Репортаж из Будущего 

Будущее: одна улица без фонарей и связь «буль-буль-буль»

На обочине дороги, петляющей посреди леса, в снегу неожиданно выросла табличка с названием деревни. Перекошенная, изъеденная ржавчиной, слово на ней можно разобрать с трудом: «Будущее». Рядом есть еще одна, почти новая, хотя краска и на ней уже потрескалась. Те, кто ставил новый дорожный знак, не убрали старый. За ним и начинается деревня.

Почерневший от времени перекошенный деревянный дом с новыми окнами, окруженный нетронутыми сугробами, числится по улице Школьной. Школы в Будущем тоже давным-давно нет, но улица осталась, а на ней несколько домов. Жилой из них только один, и ехать до него надо еще минуты две.

В этом доме всю жизнь живет Михаил Александрович. Когда-то, когда еще жива была его жена, они покрасили стены в веселый желтый цвет, двери — в зеленый, наличники на окнах — в голубой. Краска облупилась, но кое-где видна. Прутья калитки украшены пивными банками, сама калитка заперта изнутри на проволочный крюк.

Михаил Александрович ходит с трудом, держась за стеночку, ноги в резиновых ботах еле переставляет. Но ходить надо. Рядом с домом у него картошка посажена, целое поле, а в сарае — корова Зоря. Пройти в сарай к корове можно из кухни. Михаил Александрович идет показать мне корову.

— Доча моя, — наклоняется он к Зоре. — Кормилица и поилица.

Михаилу Александровичу 77 лет. В его детстве деревня Будущее была большая.

— Исключительно большая, — с удовольствием кивает он. — Раньше везде были дома. Вот тут жили Фертиковы, — он показывает пальцем куда-то вдаль, где раньше, видимо, тоже стоял дом, но теперь видны только остатки забора. — Там — Ниловы. Много чего здесь было: вот там за деревней — колхоз, подальше — совхоз и свиноферма, а на горке, вдоль озера, спиртзавод. Народу было — ой-ой-ой.

Колхоз в Будущем носил имя Сталина. Спиртзавод гнал продукт крепостью 70 градусов из подмороженной и гнилой картошки, которую привозили из колхоза имени Сталина и из совхоза «Будущее». Пытались гнать из пшеницы, но она в этих краях плохо родилась. Для подвоза сырья у завода был свой автопарк — 12 машин. Селяне делились на «деревенских» и «заводских», последним завидовали. Директор спиртзавода был уважаемым человеком, он замостил камнем первую в Будущем дорогу, которая так и осталась единственной. Говорят, в те времена в деревне жили аж пятьсот человек. Потом стали умирать — кто от старости, а кто от водки. От водки чаще.

— Последний директор на спиртзаводе был… Как же его, — Михаил Александрович хмурится, силясь вспомнить фамилию. — Его сына грабители убили в полутора километрах отсюда, так он хоронил его на Покойнике. Так место называется, где погост. У меня отец работал на спиртзаводе, а я, когда в четвертый класс ходил, бочки там чистил, красил.

В Будущем раньше была начальная школа, а после четвертого класса и до седьмого дети ходили пешком за семь километров в соседнюю деревню Тимково. Зимой бегали туда на лыжах.

Сейчас школы нет, а от спиртзавода остался только кусок кирпичной стены на пригорке. Летом туда можно подняться, если надо поговорить по телефону или отправить эсэмэску: на горке ловится связь. Если и там не ловится, надо эсэмэску набрать, а потом подбросить телефон, пока он летит — сообщение, глядишь, отправится. Зимой, правда, на горку не заберешься, можно в снегу утонуть. Но есть в Будущем таксофон, торчит из сугроба, вокруг в снегу ни одного следа.

— Связи у нас нет, это правда, — соглашается Михаил Александрович. — Только что сын звонил, буль-буль-буль — и всё, ничего не слышно, так и не договорились — чего, что. А вот телевизор работает, как без телевизора-то.

Деревню Будущее можно найти в Google Maps. Русская Википедия сообщает, что 30 лет назад здесь было 37 домов, 70 жителей, клуб, магазин и фельдшерско-акушерский пункт. Сегодня большая часть домов заколочены или разрушены, а в тех, что уцелели, живут от силы два десятка человек. Одна молодая семья с тремя детьми, остальные — старики, как Михаил Александрович. В субботу в середине дня мне удалось застать в Будущем трех человек. Примерно в пятнадцати минутах ходьбы от Михаила Александровича живет пенсионерка Татьяна Ивановна. На другом конце деревни, на Заозерной улице, мне открыл дверь главный старожил Будущего Юрий Васильевич.

Бывшее: бочка с золотом и водонапорная башня без водопровода

Будущим это место называлось не всегда. Когда-то на берегу Святого озера стояла усадьба Святое-Поле — четыре строения и 30 жителей. Усадьба переходила из рук в руки, а в начале ХХ века ее купил промышленник Генрих Фолленвайдер. Он разбил яблоневый сад и построил винокуренный завод — кирпичный, с подвалами для вина, там трудились семь человек. Деревня Святое на другом берегу озера стала богатеть. Как рассказывают местные краеведы, крестьяне разводили скот, выделывали кожу, шили обувь и шубы, «заказы к ним шли со всей округи».

Святое переименовали в Будущее вскоре после октября 1917-го. Местные пересказывают друг другу страшную историю о том, как была в Святом часовня, а тут в одну ночь взяла и провалилась под землю, и на ее месте забил ключ со святой водой. Тогда-то название деревни и поменяли. За святой водой в Будущем ходят по сей день.

— А я так думаю, из-за спиртзавода деревню переименовали, — уверен Михаил Александрович. — Здесь зажиточные были места, барин не зря выбрал. Спиртзавод после барина остался, а есть спиртзавод — значит, есть светлое будущее.

Барин, швейцарец Фолленвайдер, бежал вместе с семьей сразу после прихода новой власти, и сейчас его фамилию в деревне не помнят. С удовольствием повторяют, что, дескать, «при барине» всё процветало, но фамилию его путают. Зато рассказывают, что барин, когда убегал, спрятал на дне озера бочку с золотом. Все, кто тут живет, хоть раз да ныряли в озеро в поисках бочки с золотом.

— Путятин вроде фамилия барина была, — неуверенно морщит лоб Михаил Александрович. — Его дом стоял на берегу озера. Мы еще пацанами там по лестнице бегали. Красивый был дом, но сгнил, когда ухаживать стало некому. Сейчас на его месте стоит водонапорная башня.

Водонапорная башня в Будущем есть, но водопровода нет. И никогда не было. Только башню зачем-то построили на месте барской усадьбы.

— У кого с финансами получше, те свой колодец роют, — говорит Татьяна Ивановна. — Я-то к общему колодцу хожу или в озере набираю. А одна у нас тут стиральную машинку завела: воды из колодца наносит, нагреет — и в машинку эту льет. Кому не лень — те за святой водой ходят к источнику, но мне она без надобности.

Татьяна Ивановна приехала в Будущее 36 лет назад вместе с семьей. Спиртзавода уже не было, но совхоз еще оставался в соседнем Тимкове. Потом и его не стало.

— Раньше у нас в Будущем повеселей было, народу больше, — вздыхает Татьяна Ивановна. — А сейчас — куда я на старости лет отсюда поеду?

Телевизор и баян

Юрию Васильевичу недавно исполнилось 84 года. У него добротный кирпичный дом, раньше была своя ферма — коровы и лошади.

— Вон сколько лошадей через мои руки прошло, — кивает он в сторону фотографий на стене. — И коровы были, я аппарат купил, отелы принимал. Сейчас только Мальчик остался и куры.

Мальчик — это старый конь. Юрий Васильевич не помнит, сколько Мальчику лет, но говорит, что если по-лошадиному, так они сверстники.

— Я родился в этой деревне, — рассказывает он. — Жена умерла в 58 лет, рак печени. С тех пор живу бобылем. Подруга у меня есть в Тимкове, Валечка, но никак не получается сюда ее перетащить, не хочет правнуков оставлять. У меня машинка есть старенькая, иногда я к Валечке езжу. Сын в городе живет, а ко мне приезжает картошку посадить да выкопать. Я тут дрова ношу да печку топлю. Куда я к нему? С ними вместе жить? Не хочется мне. У них квартира проходная, хрущевка, еще меня там не хватало. Хотя одиночество, конечно, угнетает. И трудно здесь жить, магазины позакрывали, медицины никакой.

Медицина в Будущем была лет десять назад, в амбулатории работала фельдшер Лена. Когда Лена умерла, никого на ее место не нашлось, и амбулаторию закрыли. А вместо магазинов два раза в неделю приезжает автолавка. Юрий Васильевич может съездить за продуктами в Тимково, иногда берет заказы у соседей. Без машины в магазины не попасть, потому что муниципальный транспорт в Будущее не ходит.

В кухне у Юрия Васильевича стоит большой телевизор. В отличие от телефона, он работает без сбоев.

— Я за политику переживаю, — делится Юрий Васильевич наболевшим. — Обстановка напряженная, достали нас хохлы эти, бандеровцы. Третий год уж воюем, а смотрите, как они окопались. Сегодня только выступал этот… Режиссер такой есть — Бортко. Разъяснял, какое трудное положение, как тяжело выбираться. Давим их, давим… Все эти их области — Харьковская, Запорожская, еще какие-то — должны перейти к нам, Путин же поставил им условия. А они не соглашаются. Мы же дружили, Украина — братская была республика, а видите, что получилось от братьев: мы с ними нянчились, нянчились, а они, вишь ты, в Евросоюз захотели! Сейчас еще Трамп пришел, баламут эдакий…

Кроме политики, говорит Юрий Васильевич, в телевизоре его интересует программа Малахова. Название он не помнит, но туда, говорит, приглашают «простых людей, чтоб они показали таланты». У Юрия Васильевича тоже есть талант, он играет на баяне.

— Я тренируюсь, хочу к Андрюше Малахову поехать, — сообщает он, пристраивая на коленях инструмент. — Песню подготовил: «Как у нас на озере лилии цветут, а мою любимую Валечкой зовут». Там вообще-то «Лилией зовут», но я переделал на Валечку.

Юрий Васильевич прикрывает глаза, растягивает меха, пробегает пальцами по клавишам и голосом выводит: «Поплыву на озеро, лилии нарву и тебе, любимая, я их подарю».

— Мне подруга говорит: куда ты поплывешь, старый, вон я тебе лилии под окошком посадила, — прерывает он песню. — Думаю, пора написать, чтобы меня в передачу пригласили. Только у меня аритмия, боюсь, что от страха там дрыг — и умру.

Юрий Васильевич поет мне одну песню за другой, он знает их десятки, а где не знает слов — сам досочиняет. О Будущем и его прошлом он знает больше всех односельчан. Он здесь родился. Говорит, что когда деревня уже перестала быть Святым, Будущее всё равно еще довольно долго жило неплохо. Благодаря спиртзаводу.

— И совхозу, — добавляет он. — Совхоз-то тоже от барина остался. Советская власть захватила спиртзавод, а скотный двор сделала совхозом. После революции еще колхоз был, потом его передали в совхоз. У меня мать в колхозе работала, батя — на спиртзаводе, а брат в совхозе. Деревня наша была прекрасна тем, что тут деньги платили. Кругом везде были только колхозы, деревни вокруг нищенствовали, а у нас спиртзавод деньги платил. У него 12 машин было — полуторки, ЗИСы, спирт уходил на железную дорогу бочками. И совхоз был государственный, тоже деньги платил.

После бегства барина отнятый у него спиртзавод кормил и поил Будущее еще 40 лет. Его закрыли в 1957 году.

— Целина как раз была, — объясняет Юрий Васильевич. — Зерна в стране стало больше, а мы не были готовы к переработке. Решили переходить на древесный спирт. Потом завод наш закрыли. Станки и запчасти с него растянули, спиртзаводов-то по Тверской области много было. Здание совхозу передали для коров. Пока совхоз существовал, еще деньги были, а потом народ стал разъезжаться. Молодые стали ездить на заработки вахтовым методом, а потом совсем поуехали.

Барин приехал

Лет восемь назад, сообщает Юрий Васильевич, в Будущее «новый барин приехал». Его так и стали сразу звать — барином. О нем разное говорят: и сеть автостоянок у него по всей области, и рестораны, и бандит он в прошлом, как пить дать, а еще казачий атаман. В Будущем барин построил новую усадьбу — большой Дом охотника, скрытый за высоким забором. Сюда к барину приезжают гости, чтобы охотиться в местных богатых лесах. С той стороны забора, что выходит на Будущее, раскинулась большая помойка, на ней написано, что место это принадлежит ООО «Изюбрь», здесь запрещено охотиться и ездить на снегоходах. Основным видом деятельности ООО «Изюбрь» значатся «охота, отлов и отстрел диких животных», а управляющий передвигается зимой исключительно на снегоходе. По колее, оставленной огромными колесами в снегу, старикам трудно ходить.

— Барин — это ему кличку такую у нас дали, сам он доволен, — продолжает Юрий Васильевич. — А так он Яков Викторович Леонов. Когда он только строился тут, у меня квартировал. Деревенские меня недолюбливали, что я барина у себя прикормил, а он всю область объездил — не нашел лучше места. Седло вот у меня было хорошее, дорогое, так он забрал. Прислал человека, тот говорит: отдавай седло. Я и отдал.

Барин не только построил в Будущем новую усадьбу, но еще держит свой скотный двор. Единственный на всю деревню фонарь освещает сторожку возле его загона с коровами. Те два десятка человек, что живут в деревне, очень надеются, что новый барин вернет Будущему былое благоденствие. Но в последние месяцы, вздыхает Юрий Васильевич, что-то и новый барин перестал приезжать, только оставшиеся работники поддерживают порядок на ферме.

Угодья барина и его помойка — это уже самый край Будущего. Дальше — только дремучий лес. Выехать из Будущего можно по той же дороге, по которой въехали. Если только по ней недавно прошел грейдер или прокатился управляющий на снегоходе.

— Барин тут у нас тоже ничего уже не сделает, — машет рукой Юрий Васильевич. — У него работники раньше были — узбеки да таджики, а теперь и они сбежали. Так что осталось наше Будущее на обочине.

Ирина Гарина