Почему система цензуры возникла только сейчас?
Когда российская власть окончательно свалилась в консервативный авторитаризм, то не встретила никакого политического противодействия. Весь ход трансформации режима был связан и с постепенным отказом от какой бы то ни было обратной связи, и с исключением любой реальной политической оппозиции. Единственный отпор, который власть могла получить, — в медийном поле. Не в телевизоре, но в оппозиционных традиционных медиа и не контролируемых властью социальных медиа. И вот в этих медиа лидерами общественного мнения оказались интеллектуалы, в том числе писатели. На фоне больших нефтяных доходов или обеспечения дистрибуции сирийского каптагона тиражи даже Бориса Акунина просто незаметны. Но вот проблема: у его книг миллионы реальных, живых читателей. Как и у Дмитрия Быкова, Дмитрия Глуховского, Людмилы Улицкой, Александра Гениса, Михаила Зыгаря и многих других, оказавшихся в оппозиции нынешней российской власти.
Так режим обнаружил, что в природе бывают книги, а у этих книг есть неприятные авторы, которых печатают то ли совсем безыдейные издатели (им бы только деньги зарабатывать), то ли практически вредители. И в этой сфере плохо всё: книги или вредные, или не про скрепы, писатели позволяют не просто бормотать что-то непонятное, но и оскорблять верховного главнокомандующего. А издатели не только на всё это смотрят сквозь пальцы, но еще и поощряют. И со всем этим, видимо, нужно что-то делать. Нельзя же, в самом деле, пестовать победоносную и всепобеждающую маскулинность и допускать, чтобы миллионами экземпляров печатались книги, в которых нежные мальчики влюбляются в других нежных мальчиков. Пацаны же не поймут!