«Мне бы хотелось остаться в России»

Спаси себя сам

Я вырос с матерью и отчимом в небольшом селе на юге России. В школе не был выдающимся учеником: между хорошистом и троечником. Легко давались информатика, математика, биология. В восемнадцать переехал в соседний город, где учился в техникуме МЧС. Я выбрал такую профессию, потому что люблю помогать людям, но некоторые считают это синдромом спасателя. Один раз даже потушил из огнетушителя трамвай, на котором ехал. 

Я действительно хотел работать спасателем, но зарплата маленькая, тысяч 40, много бумажной волокиты. Поэтому с 18 лет я работал в общепите, по ночам занимался обслуживанием оборудования. Потом перевелся в город побольше. Стал работать в дневную смену и постепенно дослужился до менеджера. В среднем получал 60–70 тысяч рублей в месяц, иногда — сто. 

На срочную службу я должен был уйти после окончания четырехлетнего обучения — в июне 2022 года. Уже началась «СВО», поэтому я не сильно горел желанием идти в армию. Несколько месяцев бегал от сотрудников военкомата. Всё это время родителям звонили оттуда, давили. Говорили, что не отдадут мне диплом, пока я не явлюсь в военкомат. На время вроде всё затихло, а после начала мобилизации снова стали звонить родителям. 

В ноябре у меня был отпуск, я его специально подгадал под день рождения — мне исполнялось 23 года — и годовщину с моей девушкой. Поехал домой, и меня чуть не сняли с поезда. Об этом мне уже потом в военкомате сказали, что вроде уже дали куда-то ориентировку или им пришло уведомление о том, я еду на этом поезде. Я не знаю подробностей. Но получается, что 

Но это только со слов сотрудников, а им я слабо верю. Хотя всё равно повезло, что я вышел на две станции раньше, чтобы заехать к друзьям. 

Пойти в военкомат всё равно пришлось, чтобы отстали от родителей. И еще чтобы мне наконец выдали диплом. Так и получилось, что в декабре 2022 года я ушел на срочную службу. 

Спокойно не получилось

Я стал служить стрелком в артиллерийских войсках в звании рядового. Я умел стрелять, было у меня такое хобби. Но вообще стрелками берут всех подряд. Стрелок с автоматом бежит в первых рядах. Есть приказ штурмовать — идет штурмовать. Есть приказ обороняться — идет обороняться. Универсальный солдат.

Служба проходила лайтово — ни дедовщины, ни уставщины. Всё потому, что у тамошних сержантов и офицеров был принцип: «Если от вас проблем не будет, то и от нас не будет».

Но почти сразу в воинской части началась агитация на контракт. У меня с оружием и с военной техникой хорошо складывалось, поэтому мне предложили два варианта. Первый — остаться в артиллерии на должности механика-водителя самоходных артиллерийских установок. Ездить «за ленточку» и, если что, чинить технику, стрелять не надо. Вариант второй — служить в ремонтной роте и не участвовать в боях, если сам не захочу. 

Дали время подумать. А пока думаю, уломали написать рапорт о том, что я хочу пойти на контрактную службу. Сказали: «Не парься, твой рапорт ничего не значит. Надо будет сначала военно-врачебную экспертизу пройти, контракт подписать, еще куча волокиты». Я решил, что раз уже вляпался в это дерьмецо, дождусь окончания: когда-то же и «СВО» закончится, и мобилизация, и контракт. Выбрал непыльную службу в ремроте и написал рапорт. 

Через полтора месяца нашу роту отправили в Крым. Тогда же у меня обострился хронический артроз коленных суставов и поднялась температура. В госпитале сделали УЗИ и подтвердили проблемы, но хирург сказал: «Ты мне мозги не делай. Дослужи свой год и не парься». Мне вкололи жаропонижающее и с температурой 39 вернули в часть. Просто скинули, чтобы место в больнице не занимал. 

На пункте эвакуации — в хабе, где раненых и больных военных распределяют по госпиталям, — работали нормальные мужики. Они были в шоке от того, что врачи на меня забили. По их распоряжению меня отправили в другой госпиталь. Там подтвердили артроз, обнаружили гайморит и перевели меня в развернутый госпиталь для приема легкобольных — проще говоря, санаторий, в здании которого разместили госпиталь. 

Поскольку я учился на спасателя и умею делать уколы, ставить капельницы, оказывать медпомощь, главврач предложил мне интересный вариант: остаться в госпитале до конца срочной службы, чтобы помогать медперсоналу и при этом быть под наблюдением врачей. Я согласился. Меня там более-менее вылечили.

Только потом я узнал, что у меня теперь контракт на два года (все военные контракты автоматически продлеваются до окончания войны в Украине. — Прим. авт.). Контрактником ты считаешься не после подписания контракта, а тогда, когда тебя вносят в именной список воинской части. Возможно, кто-то за меня контракт подписал. Возможно, его никто даже не подписывал, а просто меня внесли в списки, и всё. Я и сам толком не знаю. Я контракт в глаза не видел. В моем военном билете написано только, что я прохожу срочную службу. Я пытался как-то выкрутиться, но командир роты сказал: «Один хер будешь служить». И я остался. 

Такие махинации в нашей части проводили не только со мной. Еще четверо срочников подписали рапорт одновременно со мной и тоже незаконно стали контрактниками. Начальству своя выгода: выполнение каких-то нормативов. Им же за хорошо выполненную агитацию, то есть за количество подписанных контрактов, что-то платят. Надеюсь, это слухи, но говорят, что двое из тех «контрактников» уже погибли. Более-менее в порядке только я и еще один пацанчик, он тоже планировал газу дать.

Родители, как и я, думали, что в армии со мной всё будет нормально. Говорили, что остаться в Крыму — оптимальный вариант, потому что там спокойно. И потому что в любой момент могут начать новую волну мобилизации, после которой уже будет неизвестно, где я дальше буду служить. 

Спокойно не получилось. Мое возвращение из госпиталя в часть совпало со сменой командования батальона и роты. Приехали новые командиры. Они «синячили», носили вагнеровские футболки, хотя к ЧВК «Вагнер» отношения не имели. У них были тупые приколы. Например, могли прописать в «душу» солдату, то есть в центр грудины двинуть так, что не вдохнуть. А еще как-то один из них сидел, бухал и вдруг начал стрелять в срочника из пистолета. Не попал, просто хотел напугать, приколоться. Короче, быдланы. 

После того как терпимое командование поменялось на нетерпимое, я понял, что там ни хрена не весело, и стал думать, что делать. Ситуация осложнялась не только контрактом, но и тем, что мой паспорт хранился в воинской части. Я придумал план: поехать в отпуск, забрать российский паспорт, проведать родителей и забрать у них загранпаспорт. А потом как-нибудь добраться до Армении или Грузии. Но поскольку на передовую меня не отправляли, я решил, что послужу пока так, хоть и сложно. 

Глухо как в танке

Всё сразу пошло не по плану.

Летом 2023-го все мои сослуживцы с командованием переехали на другую позицию. А меня и еще одного срочника оставили в лесопосадке охранять принадлежащий нашей роте разобранный и сломанный транспорт, два танка, чтобы ни военные, ни гражданские не разобрали их на запчасти, не украли и не продали. Иногда и правда приезжали местные, мародерили, забирали какую-нибудь ерунду. При этом знаю истории, как другие ответственные за технику люди продавали или выменивали запчасти друг у друга на блок сигарет.

Нам с сослуживцем оставили одну большую палатку, в которую помещалось полроты, человек тридцать пять. 

Продукты и воду покупали в соседнем селе, до него прогуляться километров шесть. Местные относились к нам нормально. Они понимали, что мы тут не по своему желанию. Не буяним, никого не насилуем, ничего плохого не делаем. Крым же с 2014 года русский, если можно так выразиться. Поэтому там все уже привыкли. 

Бывало, мы с сослуживцем выпивали по две бутылки пива. Но «синячить» желания большого не было. Просто жизнь жили какую-то, спокойную. Котенок у нас был, звали его Тишка. Бездомная кошка родила у нас в палатке, всех котят съела, а одного я спас. Говорю же, синдром спасателя.

Так мы жили три или четыре месяца. Командиры нас не трогали, только иногда присылали эсэмэски: «Как дела?». Я бы и дальше так жил, честно сказать. И когда дошел слух, что про нас забыли и уезжают куда-то далеко, мы оба обрадовались, не хотели туда возвращаться. Но в конце сентября за нами всё-таки приехали. Один танк получилось прицепить и увезти с собой, второй там остался. А нас выкинули на берег Черного моря. 

Три ракеты, один матрас

Первые несколько дней у нас были только спальники и матрасы, спали на берегу. Потом поставили палатки, а позже вырыли блиндажи. Места там прикольные, красивые. Я бы туда съездил летом отдохнуть. 

На [неоккупированную] территорию Украины я, к счастью, не успел заехать (военный ошибочно не учитывает Крым, который является оккупированной территорией — Прим. ред.). Военных ВСУ не видел. Только их беспилотники и ракеты. Однажды три ракеты «Шторм Шэдоу» (крылатая ракета дальностью от 450 до 900 км. — Прим. авт.) пролетели над нашими головами на высоте третьего этажа.

Мы жили в блиндажах по 20 человек, по два человека на матрас. Пока было тепло, вместо душа купались в море. А когда стало холодно, ставили ведро на печку, разогревали и мылись в тазике. Не каждый день, конечно. А баня если раз в две недели была, уже хорошо. 

К нам приезжал фургончик с с едой, «чипок» (магазин на территории воинской части. — Прим. авт.). Самые ходовые товары у военных — энергетики, батончики типа «Сникерс», хот-доги, маленькие пиццы. Там всё было в два-три раза дороже. Пачка макарон — 200 рублей. Бичовские (дешевые. — Прим. авт.) сигареты «Корона», которые в части нам должны выдавать бесплатно, — 150 рублей. Мы слышали, что в часть их присылали, но они до нас не доходили. Питьевую воду привозили очень редко, набирали где-то со скважины, она была солоноватая, у некоторых из-за нее почки болели. 

Казенную еду почти никто не ел. Нам давали распаренную сечку, а ей кормят кур и свиней. Но последнее время готовили хороший суп с макарошками. Я бы его и сейчас ел. Если повезет, то иногда находишь в нем мясо. Еще из нормальной еды была гороховая каша. А во время проверок делали что-то вроде доширака с сосисками и морковкой. Очень даже нефигово. За неделю могло быть семь проверок, каждый день разная. Прикол в том, что жаловаться нельзя. Нужно говорить, что у нас всё круто.

Долго и больно

Я уже отслужил свой год как срочник. И тут меня с командиром роты вызвали в штаб. Мы с ним шли туда на позитивной ноте, никакой херни не подозревали. Пришли, начальники уже бухие были. Мы нормально с ними сидели, и вдруг один стал орать на меня матом и обвинять в продаже танка на запчасти. Типа когда мы со срочником его охраняли, он был в идеальном состоянии, а я разобрал и продал. За это с меня потребовали 4 млн рублей. 

Обвинили только меня, потому что я уже считался контрактником, а напарник был срочником. Чего срочника обвинять? Он уйдет, и всё. На контрактнике больше ответственности, с него можно больше денег поиметь. А я уже тогда зарплату как у контрактника получал — 31 тысячу рублей. С одной стороны, в три раза меньше, чем когда я менеджером работал. С другой — у срочника зарплата вообще 2500 рублей. А мне еще и единовременную выплату перевели на карту — 195 тысяч рублей. Правда, часть я потратил на еду и на военную форму нормальную, а часть отправил родителям. Но еще что-то оставалось. 

Начальники эти стали выбивать из меня признание. Долго и больно. Избивали меня трое или четверо, человек пять еще смотрели. Сначала ударили по лицу. После этого я вышел из штаба, но они вылетели за мной и со всей дури дали под дых. Я согнулся пополам. Меня несколько раз ударили коленом в лицо. Кто-то крикнул: «Беги отсюда!», и я, еле живой, начал перебираться на пригорок. А у него высота этажа три. Меня пнули, и я полетел вниз. Как ни странно, ничего не сломал, всё нормально. Хотя с какой стороны посмотреть — нормально ли всё это?

Потом они принесли проволоку и стали требовать, чтобы я обмотал ею палец, вставил палочку и затягивал ее. Когда сильно затягиваешь, сустав не выдерживает и палец просто отщелкивает (отрывает. — Прим. авт.). Меня пытались этим запугать и заставить согласиться с тем, что я танк продал. Но я ни в чем не виноват, признаваться было не в чем. В тот день от меня отстали.

Наутро у меня глаз затек, лицо расплылось. Комроты принес пачку кеторола (противовоспалительный препарат. — Прим. авт.) и мазь «Бадяга», чтобы лицо исправить. Сказал, чтобы я быстрее приходил в себя и ехал на обучение по зенитному орудию. 

Через какое-то время те трое, которые меня избивали, сказали, что не дадут мне нормально жить. Начали меня доставать, обращались со мной как с животным, орали: «Ко мне!», «Быстро, бегом», «Щас выебу тебя, бля». Обещали убить. Аморальщина просто.

Всё это длилось месяца три. Я не соглашался с их условиями. Наконец, они пригрозили, что отправят меня на штурм Авдеевки и добьются того, чтобы меня загасили свои же. Я им поверил, потому что мне рассказывали про такую тему: идет основная штурмовая рота, а сзади идут солдаты, которые, если ты захочешь соскочить, выстрелят тебе в спину. 

В конце концов, меня заставили написать рапорт на отправку в Авдеевском направлении. Рапорт вроде утвердили и меня внесли в списки на отправку. В тот момент я уже понимал, что если не двину куда-нибудь, меня погрузят и увезут в Авдеевку. 

Каждые полчаса хана

У офицеров нашей роты были люди типа ручных псов — человек семь срочников, которым позволено всё. Одного парнишку они избивали, запугивали. Например, говорили, что наденут на него три бронежилета по 15 кг каждый, и он в них будет отжиматься и приседать, бегать и прыгать. Издевательствами его довели до такого состояния, что ночью он спрятался под нарами и ходил в туалет в бутылочку. 

Я за него заступался, хотя от этого репутация страдает: с кем ты общаешься и кому помогаешь, такой и ты сам. И если помогаешь слабому, тоже считаешься слабым. И однажды в феврале, посреди ночи, эти псы ворвались в блиндаж, выдернули меня за ноги из кровати, избили и сказали: «Ты теперь должен нам 30 тысяч за то, что за того пацана вступался. И с зарплаты должен всё отдать». Когда пришла зарплата, я поехал в деревню, где был банкомат. «Псы» меня легко отпустили, потому что даже не думали, что я могу свалить. Я снял деньги и не вернулся. 

Я был в джинсах, армейской нателке (термофутболка. — Прим. авт.) и толстовке. Днем в них было тепло, а ночью прохладно, но из верхней одежды у меня была только армейская куртка, а палиться в ней я не хотел, поэтому оставил в блиндаже. В общем, вызвал такси и через два часа был в Симферополе. За мной никто не гнался, потому что у нас во взводе не было никакого транспорта, кроме сломанного танка.

Приехал, думаю: «Блядь, а что дальше?». Прогулялся, зашел в кабак выпить. Познакомился с компанией, и у меня нашелся ночлег. Вечером надо было садиться на поезд и выбираться с территории Крыма. Поскольку паспорта у меня нет, купил билет по военнику (военный билет. — Прим. авт.).

Я думал, что командиру роты уже доложили о моем побеге. А где искать беглеца? На вокзалах и в поездах. Пока поезд стоял в Джанкое — там сборный военный пункт, — я сидел на панике, пипец. И дальше каждую остановку ждал, что меня снимут с поезда. Удалось уснуть, только когда проехали Крымский мост. Рано утром мы приехали в Ростов.

С вокзала поехал к знакомым из прошлой жизни. Я им не позвонил заранее, потому что еще раньше вырубил телефон, чтобы лишний раз не светиться. Приехал к ним в полдвенадцатого ночи. Они охренели, но разрешили остаться у них на несколько дней, прийти в себя. 

В феврале по мою душу начал ходить участковый (20 сентября 2022 года Госдума ужесточила наказание за дезертирство в период мобилизации, военное время или в условиях вооруженного конфликта. Максимальный срок наказания вырос с 10 до 15 лет. — Прим. авт.). Мне об этом рассказали коллеги со старой работы в общепите. Я к ним за несколько дней до этого приходил повидаться и поесть бесплатно: у меня тогда всего 200 рублей оставалось. Участковый спрашивал, видели они меня там или нет. Они сказали, что не видели и не знают, где я могу быть. Но я всё равно сильно напрягся.

Я ушел во дворы многоэтажек. Ясен пень, что не за мной ехали, но эмоциональное состояние было таким, что вот сейчас мне хана. Каждые полчаса хана. 

Я поменял симку, телефон, банковской картой не пользуюсь. Несколько раз переезжал по разным знакомым. В итоге уехал на попутках в Петербург. Решил свалить подальше от людей в форме, от знакомых, которых случайно могу встретить. Сейчас снимаю в Ленобласти каморку в семь квадратных метров. Обустраиваюсь потихоньку. В любых обстоятельствах хочется жить красиво и с комфортом.

Родителям я не сказал о том, что сбежал. Не хочу лишний раз ставить их под удар. И не хочу рисковать своей относительной безопасностью. Если я приеду к ним, то какой-нибудь стукач да найдется. Они ведь в маленьком селе живут, там все друг друга знают.

Нормальные люди

Когда война началась, у меня никакого отношения к ней не было, главное — свою жопу приберечь. Потом на меня воздействовали всякие пропагандистские видосики, и я поверил, что надо людей защитить [от украинцев]. Когда началась служба, общался с военными, которые приезжали с фронта и рассказывали, какой там пиздец происходит. Потихоньку я стал понимать: что-то тут неладное, [пропагандисты] рассказывают одно, а на деле — другое. А теперь думаю, нахрен мы туда вообще пришли?

Срочникам эта «СВО» нахрен не нужна, им бы поскорее отслужить и чтобы их лишний раз не трогали. А среди контрактников были те, кто считал, что выполняет миссию вселенского масштаба и избавляет мир от зла, что на Украине (собеседник издания здесь и далее говорит именно так — Прим. ред.) одни бандеровцы и долбоебы. Но были те, кто говорил: «Да ни фига. Там нормальные люди». 

Но все склонялись к тому, что даже воевать на Украине лучше, чем жить в блиндажах в Крыму. На фронте и отношение к военнослужащим лучше, и есть хоть какая-то свобода. По крайней мере, мне так рассказывали люди, которые рвались обратно на Украину. Потому что там они живут на квартирах или в домах с бассейном и наслаждаются. На территории Украины чьи могут быть квартиры — украинцев. Не просто так же рассказывают, что холодильники и стиральные машинки оттуда вывозили (еще в апреле 2022 года стало известно о том, что российские военные отправляют по почте и вывозят с территории Украины бытовую технику, мебель, одежду и другие украденные вещи. — Прим. авт.). Не хочу никого обвинять. Как по мне, так и все выживали как могли.

Когда выбрался из Крыма, написал в «Идите лесом» (правозащитный проект, который помогает россиянам уклониться от участия в войне. — Прим. авт.). Увидел про них [на ютуб-канале] у Максима Каца. «Идите лесом» проверили, в розыске ли я. Оказалось, нет. Они же мне предложили пойти в полицию и восстановить российский паспорт, а потом официально пересечь границу с ближним зарубежьем. Наверное, с большим страхом, но буду пытаться восстанавливать документы. И уеду в Армению, как планировал.

Но больше всего мне бы хотелось остаться в России. Семья моя здесь. И даже если я куда-нибудь уеду, будет желание вернуться, увидеться с родителями. Хотя и сейчас у меня такой возможности нет. В общем, пока не понимаю, что делать дальше. 

До сих пор шарахаюсь от мигалок и людей в форме. Стараюсь поменьше выходить, разве что за продуктами в соседний дом. Но всё равно не жалею, что сбежал. Прятаться лучше, чем выполнять приказы и постоянно трястись за свою жизнь.