«Я знаю, что вернусь в Россию»

— В 2021 году ты выдвинул свою кандидатуру на выборы депутатов Госдумы. Что заставило математика пойти в политику?

— До этого я уже пятнадцать лет был в политике, потому что в моем понимании политика — это не только выборы. Это не только кандидаты на плакатах и кресла в парламентах. Политика — это то, как люди пытаются влиять на свою жизнь через коллективные усилия. При всей критике представительной демократии, тем более если речь идет о «выборах» в России, выборы — это всё-таки важный инструмент. Во время кампании в течение нескольких месяцев внимание людей приковано к происходящему, люди готовы воспринимать информацию. Этот короткий период нужно использовать.

Я заметил, как люди моего поколения и младше стали сдвигаться влево, в сторону более демократических, более социалистических позиций. В этом есть большой потенциал, но эти люди никак не были представлены на выборах. Их нет ни во власти, ни в оппозиции, а это очень много разных людей, с разным опытом, с разными навыками. Избирательная кампания не самая сложная вещь на свете, поэтому я решил попробовать [выдвинуться] и посмотреть, что получится.

Среди моих коллег по университету были те, кто состоит в КПРФ, они положительно отзывались о моей профсоюзной деятельности, знали о моей работе в рамках инициативной группы МГУ (неформальное объединение студентов, аспирантов, сотрудников и выпускников МГУ, которые вместе отстаивают свои права. — Прим. ред.). Было понятно, что если меня выдвинут в депутаты, то меня поддержат многие активисты и активистки, с которыми мы уже работали раньше. 

— Зачем КПРФ вообще выдвинула тебя на выборы в Госдуму, если потом открестилась?

— В течение нескольких лет, вплоть до 2022 года, в КПРФ шел такой процесс: партия пыталась выжить, а потому кое-где была вынуждена конкурировать с «Единой Россией». Солидаризируясь с властью по Крыму, КПРФ стремительно теряла поддержку в обществе, а в администрации президента больше не было желания делиться с ней договорными округами. Был риск, что КПРФ перестанет быть второй после ЕР парламентской партией, а это быстро привело бы к полному ее исчезновению.

Если КПРФ хотела выжить, ей было нужно оппонировать правящей партии, но не сильно. Поэтому местами она была заинтересована в протестных кандидатах.

(После февраля 2022 года многие из избранных на протестной волне кандидатов оказались в опале, некоторых признали «иностранными агентами». — Прим. ред.)

А потом было 24 февраля. Я не только публично занял антивоенную позицию, но и призывал к этому остальных депутатов и сторонников партии. Руководство КПРФ, наоборот, сразу же взяло под козырек, поддержало войну. В марте 2022 года появилось письмо «Социалисты и коммунисты против братоубийственной войны», которое подписали многие представители КПРФ: экс-кандидаты, региональные депутаты. После того как я подписал это письмо, мне позвонил знакомый партийный функционер и сказал: «Удали письмо, или мы больше не будем с тобой взаимодействовать». Разумеется, я отказался.

После этого в КПРФ от меня открестились. В марте 2022 года я как раз должен был выступать в подмосковном санатории «Снегири» (часто там проходят мероприятия КПРФ. — Прим. ред.) и рассказывать людям из регионов, как вести избирательные кампании. 

(проект по подготовке к выборам муниципальных депутатов. — Прим. ред.).

— На «живых» участках ты смог обойти Попова, но получить мандат тебе помешали манипуляции с ДЭГ. Ты признаешь поражение или считаешь себя законно избранным депутатом?

— Какое поражение? Наша команда, в которой были сотни активистов, победила. Мы победили почти на всех участках при том, что даже там были фальсификации. Мы выиграли во всех восьми районах 197-го округа, даже там, где оппозиция никогда не побеждала. Никакой победы Попова и близко не было.

— После этого ты даже требовал от КПРФ передать тебе мандат Рашкина, ушедшего из Госдумы после скандала на охоте. Если бы ты всё-таки получил мандат депутата, чтобы ты с ним делал?

(В конце октября 2021 года, вскоре после выборов, депутат Госдумы от КПРФ Валерий Рашкин был задержан полицией в Саратовской области. В багажнике машины нашли разделанную тушу лося. Силовики возбудили дело о незаконной охоте (258 УК РФ), после чего Рашкин потерял депутатский мандат. — Прим. ред.)

— Я был бы уже убит либо сидел в тюрьме, если бы стал депутатом. Но неизбежно использовал бы трибуну Госдумы, чтобы с нее звучал голос десятков миллионов россиян, шокированных тем, что Путин развязал войну в Европе. Думаю, что власти и силовики наверняка сделали бы всё, чтобы это остановить.

— Ты уже больше года за границей. Это всё еще «долгосрочная зарубежная командировка» или уже эмиграция?

— Командировка. У нее нет точных сроков окончания, но я знаю, что я вернусь в Россию. Буду снова преподавать в Московском государственном университете математические дисциплины. А сейчас, с одной стороны, нужно выживать в тех условиях, в которых я оказался. С другой стороны, находить время и силы для того, чтобы в России что-то изменить в лучшую сторону.

— В ноябре ты был на форуме Юлии Навальной, какие впечатления?

(Форум состоялся 8–10 ноября в Вильнюсе. Всего участвовало 46 спикеров, в том числе экономист Сергей Гуриев, адвокат Иван Павлов, юрист Анастасия Буракова, вице-президент фонда Free Russia Владимир Милов, политолог Федор Крашенинников, политик Илья Яшин, священник Андрей Кордочкин и блогер Майкл Наки. — Прим. ред.).

— На форуме было несколько групп экспертов, которые обсуждали разные вопросы, экономику, право. Это позиционировалось как обсуждение того, что может и должно войти в будущую политическую программу российской оппозиции. Что нужно изменить, если появится такая возможность.

— Похоже, что вы составляли президентскую программу для Навальной.

— Это форум Навальной, поэтому отчасти это так и выглядит. Но в медиа это не подавалось так, будто идет работа над президентской программой Юлии Навальной. ФБК как политическая сила понимает, что от них ждут какой-то внятной программы. Мне было интересно посмотреть, кого пригласили на форум, установить контакты, продвинуть свой взгляд, левую оптику. Что-то похвалить, что-то покритиковать.

— Какие предложения ты раскритиковал?

— В экономической части было много экспертов, которых обычно считают правыми либералами, но при этом они заявляли, что 

Но в этой же группе были предложения снова провести приватизацию, будто бы это единственное возможное решение. Будто бы существует дихотомия: госкорпорация а-ля «Роснефть» во главе с Сечиным — либо продажа [госсобственности] в частные руки. Это я критиковал, потому что существующие госкомпании можно организовать более приемлемым для общества способом, не передавая эти огромные ресурсы каким-то собственникам и еще больше увеличивая тем самым экономическое неравенство.

Когда такие значительные ресурсы уже находятся в госсобственности, у вас есть возможность для эксперимента. Можно попробовать аккуратно перестроить систему управления. Подумать, как привлечь к управлению гражданское общество, инкорпорировать в процесс принятия решений работников, воплотить экологические инициативы. Нужно нащупывать решения, выгодные всему обществу, а не только богатым. Экспериментировать. Эту возможность нельзя упускать, а выставить всё на торги — это вообще не проблема. Ничего сложного.

— Зачем людям, которые хотят провести приватизацию, советы ученого-социалиста?

— Потому что в российском обществе происходит левый сдвиг. Люди, которые хотят обращаться к российскому обществу, понимают, что обращаться к нему нужно с левых позиций. Мы видели это во время президентской кампании Екатерины Дунцовой, у которой была умеренно-левая политическая программа. Российская оппозиция и экспертное сообщество сдвигаются влево. Это продолжается уже около десяти лет. Пока это происходит на уровне риторики, посмотрим, что будет на практике.

— Когда вернешься в Россию, планируешь вновь бороться за депутатский мандат?

— Как я уже сказал, политика для меня — это не только борьба за мандаты. Да, необходимо участвовать в выборах, пока доминирует представление о том, будто единственная альтернатива диктатуре — это представительная демократия. Пока ее не сменит какая-то более демократическая парадигма. Если в интересах движения потребуется снова быть кандидатом на выборах, то я буду. Если потребуется выполнять какую-то другую роль, буду ее выполнять.

— Чем предлагаешь заменить систему представительной демократии?

— Заменить на систему, где люди сами влияют на все сферы своей жизни. Для человека наиболее важно то, где он живет: город, населенный пункт, район, а еще то, где он работает. Шире — его профессиональная идентичность, род занятий. Во всех этих сферах у людей должно быть максимальное самоуправление. Они должны сами решать, как им жить и комфортно чувствовать себя на своем рабочем месте.

— То есть наделить реальной властью муниципалитеты и профсоюзы?

— Да, но когда мы говорим «муниципальный совет» или «профсоюз», мы имеем в виду конкретные формы, о которых мы, возможно, просто слышали. Мало кто в России с этим соприкасался по-настоящему. Нас интересуют не просто формальные институты и слова, а то, что за ними стоит.

Но за ним может скрываться и нечто иное: сервисная организация, состоящая из чиновников, живущих на взносы. Если повезет, эти чиновники хорошие и хотя бы пытаются лоббировать интересы работников. Это лучше, чем полное отсутствие профсоюзов, но это не про участие людей в самоуправлении, а про минимальную юридическую защиту. Это не то, к чему нужно стремиться.

Основой жизни общества должна быть всеобъемлющая солидарность. Мы должны выстраивать свою жизнь так, чтобы всем было комфортно. И не может быть так, что мы живем в свое удовольствие, а вокруг нас забор с колючей проволокой, за которым творится ужас. Важно понимать, что это чувство солидарности и желание нормально жить должно охватывать всю планету.

Базой для такого устройства может быть опыт коллективного участия, когда люди в течение жизни получают опыт объединения с другими, создают инициативы и движения. Меняют мир, находясь в диалоге. Такой опыт — прекрасная гарантия от любых диктатур и узурпации власти. Такое общество может вовремя заметить, что какая-то группа хочет захватить власть, и мобилизуется, чтобы противостоять этому.

— Приведешь пример из студенческой жизни?

— В 2009–2011 годах я преподавал в МГУ, жил в общежитии. В какой-то момент администрация решила ужесточить пропускной режим в общежитии. Студентам и аспирантам запретили принимать гостей из числа студентов, живущих в Москве или в других общежитиях, после 23:00, на что они ответили протестной кампанией. Они собрали несколько тысяч подписей, заклеили весь институт листовками, провели митинг и акцию «Оккупай ректорат» по аналогии с «Оккупай Wall Street». Больше ста человека пришли к кабинету ректора и вызвали его на разговор.

Через несколько часов ректор согласился, была создана специальная комиссия. Она пыталась нас обмануть. А мы ответили еще одним митингом и распространением листовок, после чего администрация сдалась и признала право студентов, аспирантов и преподавателей МГУ свободно проходить в общежитие без каких-либо ограничений. Кроме того, эта практика закрепилась и в других корпусах.

Этот опыт изменил жизнь сотен людей, которые в участвовали в протестах. Многие говорили мне, что никогда не забудут об этом. И впредь будут держать в голове, что если что-то идет не так, то с этим можно бороться.

— А теперь представим, что ты вернулся в МГУ. Открываешь дверь, заходишь в аудиторию, где тебя уже ждут твои студенты. Что ты им скажешь?

— Скажу, что рад нашей встрече, а теперь нам пора двигаться дальше. У нас впереди так много дел. Давайте поддерживать друг друга, менять к лучшему наш университет, нашу страну и весь наш мир.