет мне причины возмущения людей студент Лука.

«Когда правительство решило атаковать студентов, многие из которых имеют родителей, которые могли бы быть даже его сторонниками, — это был переломный момент для общества. Власть сама ускорила события, — говорит журналистка. — Менталитет людей в Сербии такой, что они способны долго терпеть, но студенческий протест на самом деле является вершиной недовольства в Сербии».

Захваченный факультет

25 ноября, вскоре после первого нападения «титушек» студенты забаррикадировались в зданиях своих факультетов (университеты в Сербии пользуются автономией). «Студенты сказали: если будете на нас нападать, то мы не будем уходить из университета, потому что здесь чувствуем себя в безопасности», — рассказывает Мила.

Первыми объявили о блокаде факультеты философии, филологии, политических наук, естественных наук и математики Белградского университета и факультет философии университета в Нови-Саде. Сейчас во втором городе Сербии захвачены все факультеты университета, расположенного чуть за пределами центра на берегу Дуная. Захвачено и здание ректората, на котором висит плакат: «Помним — всё, не забудем — ничего». Между факультетами припарковано несколько десятков тракторов — фермеры привезли их в город и помогают перекрывать улицы во время больших акций. На одном из тракторов написано: «Не трогай меня — я позову детей».

У входа на философский факультет в клумбу воткнут транспарант: «Хотим правовое государство».

Когда на вокзале в Нови-Саде рухнул навес, студент местного философского факультета Саво Прерадович сидел на паре по деловому переводу. Сейчас он — высокий парень с длинными волосами — проводит мне по своему факультету экскурсию.

Некоторые студенты ночуют на факультете, другие приходят только днем. Саво остается здесь с февраля, спит на надувном матрасе в одной из аудиторий. «Здесь уютно, чувствую себя как дома», — говорит он.

Вдоль стен на первом этаже расставлены столы с едой, которую приносят неравнодушные граждане. Все аккуратно поделено на категории: «соленое», «сладкое», «мюсли и хлопья». В глубине первого этажа валяются спальные мешки и лежанки, тут же на полке нераспакованные надувные матрасы для желающих, рядом коробка с книгами, пакет с пластиковыми крышечками на переработку.

Схема расположения аудиторий задрапирована флагом Сербии, тканью с большой красной ладонью и плакатом с надписью «Вам нечего терять, кроме своих оков». На видном месте ватман, на котором расписываются посетители: No Pasaran, «Отпор» (в честь движения из 90-х, которое ненасильственными методами боролось с режимом Слободана Милошевича), по-русски «Мы с вами», Spread Love и другие надписи. Кто-то нарисовал двух обнимающихся зайчиков.

Около входа красуется транспарант с изображением змея с тремя головами — президента Вучича, премьера Милоша Вучевича и, как с сомнением замечает Саво, — Милошевича. На свернувшейся в кольца змее лежит сэндвич. «Это премия тем, кто голосует и ходит на митинги правящей партии — им дают сэндвич и 2000 динар (около 20 евро) за участие», — поясняет Саво.

Тут же валяется настольная игра Uno (еще, по словам Саво, студенты режутся в карты), рядом на стене список рабочих групп с контактами координаторов. Есть охрана, организаторы публичных мероприятий, читальный клуб. «Студенты-книголюбы неделю читают книгу, а потом обсуждают ее вместе с преподавателем сербской литературы», — рассказывает Саво.

Внимательно все осмотрев, садимся поговорить с Саво на диван, заваленный одеялами и подушками.

— Гибель людей в Нови-Саде — это капля, которая переполнила чашу. Нам все надоело и мы вышли на улицу протестовать. У нас нет такого в культуре, что мы можем промолчать и, простите за эти слова, сказать Shit happens. У нас душа и огромное сердце, — говорит Саво. Он настаивает на общении на русском языке, хотя тот пока дается ему с трудом.

Попасть на факультет может любой студент, а профессорам и журналистам нужно подавать заявку за 24 часа. Есть специальный «черный список», но кто в нем находится, Саво не говорит. На входе дежурят несколько студентов, один из них внимательно изучает мою пресс-карту, заносит меня в базу.

— А попытки врагов проникнуть внутрь были? — спрашиваю я Саво.

— Вроде нет, но охрана [нужна нам] для того, чтобы слова, которые здесь произносятся, «не вышли» на улицу, — отвечает он.

Саво, судя по всему, имеет в виду выступления на пленумах — общих собраниях студентов. Когда я подхожу к большому залу с надписью «Пленум 18:00», хотя там и сейчас (днем) кто-то громко общается, Саво подскакивает и прикрывает дверь, чтобы я не услышал чего-нибудь лишнего.

Студент философского затрудняется сказать, какой процент его сверстников принимает участие в блокаде, но признается, что знает нескольких, кто хотел бы продолжать учиться.

— Им [сверстникам] нравятся наши плакаты [и действия], но им не нравится, что нет экзаменов. Я им на это отвечаю: «Не беспокойтесь, будут еще сессии, продолжим с того же места, на котором остановились. Нельзя сердиться на это, так не будет вечно. Потом продолжим нашу жизнь и экзамены, а пока приезжайте к нам, поговорите, выпейте кофе, покурите. Все будет хорошо», — рассказывает Саво.

Мила уверяет меня, что большинство студентов поддерживают блокаду университетов, потому что «зачем им диплом в такой стране, где работу гарантирует не образование, а лишь [Прогрессивная] партия».

От пленума к победе

Луке Петричу (имя и фамилия изменены) — субтильному и кудрявому парню в очках — 27 лет. Он студент факультета искусств Белградского университета. Учился культурной антропологии, но бросил, а затем поступил на кафедру режиссерского искусства. Экзамены он давно сдал, но уже больше двух лет ищет финансирование для дипломного фильма.

На каждом захваченном факультете проходят пленумы, где студенты могут участвовать в обсуждениях и голосовать, в том числе за возобновление занятий. Для пленума выбирается модератор, а рабочая группа готовит повестку. Совместные инициативы между факультетами обсуждаются через группы по коммуникации и безопасности. Саво рассказывает, что пленумы на философском факультете проходят по понедельникам, средам и пятницам, а в субботу — дискуссионные дебаты на разные темы, например, о «мероприятиях на улицах».

— Принцип прямой демократии заставляет нас всех быть вовлеченными. Это полностью прозрачно. Отказ от парламентов стал важной причиной популярности протестов, — говорит Лука, заочно споря с организаторами студенческих выступлений против Милошевича в 90-х, где был парламент и председатель.

Теперь все иначе: за три месяца практически непрерывных протестов от студентов не выдвинулся ни один лидер. Ни одной узнаваемой фигуры не появилось.

— Но это же в человеческой природе! Всегда появляются люди, которые тянут одеяло на себя, хорошие ораторы, к которым прислушиваются, у которых появляются сторонники.

— Мы придумали институцию, чтобы побороть эту человеческую природу, — это решаемо. На моем факультете есть те, кто сейчас больше вовлечен и, возможно, больше других информирован [о какой-либо теме]. Но группа наиболее вовлеченных в происходящее постоянно меняется, — объясняет Лука.

Он замечает мое скептическое выражение лица и говорит: «Мне кажется происходящее абсолютно естественным, и, наоборот, меня удивляют ваши сомнения». По словам Луки, на пленумах есть 30 слотов для выступлений, и никому не разрешают говорить по 20 минут. «Можно высказаться один-два раза. Поэтому лидеров и не появляется, да и зачем вообще они нужны?» — спрашивает он.

Мила, студентка с филологического, признается, что поначалу удивлялась отсутствию лидеров. «Представляете, на эфиры от студентов каждый раз ходят разные люди. Вопросы они стараются заранее узнать, чтобы [перед походом на интервью] обсудить на пленумах, и говорят потом не “я”, а “мы”», — объясняет она.

Печатать свое настоящее имя Лука мне запрещает. Не из-за страха ареста, как я сначала подумал, а чтобы лишний раз не светиться в СМИ.

Прямая демократия, пленумы и равенство всех участников заставляют вспомнить про социализм или даже анархо-коммунизм, но публично студенты про себя так не говорят.

По словам студента, леваками их обзывают боящиеся пленумов «некоторые фашисты» из Прогрессивной партии Вучича. Саво, отвечая на мой вопрос об анархической природе таких собраний, рассказывает мне про прямую демократию в Древней Греции. А себя называет либералом.

— Просто Европа и США сейчас стремительно правеют, к власти то тут, то там приходят правые популисты, а у вас тут анархия! — говорю я Луке.

— Я не хочу говорить о Трампе, Марин Ле Пен или Орбане. Как это связано с нашим протестом? Зачем мне об этом думать сейчас? — говорит студент и меняет тему.

Антиполитика

На видном месте внутри здания философского факультета в университете Нови-Сада выставлен список требований, который студенты выдвинули властям еще 15 декабря 2024-го. Саво с гордостью мне его демонстрирует.

В списке пять пунктов: «публикация всех документов, связанных с реконструкцией здания вокзала в Нови-Саде», «уголовное преследование физических и юридических лиц, ответственных за падение навеса», «отставка и уголовное преследование премьера Вучевича и мэра Нови-Сада Милана Дюрича», «уголовное преследование всех ответственных за нападения на учеников, студентов и граждан в ходе мирных демонстраций», «уголовное преследование полицейских, ответственных за нападение на Илью Костича» (74-летнего участника протестов оперировали после избиения в полицейском участке. — Прим. авт.).

Саво утверждает, что блокада университетов будет продолжаться, пока их требования не выполнят. Однако, сколько времени займет расследование и будет ли оно вообще, неясно.

— А если они не станут выполнять требования? Тогда что? — спрашиваю я студента.

— Мы просто будем дальше искать правду, может, не на блокадах и не на улицах, — нехотя признает Саво.

Кроме безлидерности, нынешние протесты в Сербии отличает от других их нарочитая аполитичность. Например, отставки президента Вучича никто не требует. На шествиях таких кричалок и плакатов нет. Саво, Мила и Лука объясняют, что так задумано специально.

— Мы хотим, чтобы наши институты делали свою работу, а не президент, у которого по Конституции по сути только церемониальная роль. Он же чувствует себя автократом, хочет себя представить главным героем или богом, но он просто президент, — рассуждает Саво.

— Мы не выступаем против Вучича, и это часть нашей стратегии, — говорит Лука. — Наша основная идея — заставить институты (прокуратуру, судей) работать. Если институты заработают как надо, то система рухнет. Тем более, что все предыдущие протесты против Вучича ни к чему не привели.

По словам Милы, Вучич «не сможет существовать в системе, где все работает как нужно, где есть право».

Вучича игнорируют не только студенты: 4 февраля с ним вести переговоры отказался ректорат. Ответ был такой: зачем вести диалог двум сторонам, «не имеющими полномочий обсуждать требования [студентов] и которым требования даже не были адресованы»

— Никто от Вучича ничего не требует, и это самое главное достижение студентов! До этого все протесты были направлены именно на Вучича, а он такой психопат, что ему важно быть в центре внимания всей страны. Он сейчас в панике и недавно даже кричал на бедного учителя, своего сторонника. Он не знает, что дальше делать, — говорит Мила.

Чтобы еще больше обезоружить Вучича, студенты не подпускают к управлению протестами оппозиционных политиков (все они, кстати, оставили без ответа мои запросы на интервью). Поначалу, говорит Лука, те пытались «оседлать протест», но студенты им «не разрешили».

— Они предлагали нам пожертвования, но мы отказались. Они пытались делать страницы в инстаграме, используя наши видео, но мы им запретили и репортили их. Мы не даем им выступать на наших митингах, — рассказывает Лука.

Он говорит, что сам раньше голосовал на выборах за оппозиционные партии, но даже не помнит, участвовал ли в протестах после выборов 2023 года. «Мне не казалось даже тогда это важным. Наш протест сейчас более осмысленный и более чистый. И поэтому он более массовый», — говорит он.

— Целых десять лет это правительство стремилось уничтожить любого оппозиционного политического деятеля, и студенты поняли, что у них не должно быть лидера, которого можно разоблачить. Их антиполитика — это способ обойти стратегию уничтожения оппозиции, применяемую правительством, — уверена Весна из «Радара».

Водители и адвокаты

Белград в феврале кипит: протесты обсуждают в барах и кафе. На открытие выставки, посвященной протестам, приходят сотни людей — дождаться своей очереди и попасть внутрь просто нереально.

4 февраля поздно вечером еду в автобусе в центр города. Заходят три девушки и начинают громко беседовать.

— Что завтра? — спрашивает одна.

— Три протеста, — отвечает другая и описывает каждый. И так почти каждый день.

5 февраля ранним утром около 100 водителей троллейбусов собираются у здания ГСП (городской транспортной компании Белграда). Когда к ним присоединяется колонна студентов с большим транспарантом «Машинци против машинерији» (водители против техники), все начинают путь по центру города к зданию мэрии.

Двое студентов несут картонную модель троллейбуса, на табло которого вместо конечной станции написано «Генеральни штрайк» (всеобщая забастовка). Девушка несет плакат: «Ако вам сметају блокаде, идите метром» (если вам мешают перекрытия дорог, езжайте на метро). Это сарказм, ведь Белград — крупнейший в Европе город без метро, постройка которого постоянно откладывается из-за нехватки денег.

Студенты в желтых жилетах обеспечивают организацию — сами перекрывают улицы по ходу движения колонны. На спинах названия их факультетов. Все то и дело скандируют: «Всеобщая забастовка», свистят и дуют в дудки, которые тут же в толпе продает предприимчивый мужичок. Еще он продает круглые значки «Лаки штрайк», оформленные в стилистике известной марки сигарет.

Пока идешь по городу, замечаешь, что нет более визуально политизированного города, чем Белград. Высказываются все: на столбах листовки «Лукашенко wanted» и «Сербия любит Меланию [Трамп]»), на стенах граффити с Путиным, надписи «Смерть капитализму», «Ратко [Младич] — герой» и «На Балканах геноцид был только в отношении сербов».

У здания мэрии около 300 протестующих останавливаются. Вперед выходит высокий молодой человек с ухоженной бородой, из-под пальто виднеется костюм-тройка. Из-за его контрастирующей абсолютно со всеми присутствующими на площади внешности я принимаю его за вышедшего к народу представителя мэрии Белграда.

Но он оказывается членом инициативы «Вратимо тролу 28» Давором Ступаром, которого попросили зачитать требования водителей.

— Сложилась уникальная ситуация, что рабочие ГСП сами организовались на протест, поэтому некому зачитать их требования. Мне оказали честь, попросив огласить их, потому что наша НКО борется за то же, что они, — объяснил мне хипстер. В 2019 году НКО Давора остояла 28-й маршрут троллейбуса, который власти хотели отменить.

Требования водителей, по словам Давора, просты: остановить уничтожение троллейбусного сообщения в Белграде, закупить новые троллейбусы, сохранить депо «Дорчол» в руках ГСП и проанализировать контракты, по которым многие маршруты в прошлом году перешли в частные руки. «Они думают, что там много коррупции», — поясняет он.

Небольшое число собравшихся перед мэрией не кажется Давору разочаровывающим. «Это всё равно великое дело, учитывая, что все эти люди — из одного депо в Дорчоле (одного из центральных районов Белграда. — Прим. авт.). Раньше они боялись выходить на протест, выдвигать какие-либо требования, участвовать в профсоюзах. Эти 100 человек имеют великую силу и большую символическую ценность. Они поднимут своим примером рабочих из других депо», — с искренним воодушевлением говорит Давор.

Общественный транспорт Белграда давно лихорадит. С января проезд стал бесплатным для всех. «Это популистский шаг, ведь люди все равно почти не платили за проезд. Во время политического кризиса власти решили сделать проезд бесплатным, чтобы никто не жаловался, но всё пошло не по плану», — говорит Давор.

По его словам, люди недовольны планами властей заменить троллейбусы на электрические автобусы.

— О, прям как в Москве! — откликаюсь я.

— Да, и это ужасный пример. Худший в мире, — комментирует Давор. — Мы давно боремся за сохранение троллейбусной системы в Белграде!

На появление сотрудников мэрии, по словам Давора, никто и не рассчитывал, поэтому вскоре люди начинают расходиться. Многие торопятся на ежедневный немой протест в 11 часов 52 минуты.

«Они есть у каждого, а там ежедневно показывают Вучича. Правда, мне непонятно, как человек, который Вучича хотя бы 30 минут слушал, может его поддерживать. Ты же знаешь, как ты живешь на самом деле», — удивляется она.

5 февраля сознательные бабушки и дедушки, будто опровергая слова Милы, тоже вышли на улицы в центре города — с плакатами вроде «Поддерживаем студентов». Одна женщина по-сербски мне сказала: «Всё в этой стране неправильно: здравоохранение плохое, образование тоже, пенсионеры живут ужасно. Моя дочь погибла в аварии, а водителя не посадили. Все нужно менять!»

Через пару дней адвокаты, объявившие забастовку, провели акцию у гостелерадиокомпании РТС. Собралось около сотни человек, развернули баннер: «Если нет справедливости для людей, значит, не будет спокойствия для преступников».

На митинг затесался и провокатор — во время выступлений адвокатов мужчина в белой протестной футболке с красной ладонью и надписью «Демократия» на груди вдруг начал кричать что-то в мегафон. Обманщика мгновенно окружили протестующие, женщина стала беспрерывно дуть в дудку перед его лицом, кто-то облил его водой. Ведущий митинга, адвокат Мирослав Живкович начал выталкивать провокатора силой, но его остановили.

Живкович потом объяснил мне, что адвокаты пришли именно к РТС требовать объективности при освещении событий «в нашей адвокатской палате и того, что происходит в стране в целом», а также для поддержки студентов «из-за насилия в их отношении».

Его слова мне на английский переводила еще одна адвокат — Злата Рашович. Она сказала, что выступает против Вучича и уверена, что «скоро [у студентов] будут и политические требования».

Меня же удивило, что адвокаты устроили забастовку, ведь люди в судах остаются без защиты.

— Мы не работаем, только на судах по мере пресечения присутствуем, — подтвердила она.

— Но процессы идут, приговоры выносят?

— Не знаю, это вопрос к судам.

— А если кого-то сажают без помощи адвокатов?

— Что поделать, — смеется и разводит руками Злата.

Бэтмен и Робин

— Все больше и больше людей присоединяются к протесту, избавляются от страха, потому что очень многие всё еще боятся потерять работу. Их шантажируют тем, что так будет, если они публично выступят против Вучича. Общая идея — во всеобщей забастовке. Если все перестанут работать, страна остановится, и это уже нельзя будет игнорировать, — объясняет Мила.

Протест достиг таких масштабов, что 27 января студенты на сутки заблокировали крупную транспортную развязку в белградском районе Автокоманда. Главной звездой стал Матия Ристич — комик и актер. Он пришел в костюме Бэтмена, в котором играет в детском спектакле, а свою собаку нарядил в Робина.

— Я хотел показать, что Бэтмен поддерживает студентов, а получился социальный эксперимент. Я был там популярным как рок-звезда: каждый хотел сфотографироваться со мной, все говорили, что любят меня. Мне понравилось поднимать настрой людей, но я был счастлив потом снять маску — очень устал, — рассказывает Матия, живчик-блондин со взъерошенной шевелюрой.

— Больше не пойдете в костюме на протест? — уточняю я.

— Конечно, пойду! Я буду со своим народом. Сербия просыпается!

32-летний актер явно и сам не спешит взрослеть, а от нового поколения студентов просто фанатеет. «Я раньше смотрел на них с высоты своего возраста, и мне казалось, что они просто всё время в своих телефонах. Вот почему мы все были так удивлены, когда поняли, насколько круто они организовались, — рассуждает Матия. — Нас — тех, кто постарше, — правительство усыпило, мы как будто под наркотиками, ни на что не реагировали. Круто, что студенты проснулись, и теперь наша единственная задача — поддерживать их. И учиться у них организации».

Матия рассказывает, что живет около юридического факультета в Белграде, поэтому в ноябре стал регулярно приходить туда на 15-минутки молчания.

— Там я подцепил от них вирус [протеста]! Потом была всеобщая забастовка (тогда, по его словам, 70% людей в Белграде не работали. — Прим. авт.) и Автокоманда. Вот это было круто! Огромная энергия! Мы на Балканах не умеем слушать и говорить, мы привыкли решать все проблемы насилием. Но я думаю, это может сработать! — восторженно говорит актер.

Снова делая отсылку к своему «солидному» возрасту, Матия не без кокетства упоминает, что уже устал протестовать, но видя, что происходит, не может «оставаться в своей постели». «Энергия этих молодых людей заразительна, знаете ли! Так что я в костюме Бэтмена прошел в день протеста на Автокоманде около 40 километров, — тараторит Матия. — Ну а протест в Нови-Саде (в конце января. — Прим. авт.) стал моим Exit (знаменитый летний музыкальный фестиваль в Нови-Саде. — Прим. авт.), на котором я раньше не бывал.

Матия рассказывает, что в роли Бэтмена фотографировался даже с представителями националистической партии «Двери».

— А я ведь коммунист! Матия, не Бэтмен. Политически мы по разные стороны, но можем вместе добиваться того, чтобы система, наконец, заработала. Я не знаю, когда в последний раз видел фанатов «Партизана» и «Црвены звезды» вместе! Самое ценное, что сделали студенты, — объединили людей, — утверждает Матия.

Импонирует ему, коммунисту, и левый акцент этих протестов: «Как по мне, то именно так коммунизм и должен работать! Ведь в теории коммунизм прекрасен. Это же как рай! Но на практике мы имели Сталина, Кубу и Северную Корею, а студенты живут коммуной, все эти пленумы, греческая демократия. Я очарован!»

Матия согласен с главной идеей студентов: «У нас прекрасные законы, но их никто не соблюдает. Президент должен медали вешать на грудь спортсменам, а работать должны институты, и это, как по мне, важнейший месседж протестов студентов».

— У нас в Сербии говорят, что сейчас все еще 5 октября, день, когда свергли Милошевича, поскольку мы все в том же дерьме. Так что теперь я буду громким. Это не короткая драка, а марафон, и студенты это понимают. Они не разошлись даже на новогодние праздники, хотя у нас, как и у вас, в эти дни много едят, пьют и спят, — рассказывает Матия.

Ситуация в Сербии до протестов ему, как и мне, чем-то напоминает российскую после возвращения Путина на пост президента в 2012 году. Страна тоже сползает к автократии, вот только в Сербии находятся люди, которые готовы действовать, чтобы этот процесс остановить.

— «Прогрессивная партия» смотрит на Путина и их систему. Нужно сделать так, чтобы у нас главы уходили после четырех лет правления, а не задерживались на 15 лет, как во всех наших великих славянских государствах! — говорит Матия.

Власть бездействует

— Вашу газету ведь не закрыли? — спрашиваю я журналистку Весну, намекая на то, что режиму Вучича еще есть куда ужесточаться.

— Да, но рекламы у нас нет. Если кто-то разместит ее в газете, на него сразу же натравят налоговую с проверками. Мы выживаем только благодаря хорошим тиражам, — отвечает Весна, а я сразу вспоминаю ее коллегу из журнала The New Times Евгению Альбац, которая всегда жаловалась на то же самое.

Вообще президент Вучич после начала протестов наделал множество раздражающих протестующих заявлений: например, 1 декабря заявил, что те, кто требует ареста наехавшего на протестующих автомобиля, «сошли с ума», ведь «водитель просто ехал по своему маршруту». А 24 декабря он сказал, что если захочет, то спецназ разгонит студентов за шесть-семь секунд. Еще через пять дней обвинил хорватских студентов, приехавших к коллегам в Белград, в организации протеста по заданию хорватской разведки. Премьер соседней страны назвал такое заявление «смехотворным».

Еще жестче в ноябре 2024-го высказался высокопоставленный член «Прогрессивной партии» Владимир Джуканович. «Мы должны бороться с анархо-террористами, фальшивыми коммунистическими интеллектуалами, псевдоэлитой, которая опустошает Сербию антисербскими настроениями. Пора остановить эту социальную нечисть. Прежде всего, в каждой дискуссии, и не дай Бог, если понадобится, силой. Эта нечисть больше не сможет терроризировать эту страну. Да здравствует Сербия, и просто храбро сражайтесь», — написал он в социальной сети X. Мое предложение пообщаться он оставил без ответа.

Как делал и Путин во времена Болотной, Вучич организовал свой контрмитинг в городе Ягодина. По словам Весны, участников туда свозили автобусами, и собственных сторонников шантажировали, чтобы они согласились приехать.

— Акция Вучича закончилась провалом. Он хотел, чтобы там было 100 тысяч человек, а было только тысяч 10. Более того, я горд за Ягодину, ведь вскоре там собрался оппозиционный протест, самый большой митинг в истории города! Проснулись все городки и деревни! — говорит Матия, который родился именно в Ягодине.

Тем не менее, Вучич точно не ведет себя как кровавый тиран — он все время обещает выполнить требования протестующих и некоторые даже выполняет: так 28 января в отставку ушел премьер Вучевич (но студенты этого как будто не заметили и вообще никогда не упоминают это событие в разговорах), а президент заявил, что рассматривает возможность назначения досрочных парламентских выборов.

Хотя Вучич периодически делает заявления об инспирированных на Западе протестах и подготовке «оранжевой революции», но при этом постоянно предлагает переговоры, а главное, не использует силу. Да, периодически на студентов нападали «титушки», но полиция бездействует. Даже 24-часовые перекрытия моста в Нови-Саде или транспортной развязки в Белграде не привели к вмешательству силовиков.

— Наверное, это потому, что протестующие не допускают насилия, а просто ходят по улице. У людей же есть право протестовать. А может, власти помнят, что в 90-х протесты против Милошевича победили, когда войска перешли на сторону народа, — говорит Мила. По словам Луки, полицейский террор все равно идет каждый день, но в основном в небольших городах.

— Он прекрасно понимает, что [применение силы] — это его конец. Во-первых, насилие, применяемое к протестующим, всегда подпитывало протест. Во-вторых, Вучич не очень уверен в своих силовиках, ведь у многих студентов отцы — высокопоставленные чиновники в полиции, в армии, — говорит Весна из «Радара».

По ее мнению, Вучич рассчитывает, что протесты выдохнутся, и пытается вбить клин между разными протестными группами, используя агентов спецслужб. Журналистка не думает, что если возмущение утихнет, Вучич прибегнет к репрессиям белорусского типа. Правда, ее коллега, который выступает на нашем интервью в качестве переводчика, добавляет от себя: «Люди очень хорошо знают, что если они остановятся сейчас, режим будет нацеливаться на отдельного человека. Это представление очень распространено».

Недовольный профессор

Во время студенческих протестов 1996–97 годов против Милошевича студент философского факультета Белградского университета Чедомир Антич был одним из лидеров. В частности, он был председателем главного студенческого «парламента» (того самого, о котором с презрением отзывается нынешний студент Лука). С ноября 2022-го Антич занимает пост профессора на кафедре истории на родном философском факультете.

Многие профессора поддержали студенческий протест. Кому-то даже разрешают участвовать в пленумах, кто-то выступал с речью на протестах. «У нас есть специальный совместный пленум для студентов и профессоров. Они не принимают серьезных решений, но пытаются найти путь помогать нам», — объясняет Лука. Когда я уходил с захваченного факультета в Нови-Саде, Саво познакомил меня с шедшей навстречу заведующей кафедрой журналистики — мы обменялись любезностями, и профессор побежала на факультет.

Антич же стал одним из немногих публичных и, как выяснилось из его ответов на мои вопросы, яростных критиков студенческого протеста. Он называет его «тоталитарным анархическим движением», которое «приостановило действие демократических институтов на факультетах». Правительство Вучича он считает «очень популистским» и имеющим «авторитарные черты», но, кажется, студенты его раздражают куда больше.

— Их цели политически нежизнеспособны — они хотят изменить общество, игнорируя демократические институты и без какого-либо участия политических партий. Частично они являются марионетками прозападного сектора НПО и пары иностранных телеканалов, — рассуждает Антич.

Он утверждает, что с «демократическими и патриотичными» протестами его времени нынешние не имеют ничего общего. «Мы были демократами и националистами, 

Антич жалуется на то, что не получал «никаких просьб принять участие в принятии решений», был вместе со своими студентами «изгнан из аудиторий силой», а позже «подвергся кампании лжи и оскорблений в социальных сетях, которую ведут блокадники».

— Нас исключили с первого дня. Профессорам разрешено только «поддерживать». Только некоторые профессора, пронатовские агитаторы, члены финансируемых Западом НКО и приверженцы тоталитарных левых идеологий участвуют, и им разрешено выступать на митингах, — говорит Антич.

Он уверен, что студентам вскружили голову поддержавшая их Мадонна, греческий экономист Янис Варуфакис, «превознесший их как изобретателей новой политической системы», и то, что сербский писатель Синиша Ковачевич предложил дать им Нобелевскую премию. «Наши студенты могут повзрослеть за эти месяцы, но им все равно придется подождать, чтобы узнать о лицемерии знаменитостей и политиков», — брюзжит Антич.

Кстати, сам Антич не сторонился как студент политических лозунгов. После победы протеста он организовал студенческую партию SPK (Студенческий политический клуб), которая в 1998 году влилась в ряды Демократической партии Зорана Джинджича (позже убитого премьера Сербии).

Когда в вопросе об отсутствии на протесте лидеров оппозиции я упомянул Алексея Навального, Антич ответил, что тот даже в Москве имел поддержку менее 20% жителей (на единственных выборах, в которых Навальному разрешили поучаствовать, в выборах мэра Москвы-2013 политик, по данным ЦИК РФ, занял второе место с более чем 27% голосов — Прим. ред.), и «такого калибра политиков в Сербии несколько».

Антич вообще в своих ответах не раз повторяет кремлевские нарративы про «оранжевые революции» и почему-то Майдан: «Блокадники, вероятно, надеются, что правительство исчезнет под давлением и “система будет полностью изменена”, их взрослые наставники, безусловно, ожидают смены режима без выборов и установления своего правительства, аналогичного кабинету Турчинова-Яценюка в 2014 году. Если общественная борьба обострится, а это невозможно без иностранной поддержки (снайперов или взрывчатки, как в десятках случаев по всему миру за последние тридцать лет), режим падет, а демократия не будет установлена», — рассуждает Антич.

Антич рассказывает, что Сербия якобы «стала площадкой для эксперимента, проводимого США и их союзниками с 1990-х годов», и рисует мрачное будущее страны как будто путинскими красками: «Мы будем марионеточным государством с той же поддержкой и отношением Запада, что и с 2001 по 2012 год. Расчленение Сербии будет продолжаться, вероятно, быстрее, чем раньше». Без эскалации и жертв, считает Антич, «правительство, вероятно, одержит верх», но «непременно будет периодически сталкиваться с большими демонстрациями и растущим общественным недовольством».

Меж двух зол

Сербия после Беларуси остается самой пророссийской страной Европы. Только сюда до сих пор (за огромные деньги) можно прилететь напрямую из Москвы и Санкт-Петербурга, только здесь на стенах домов пишут (и не стирают) Z, рисуют граффити с Путиным, можно встретить огромные баннеры Газпрома с флагами двух стран и лозунгом «Вместе».

Все студенты, с которыми я разговаривал, тоже выражали явную симпатию к России и российской культуре. Саво, мой проводник по философскому факультету, учится на кафедре русского языка и литературы, переводит на сербский драму Леонида Андреева «Савва» и не скрывает, что ему нравятся русская культура, история и литература.

— А Путин вам нравится?

— Нет, мне не нравится Путин. Россия — это народ, культура, традиции, история, литература, наука. Россия — это не только Путин, — отвечает он и рассказывает, что в Сербии есть любители Путина, которые носят георгиевские ленточки, но на его факультете таких нет, потому что он гуманитарный.

Студентка Мила рассказывает мне, что в прошлом году была в Санкт-Петербурге и даже хотела переехать туда учиться, но передумала из-за начавшихся протестов. Я спросил ее про войну в Украине, а она ответила, что не может никого в ней поддерживать, потому что это значит «хотеть, чтобы одна страна успешно убивала людей из другой страны».

Актер Матия в России не был, но как воспитанник системы Станиславского хотел бы посетить все главные российские театры. «Мы тоже славяне, хоть и более импульсивные, но мы здесь любим диктаторов. И я думаю, что Путин победил бы Вучича», — говорит он.

Лука тоже несколько лет назад ездил в Москву и даже специально остался на лишнюю неделю у друзей в Чертаново.

— Я хотел увидеть настоящую Россию. Мне нравятся не все фильмы этого режиссера [Кирилла Серебренникова], но «Петровы в гриппе» мне очень понравились! Поездки в автобусах в фильме — это именно то, что я испытал [в Москве]: какая-то бабушка и какая-то темная молодая девушка, слушающая металлическую музыку, какой-то пьяный парень и еще яппи. Такие контрасты! — Лука просто светится, пока рассказывает это.

Журналистка Весна удивляется моим рассказам. По ее мнению, «идея политики Вучича о соединении Сербии с Россией разделяется только небольшой частью его сторонников».

— Все, за что выступают студенты, полностью противоположно тому, что представляет Россия. Об этом не говорят публично, но на практике всё, что делают студенты, является своего рода противоположностью. У них нет [позитивных] чувств к Владимиру Путину, — уверяет меня она.

Но на протестах нет и лозунгов о вступлении в Евросоюз, о сближении с Европой — чего обычно ждешь от протестов в странах Восточной Европы.

Если почитать их газеты, про нас там ничего нет. Поэтому мы стараемся взаимодействовать с иностранными студентами, может, они будут посмелее, — говорит Лука.

Прохладное отношение Европы к протестам в Сербии здесь объясняют меркантильностью Запада, которому выгодны Вучич и стабильность. «В течение многих лет гражданское общество и граждане Сербии обращаются к Европейскому союзу с просьбой оказать давление на Вучича из-за того, что он сделал со СМИ и избирательным процессом в Сербии. Но это бесполезно: ЕС поддерживает Вучича, потому что он покупает самолеты Rafale у Макрона или готов поставлять литий (протесты в 2024 году из-за добычи лития стали одним из предвестников нынешних акций студентов. — Прим. авт.) немецкой промышленности», — говорит она.

— Протесты длятся уже три месяца, а из Европейского союза раздаются только отдельные голоса поддержки. Теперь люди решили, что будут делать всё сами. Да, многие разочарованы Европой, но всё, за что они выступают, — это абсолютно европейские ценности, — настаивает Весна. Вучич же, считает журналистка, балансирует между Европой и Россией, чтобы шантажировать их друг другом.

— Курс Вучича на баланс между Москвой и Брюсселем — это правильно? — спрашиваю я студентку Милу.

— Для Сербии это лучше всего, но это единственное, что Вучич правильно делает. Да и то, делает он это не для Сербии, а для того, чтобы сохранить власть, — отвечает она.

Русский след

За три прошедших с начала войны года Белград и Нови-Сад изменились — переехавшие сюда россияне (в основном айтишники) начали менять ландшафт под себя. Здесь появилось много открытых россиянами баров и кафе, которые отличаются от сербских уровнем сервиса и тем, что в них не курят (здесь до сих пор разрешено курение в заведениях).

Анна Бойкова (фамилия изменена) уехала из России еще до войны: она с 2017 года участвовала в митингах, но после протестов 2021 года в Москве «почувствовала, что в ближайшее время что-то поменяется к лучшему». «Я уехала случайно и я не вернулась», — говорит она.

С декабря она стала ходить на протесты в Нови-Саде вместе со своим молодым человеком — архитектором-сербом Деяном (имя изменено). «Он объяснил мне, в чем вина властей и в чем смысл протестов», — говорит Анна.

— Когда протест начал набирать обороты, я как будто почувствовала, что мне нужно быть в него включенной. Как будто враг у нас один — коррупция и власть имущие, которые считают, что народ для власти, а не власть для народа, — рассказывает Анна.

Она признается, что задумывалась о том, уместно ли ее присутствие на протестах, но Деян ее успокоил: им, наоборот, выгодно, что еще больше людей в этом участвуют.

— А я себе сказала, что хотела бы здесь остаться жить, а если я вижу себя гражданином, то это более чем уместно ходить и требовать соблюдения моих гражданских прав, — рассуждает Анна

По ее словам, не так много русских принимают участие в протестах.

— Удивительно, что когда идешь по улицам или, например, приходишь на ночной базар, который работает раз в две недели по пятницам, слышишь в основном русские голоса. Русских очень много, но на протестах я практически никого не видела, — говорит Анна. В телеграм-чатах об этом тоже почти не говорят.

Анна знает три причины для такого поведения: во-первых, многие живущие в Нови-Саде до сих пор не в курсе происходящего, во-вторых, есть те, кто намеренно продолжают держаться аполитичности, и, наконец, есть те, кто боится, что участие в протестах повлияет на разрешение находиться в Сербии.

Поначалу Анну удивляло, что полиция не мешает ходить по улицам: «Я решила тогда, что это, наверное, несерьезный протест, — усмехается Анна. — А молодой человек меня переспросил: “В смысле несерьезно?” Но я не могла поверить, что могут просто разрешить протестовать».

Жалуется Анна и на игнорирование западными СМИ: «Это и в местных новостях начали освещать пару недель назад, а за пределы Сербии эта история практически не выходит. Особенно в сравнении с грузинскими протестами».

Мы обсуждаем с Анной, что в России постоянно гибнут люди в терактах и катастрофах, но никому и в голову не приходит устроить общенациональный протест. В лучшем случае люди принесут на место трагедии цветы и игрушки, если погибли дети. Вспомнить только недавний теракт в «Крокусе», когда вопросов к действиям спецслужб и полиции можно было поставить немало.

— История с вокзалом мне напоминает «Зимнюю вишню» в Кемерово, где была очевидная халатность всех инстанций, которые за взятки закрывали на многое глаза, — рассуждает Анна. — Я чуть больше года здесь живу и заметила, что тут чувствуется большая сплоченность общества. Меня, например, два раза за год сбивала машина, и ко мне сразу подбегали все люди, проходившие мимо, предлагали помощь. В России большинство прошли бы мимо.

Анна с Деяном часто обсуждают, что будет дальше. «Он говорит, что как будто у студентов есть идея привести все к швейцарской системе, где слово — у народа, где каждое изменение в законе проходит через голосование. Это ведь то, как студенты решают вопросы между собой», — говорит Анна.

Она вспоминает, что когда в Нови-Саде была объявлена блокада моста на 24 часа, то по их истечению организаторы спросили у присутствующих, за или против они продления акции на три часа. «Почти все подняли руки, против оказались только три человека, и протест был продлен», — вспоминает она.

— А как бы они считали, если бы было примерно равное число рук за и против? — спрашиваю я.

— Хороший вопрос, — задумывается Анна.

На безучастность переехавших в Сербию россиян жалуется и Анна Кириллова, продюсер спектакля-читки по пьесе Светланы Петрийчук «Комета Г». 9 февраля пьесу приговоренной к 5 годам 10 месяцам политзаключенной читали в Белграде. «В Сербии мы собрали в два раза меньше людей, чем в маленькой Черногории. Здесь больше живет людей, которые ушли от всего этого морока и хотят создать себе прежнюю московскую жизнь и не думать ни о войне, ни и репрессиях, а просто жить своей жизнью. Большинство именно таких», — рассуждает она.

По словам Кирилловой, многие россияне опасаются, что за участие в протестах их лишат ВНЖ или депортируют в Россию. Она столкнулась с таким мнением в школе, где учится ее сын.

— Я в классе совершенно открыто говорю, что мы тоже поддерживаем протест. Но в нашей гимназии в каждом классе есть по русскому ребенку, у нас есть отдельная группа, и там прямо конкретно срабатывает наш русский менталитет. Почти все высказались за продолжение учебы, чтобы кто-то [во власти] не решил, что они поддерживают протесты, и не выгнал их из страны, — рассказывает она.

С ноября 2024-го половина учителей работала, половина протестовала, а в декабре к ним присоединились старшеклассники. В январе — даже младшие, включая сына Анны Кирилловой.

В начале февраля директор перевел гимназию на «дистанционку», но преподаватели и ученики заявили, что это незаконно. В тот день школьников силой выгоняли из открытых кабинетов. «Когда в тот день школьники пришли в школу сидеть и ничего не делать, почти все кабинеты были закрыты, а из открытых учителя стали силой всех выгонять домой учиться онлайн», — говорит Кириллова.

В ответ сербские родители объявили экстренный сбор у школы. По словам Кирилловой, детей поддерживают 90% родителей. Протест, по словам Анны, вылился в то, что его участники перекрыли дорогу и в течение трех часов требовали отставки директора. В итоге гимназия присоединилась к блокаде.

К светлому будущему

Главный вопрос сербских протестов: надоест ли людям постоянно протестовать или Вучич и его Прогрессивная партия каким-то образом потеряют власть?

— У Вучича есть два варианта: один — применить жестокие репрессии в стиле Лукашенко и положить конец протесту. Второй — постепенно уступить протестующим, что может привести к созданию контекста, в котором пройдут более справедливые выборы, чем сейчас, — говорит журналистка «Радара» Весна.

Хотя все признают, что выборы в Сербии фальсифицируют (в основном с помощью использования административного ресурса), многие все же идут голосовать. Среди них студент Саво, придерживающийся тактики, как у Навального — «за любую партию, кроме правящей».

Матия шутит: «Важно, чтобы выборов не было, ведь Прогрессивная партия снова использует свои старые штучки. Мы учимся у вас, да-да. И только плохому, — иронизирует комик, а затем уже серьезно добавляет: «Нужно что-то вроде переходного правительства с экспертами в роли министров».

С тем, что выборы проводить нельзя, согласна и Мила: «Если ты работаешь в государственных учреждениях, то должен проголосовать за правящую партию. Если умер — тоже. На будущих выборах произойдет то же самое, поэтому нет никакого в них смысла». Студент с факультета искусств Лука обещает, что студенты выборы проигнорируют.

Если даже Вучич уйдет, то заменить его некому: никто из моих собеседников не смог назвать ни одной фамилии потенциального кандидата в президенты от гражданского общества.

— Это большая проблема, потому что у нас нет никого. Если честно, я просто никого не могу придумать… Может быть, кто-то из профессоров? — отвечает студентка Мила.

Комик Матия в шутку напоминает про теннисиста Новака Джоковича, которого, по его словам, в Сербии все боготворят. Он, кстати, поддержал протесты, но политических амбиций пока не проявлял. Матия тут же напоминает про Джинджича, который «попытался реформировать Сербию», но был убит.

— Неудивительно, что оппозиция так боится действовать. Непросто быть политиком в Сербии — государство сатанизирует любого, кто прикасается к политике. Я сам немного паранойк — [боюсь,] что, как Бэтмен, тоже стану для них целью. Такой у нас теперь климат в стране, — говорит он.

Мне кажется слишком наивной и расплывчатой цель изменить систему, убедив всех соблюдать закон, о чем я собеседникам и сообщаю.

— Мы все осознаем тот факт, что эта, по сути, идеалистическая концепция не имеет потенциала для успеха. И всё в какой-то момент должно пройти через какую-то институциональную форму. Но мы все чувствуем, что находимся в каком-то процессе изменений, и общество в целом имеет огромную уверенность в методах студентов и в их действиях, — рассуждает Весна.

Все мои собеседники, поддерживающие студентов, говорят, что самое важное — это акции в маленьких городках Сербии, которые всегда были «прочной базой поддержки режима».

— Все пожилые, — говорит Лука и косится на мои седины, — спрашивают, чем это все закончится. Но это сейчас не важно. Я бы лучше говорил о том, насколько в протест вовлечены молодые, сколько они всего узнают об институтах, о законах, о стране. Нелегко создать диктатуру, если вы имеете дело не с аполитичными неинформированными людьми. Студенты найдут способ участвовать в будущем: мы протестуем за справедливость и равенство, пытаемся переосмыслить общество, применить новый подход к вещам. Тот, кто говорит нам, что нужен строгий план, одержим конечной целью, но я думаю, что иногда неправильно думать только о ней. Для нас это больше похоже на путь — и он только начинается.