«Тогда раскрывалась страшная картина набросанных послойно трупов»

Путь из Кронштадта

I

В четверг 3 марта 1921 года Наталья Козловская узнала из петроградских газет, что правительство назвало ее мужа, начальника артиллерии крепости Кронштадт, главой мятежников и зачинщиком «нового белогвардейского заговора». «Бывшего генерала Козловского и его сподвижников объявить вне закона», — приказывали товарищи Троцкий и Ленин. Наталья Константиновна в панике кинулась к двоюродному брату Ивану Малинину. А тот вместе с ней — к своей сестре Надежде Дорошевской (фамилия по мужу), которая забрала к себе из интерната 11-летнюю Елизавету (среди домашних — Люлю), дочь Козловской.

Помимо Ивана и Надежды в семье Малининых, потомственных военных медиков, было еще семь братьев и сестер. Иван Михайлович родился 28 мая 1892 года в городе Старая Русса. Окончил 1-й кадетский корпус в Петербурге, в 1911-м там же поступил в Военно-медицинскую академию. Спустя два года Малинин «был уволен» из учреждения, как он указал в собственном жизнеописании для советского минздрава (1933 год), из-за «участия в беспорядках, направленных против милитаризации Академии, проводившейся царским правительством». После «длительных хлопот» его и других «уволенных» студентов приняли на медицинский факультет Юрьевского (сегодня Тартуского) университета. В 1915 году, будучи третьекурсником, он впервые побывал в Виннице, где работал в «хирургическом госпитале на тысячу коек». Затем, одновременно с учебой, трудился в местном Красном Кресте. В 1918-м Юрьевский университет эвакуировали в Воронеж, а студент Малинин, не доучившись, уехал в Петроград. Там он три года был санитарным врачом в Управлении водного транспорта — занимался Мариинской водной системой (путь, соединяющий Волгу с Балтийским морем).

Февраль 1921-го в городе был холодным, но в начале марта потеплело, снег стал таять. 3 марта, когда в Петрограде из-за мятежа объявили осадное положение, «погода разгулялась», писал в дневнике поэт Михаил Кузмин. Горожанам запретили ходить по улицам после девяти вечера. Уже стемнело, Иван и Наталья заночевали у супругов Дорошевских. Ночью в их квартиру явились чекисты и арестовали всех пятерых — хозяев, гостей и 11-летнюю девочку. Они и еще 23 человека в деле о Кронштадтском мятеже проходили как «заложники за генерала Козловского».

На самом деле Козловский не руководил Кронштадтским мятежом. В ту же ночь на 4 марта начальник политуправления Балтфлота и 47 курсантов попытались захватить форт «Тотлебен». Повстанцы поймали их и отправили назад, в Петроград, сообщив, что подчиняются не генералу Козловскому, а матросу Петриченко.

II

Тем не менее заложников — Ивана Малинина, его сестру и зятя — приговорили к году принудительных работ и сначала заключили в «Кресты», а 16 августа 1921 года этапировали в Холмогоры под Архангельском. Василий Малинин, брат Ивана и Надежды, в просьбе об освобождении родственников на имя товарища Зиновьева писал: «Условия этого лагеря ужасные: питание самое минимальное, отобрано белье, продовольствие и другие предметы первой необходимости». Обоих Малининых — и Ивана, и Надежду — поставили «на самые тяжелые физические работы».

Холмогорский лагерь принудительных работ, организованный в зданиях Успенского монастыря, был первым советским концлагерем. Здесь практиковали массовое истребление заключенных. Историк Людмила Новикова писала, что 

Современники, утверждала Новикова, знали о массовых расстрелах под Холмогорами: «По воспоминаниям архангельских старожилов, в 1930-е гг. именно туда студенты и преподаватели архангельского медицинского института ездили в экспедиции за скелетами для учебных пособий».

Умирали в Холмогорах не только насильственной смертью. Надежда, сестра Ивана Малинина, заболела сыпным тифом и вскоре скончалась.

Наталья Козловская, которая в том же Холмогорском лагере работала медсестрой на эпидемиях сыпного тифа (и тоже им переболела), досрочно освободилась, умерла в Ленинграде в 1958-м. Бывший генерал Козловский в марте 1921-го вместе с другими кронштадтцами (по разным данным, их было от 6,5 до 8 тысяч человек) ушел по льду залива в Финляндию и жил там до своей смерти в 1940 году. 11-летнюю Люлю Козловскую друзья семьи сумели передать отцу — она тоже жила в Финляндии до своей смерти в 1995 году.

Иван Малинин переболел в Холмогорах туберкулезом, выжил, освободился в 1922 году. Он уехал в Крым, где закончил местный медицинский факультет, женился на Ольге Сеницкой и работал под начальством своего учителя профессора Георгия Кулеши. Тот характеризовал ученика как «вдумчивого и осторожного работника». В 1926-м и Кулеша, и Малинины уехали на Кубань.

Арест на Кубани

I

В 1927 году советский Наркомздрав начал систематическую работу по борьбе с «социальной заразой» — лепрой (или ветхозаветной проказой). В романе Георгия Шилина «Прокаженные», действие которого происходит в конце 1920-х и основано на реальных наблюдениях автора в лепрозории «Крутые ручьи», рассказывается о докторе-подвижнике, который пытается найти лекарство от проказы. Таких врачей и в мире, и в СССР было немало. Например, профессор Кулеша, приехав с Иваном Малининым в Краснодар, пробовал получить леприн — диагностическое средство из микробактерий лепрозной ткани. Ученый сначала провел пробу с леприном на себе (сделав насечки на небольшом участке кожи), затем вместе с доктором Малининым — на больных лепрой и здоровых людях из их окружения. Кулеша считал эксперимент удачным. Но получить чистую патогенную культуру возбудителя лепры у него не получилось — как и у Ивана Малинина, который пытался это сделать уже после смерти наставника.

Георгий Кулеша умер в 1930 году. Доктор Малинин, бывший его ассистентом, возглавил кафедру патологической анатомии Кубанского медицинского института (сейчас — КубГМУ). В 1933-м директор учреждения профессор Очаповский назвал Малинина «душой института». 

Малинин проработал на кафедре до начала Великой Отечественной войны в 1941 году.

II

За это время у Ольги и Ивана родились двое сыновей. Старший Георгий (после эмиграции — Джордж) позже, в «следующей жизни», стал биофизиком, младший Фёдор (Теодор) сделал блестящую карьеру в медицине. Четверо детей самого Теодора Малинина — внуки Ивана Михайловича — выбрали разные профессии. Младший, Майк Малинин, — музыкант: почти 20 лет он был барабанщиком рок-группы Goo Goo Dolls, а до недавнего времени играл с кантри-певицей Таней Такер. Майк Малинин связал корреспондентку «Новой-Европы» со своим отцом. Это произошло накануне 90-летнего юбилея Теодора Малинина.

«Как человек мой отец был мягким, но он был жестким в своих убеждениях и взглядах. Он был ярым антикоммунистом — и набожным православным христианином», — пишет сын доктора (перевод с английского). По его словам, отец никогда бы не вступил в компартию, что, «конечно, не способствовало его карьере в Советском Союзе».

III

18 июля 1942 года НКВД арестовало Ивана Малинина по сфабрикованному обвинению в подготовке вооруженного восстания. Квартиру семьи обыскали. «Так называемые друзья переходили дорогу, чтобы их не застали за разговором с моей матерью», — вспоминает Теодор Малинин, которому в то время было восемь лет. Он пишет, что на отца донес его подчиненный доктор Покровский, который возглавил кафедру патанатомии за год до ареста бывшего начальника.

В биографической статье о своем прадеде, видном патологоанатоме дореволюционной России Михаиле Покровском, внук упоминает также деда (которого никогда не видел) — «бескорыстного и отзывчивого человека, снискавшего уважение коллег и студентов». Владимир ничего не слышал об Иване Малинине. Дед же Сергей Покровский, по свидетельствам родных, «был честным и порядочным человеком». Он возглавлял кафедру до 1947 года. «Мама мне рассказывала, что некоторые преподаватели [Кубанского] медицинского института под разными предлогами (мнимой болезни и пр.) остались в оккупированном Краснодаре и позже перешли к немцам. Возможно, уже в 1941 году НКВД проводило аресты сочувствующих», — предполагает Владимир Гнездилов в нашей переписке о настоящих мотивах дела против доктора Малинина.

IV

Немцы оккупировали Краснодар 9 августа 1942 года. Теодор Малинин рассказывает, что незадолго до этого заключенных, в том числе его отца, в вагонах для перевозки скота отправили в Армавир. 

До Армавира тем не менее его довезли и поместили в тюремную больницу, в палату для тяжелораненых. «Пока Советская армия отступала из города (немцы оккупировали Армавир за два дня до Краснодара. — Прим. авт.), охранники НКВД ходили из палаты в палату, расстреливая больных», — пересказывает Теодор Малинин слова отца. Но в палате для тяжелораненых никого не тронули — решили, что сами умрут. Дверь в палату не закрыли, Иван Малинин выбрался на заминированное немцами пшеничное поле, его ранило осколками. Он отправился в Краснодар — это около 170 километров.

«Мать думала, что отца убили, как вдруг он появился у дворовых ворот после долгого пути пешком и на повозках, оборванный и раненый», — вспоминает Теодор Малинин. Семья оставалась в Краснодаре всю оккупацию — немцы не давали разрешения на выезд. Малинин-младший пишет, что отец возглавил городской отдел образования, чтобы вновь открыть школы для русских детей, и немцы не препятствовали, поскольку хотели привлечь на свою сторону казаков (но, по воспоминаниям брата Теодора Малинина, Георгия Ивановича, отец был начальником всего неделю, а потом отказался от должности, потому что немцы не поддерживали обучение «славян-недочеловеков»).

Красная армия освободила Краснодар 12 февраля 1943 года. Участь коллаборантов была предсказуемой. «В последний момент, когда немцы покидали город, мои родители подкупили немецкого командующего двумя очень хорошими картинами и добились разрешения на выезд из города. Мы покинули Краснодар в колонне войск связи люфтваффе под командованием офицера, который в гражданской жизни был лютеранским священником, — продолжает Теодор Малинин. — Зимой путь был трудным. Я заблудился в степи в снегу и сильно обморозил руки и ноги».

Весной семья Малининых прибыла в оккупированную Винницу.

Террор в Виннице

I

Исследовательницу, которая впервые подробно написала об Иване Малинине, зовут Марина Сорокина (отказалась от комментариев. — Прим. авт.). Она сотрудница Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына. В интервью 2014 года на «Радио Свобода» Сорокина рассказала, что около 20 лет назад случайно увидела в московском Архиве социально-политической истории (РГАСПИ) протоколы раскопок в оккупированной Виннице. Там среди немецких фамилий ее внимание привлекла русская. Историк вспоминала, что ей стало «неудобно, неприятно» и в то же время захотелось узнать, «что же это был за русский доктор, который так легко стал сотрудничать с немецкими оккупационными властями». Она не обнаружила данных в открытом доступе, но, приехав в США, нашла сыновей Малинина. Те передали ей машинописную статью отца — «такой беллетризированный отчет о его раскопках в Виннице». Иван Малинин написал его вскоре после переезда в Америку, в 1950-м. «Имеющиеся у меня как медицинского эксперта факты и материалы по этому необычному для демократического мира делу могут послужить хорошей демонстрацией […], что ждет свободных людей при коммунизме», — писал эмигрант, объясняя, почему ему было важно зафиксировать свои воспоминания. В 1951 году Малинин передал текст в издание «Новый журнал», но главный редактор Михаил Карпович (один из основателей американской русистики) отверг рукопись. «Отказ застал [отца] врасплох, но он не зациклился на этом надолго», — вспоминает Теодор Малинин.

Десять лет назад Марина Сорокина впервые опубликовала текст Ивана Малинина под названием «Массовые убийства НКВД (Винница)».

II

Немецкая оккупация Винницы, крупного города на западе Украины, началась 19 июля 1941 года. Доктор Малинин, заставший Винницу через два года, писал, что «пульс города бился неровным темпом умирающего существа». Городским головой с начала оккупации был биолог Александр Савостьянов. Малинина же вскоре после его приезда в Винницу выбрали проректором местного медицинского института. В таковом качестве он зашел в кабинет Савостьянова в мае 1943-го. Профессор, по воспоминаниям Малинина, в это время говорил: «Да, пора оформить требование населения о раскрытии этого вопиющего преступления НКВД».

Слухи о массовых могилах в Виннице ходили давно. В 1937–1938 годах по ночам жители слышали «звуки моторов, нараставший шум голосов, окрики». А потом — выстрелы. Одиночные выстрелы бывали и днем. Но «запуганное массовым террором» население города только после начала оккупации стало обращаться к властям с просьбами раскрыть захоронения. Савостьянов посчитал, что не следует ждать согласия немцев, нужно немедленно приступать к работам. Собравшиеся в его кабинете еще обсудили, что надо бы ввести в комиссию судебного медика, но все кандидатуры из местного института отпадали — сотрудники ожидали, что и советская власть, и вместе с ней НКВД вернутся в Винницу. Тогда вызвался Иван Малинин. 10 мая он приступил к вскрытиям.

В полутора километрах от города, по Литинскому шоссе с липами екатерининских времен, за высоким дощатым забором и крепко запертыми воротами находился прямоугольный сад. До прихода немцев в кирпичном здании напротив дежурил милиционер и не пускал в сад никого. По краям сада стояли деревья, в середине и конце были устроены две клумбы, одна пятиконечной формы. 

От входа, по правой стороне сада, симметрично распланированные, начинались братские могилы. «Они были покрыты дерном» и сформированы в виде буквы П. Там же виднелось земляное укрепление с небольшим рвом — тир; как и клумбы, он маскировал настоящее назначение сада. На противоположной стороне шоссе «высился молодой лес».

Другие могилы нашли в саду в самом городе, у трехэтажного — во весь квартал — советского здания НКВД, которое теперь заняло гестапо. Все захоронения без всякого плана помещались на одном участке, где позже установили детские качели. Само место на время расстрелов закрывали на «реконструкцию» под парк культуры и отдыха.

Следующие могилы раскрыли на городском кладбище, недалеко от бывшего анатомического корпуса мединститута. Могилы тянулись по три в ряд, их легко обнаружили по осевшей почве. Среди них высились четыре «доэнкавэдэшные», с покосившимися деревянными крестами.

До того как немцы официально разрешили эксгумации, Иван Малинин с неназванным коллегой провели 228 вскрытий и исследований трупов. Потом он не считал, только примерно предполагал, что в целом провел около тысячи вскрытий. Разрешение из Берлина пришло в начале июня, а вслед за ним, 15-го числа, прибыла немецкая медицинско-экспертная комиссия. Вскрытия шли всё лето.

Исследователи сразу обнаружили, что люди в основном были убиты выстрелами в затылок — такой способ считался отличительным признаком НКВД. Нашли много свинцовых пуль: Малинин собрал «небольшую коллекцию из них», но позже она была утрачена по пути в Америку. У большинства трупов (6360) имелось по два пулевых входных отверстия, в два раза меньше попадалось тел с одним пулевым отверстием, десятки — с тремя и два — с четырьмя. У многих трупов не было зубов, у некоторых во рту и гортани обнаружили землю — Малинин считал, что таких людей похоронили живьем. У всех руки были связаны «мертвой петлей» за спиной. У некоторых ноги тоже были связаны бечевкой. Из 679 идентифицированных жертв 490 были украинцами, остальные — евреями, поляками, русскими.

Большинство тел было захоронено за пять-шесть лет до эксгумаций, то есть в 1937–1938 годах.

Вскрытием могил, по воспоминаниям Малинина, занимались арестованные за мелкие преступления и «некоторое количество» военнопленных. Работа требовала «больших физических усилий»: под плотно осевшей землей с травой и дерном лежал слой хлористой извести. Его разбивали ломами и мотыгами, «и только тогда раскрывалась страшная картина набросанных послойно трупов». Малинин так описал ее: 

Могилы были разных размеров. В самых крупных находили по 200 и более трупов. В самых маленьких — по четыре. Тела раскладывали на земле рядами, делали внешний осмотр, обращая внимание в том числе «на литеры и особенности нижнего белья» — по ним родственники могли опознать своих близких. К месту раскопок приезжали, по свидетельствам Малинина и других очевидцев, тысячи людей из разных оккупированных Германией территорий — это были не только родные жертв, но и журналисты, священники, медики.

Тяжелее всего было извлекать тела из глубины — их поднимали на веревках. Запах был «приторно-тошнотный, едкий и потому невыносимый», нестерпимый для присутствующих, они «плотно зажимали платком нос и рот». Но одежда людей «пропитывалась, особенно волосы длительно сохраняли этот запах». Вскоре он распространился за километр от раскопок и гулял среди расцветающих яблонь и жужжания пчел.

В первой же вскрытой могиле нашли одежду расстрелянных. По описанию Малинина, это были «верхние платья рабочих и украинских крестьян — домотканые свиты, бараньи кожухи, сорочки и полотенца с украинской ручной вышивкой, пиджаки, брюки и пальто из дешевого материала, кепки и бараньи шапки». Позже нашли еще одну яму, с документами. Там были «квитанции по приему вещей в тюрьме, бывшие паспорта еще царского времени», многочисленные протоколы обысков за 1937–1938 годы. Малинин привел пример одного из протоколов — во время ареста у человека изъяли «две английские книги и две французские». В третьей яме нашли стоптанную и изношенную обувь.

В августе в Винницу приехала «международная экспертная комиссия», она подтвердила результаты судебно-медицинских исследований. В 1991 году историк Анатолий Тараненко назвал раскопки в Виннице первым в мире криминалистическим опытом работы с останками жертв государственных репрессий.

III

«Мой отец не подписал манифест, в котором массовые убийства приписывали “еврейскому НКВД”. Поэтому немецкие власти исключили его имя из итогового отчета (однако в опубликованном нацистами издании есть несколько упоминаний судебного эксперта с русской фамилией. — Прим. авт.)», — утверждает Теодор Малинин. Так «русский доктор» оказался забыт. В показаниях винничан он фигурировал как какой-то «москаль». «О нем никто не писал и не вспоминал», — отмечала Марина Сорокина в своей статье.

В начале августа 1943-го немецкая пропаганда и коллаборационистские издания рассказали о раскопках в Виннице. Вскоре последовал ответ советской пропаганды. Из сообщения Совинформбюро «Очередная провокация фашистских людоедов» граждане узнали, что «гитлеровские жулики», «матерые немецкие мошенники», «немецко-фашистские злодеи», «гитлеровские мерзавцы», «фашистские волки», «гитлеровское зверье» и т. д., стремясь «замести следы своих злодеяний», выдали собственные преступления за советские.

Спустя 80 лет этот нарратив повторяют российские пропагандисты: в июньской заметке «РИА Новости» автор со ссылкой на и. о. директора госархива «ДНР» Наталью Хворостянову пишет, что СССР ложно обвинили в массовых расстрелах в Виннице (ранее издание опубликовало аналогичный советский фейк про расстрелы польских военнопленных в Катынском лесу). В качестве доказательства того, что расстрелы были более поздними и их производили немцы, Хворостянова приводит статьи оккупационных СМИ 1943 года: «Они [в оккупационной прессе] пишут, что эти убийства были в 1938 году. Шесть лет [прошло с тех пор] — и [всё равно] пишут, что трупы “дуже гарно збереглись”».

Иван Малинин в своей рукописи объяснял согласие рейха на винницкие раскопки «неблагоприятной для немцев внешнеполитической конъюнктурой»: «[…] один террорист […] был вынужден выступить против другого с явными вещественными, неопровержимыми доказательствами его виновности». Немцы действительно использовали эксгумации массовых захоронений, чтобы дискредитировать советскую власть на оккупированных территориях, считал историк Амир Вайнер. Историк культуры Ирина Паперно писала, что рейх санкционировал раскопки «с очевидным намерением прикрыть собственные преступления».

В мемуарном тексте Иван Малинин не описывал свои чувства — в том числе по поводу моральной дилеммы участия в работах под началом рейха.

Марина Сорокина в интервью сказала, что для Малинина раскопки в Виннице были «его собственным персональным актом личного противостояния сталинизму».

IV

6 октября 1943 года семья Малининых покинула Винницу (ее освободили в марте 1944-го) и к ноябрю оказалась в Праге, а в апреле 1945-го пешком выдвинулась в сторону западной Германии. Там, в зоне американской оккупации, Малинины провели несколько лет в лагерях для перемещенных лиц. В 1949-м они уехали в США и сначала жили в штате Коннектикут, где профессор нашел место подметальщика в Хартфордском госпитале. На следующий год семья переехала в Западную Вирджинию, в крошечный город Ок-Хилл. Он известен главным образом тем, что там скончался легендарный музыкант Хэнк Уильямс, чья история стала важнейшим мифом американской массовой культуры.

Показания в Америке

I

Днем 1 января 1953 года в похоронном бюро Тайри под простыней лежал 29-летний Хэнк Уильямс. Ассистент гробовщика взял кровь из тела Уильямса и протянул закупоренную бутылку местному полицейскому, чтобы тот отвез ее на анализ. «[Полицейский] посмотрел на бутылку, позеленел и ушел в чулан», — писал биограф Уильямса Колин Эскотт.

Вскрытие одного из главных американских авторов-исполнителей ХХ века проводил Иван Малинин — его попросил об этом окружной коронер. Малинин работал в больнице Ок-Хилла, в том числе выполнял функции патологоанатома. В учреждении не было морга, поэтому тело отвезли в похоронное бюро. «Вскрытие было достаточно тщательным для 1953 года, хотя доктор Малинин не проверял [покойного] на наркотики (из-за этого и других обстоятельств расследования до сих пор бытуют версии, что Хэнк Уильямс умер от передозировки или его якобы убили. — Прим. ред.)», — отмечал Эскотт. При этом другой биограф Уильямса, ныне покойный музыкальный журналист Чет Флиппо в своей книге 1981 года фактически обвинил патологоанатома в некомпетентности, саркастически отметив, что вскрытие в Ок-Хилле «было не самым тщательным из когда-либо проводившихся».

Иван Малинин установил, что причиной смерти Уильямса стала аритмогенная дисплазия правого желудочка. Официально власти объявили, что певец скончался от сердечной недостаточности, усугубленной острым алкоголизмом.

В биографических текстах об Уильямсе Малинина называли «русским доктором-иммигрантом», который «едва говорил по-английски». Теодор Малинин отвергает «ложное» и «по сути оскорбительное утверждение»: «[Отец] говорил по-английски достаточно, чтобы готовить отчеты о вскрытиях и хирургических операциях, а также выступать на конференциях в больнице».

II

9 сентября 1959 года 67-летний доктор Малинин говорил по-английски в здании Капитолия. Он выступил как один из свидетелей на слушаниях о «преступлениях Хрущёва», который в 1938–1947 годах возглавлял ЦК компартии Украины. Мистер Ричард Аренс, прокурор, спросил у Малинина, мог ли Хрущёв не знать о «зверствах в Виннице». Иван Михайлович ответил, что о массовых убийствах знал «любой первый секретарь любой крупной административной единицы».

Свои показания Иван Малинин давал в HUAC — комиссии по расследованию антиамериканской деятельности палаты представителей Конгресса США. Она была известна своей «охотой на ведьм» — сторонников коммунизма, в частности, в Голливуде. Однако к концу 1950-х маккартизм сходил на нет, и бывший президент Гарри Трумэн называл комиссию «самым антиамериканским явлением в стране сегодня». Ирина Паперно писала, что «проводившееся в разгар другой войны — холодной — это расследование [о преступлениях Хрущёва], очевидно, имело свою политическую цель». Назвать его объективным нельзя.

Опрашивая доктора Малинина, мистер Аренс показал ему фотографии мест массовых захоронений в Виннице, которые за несколько часов до этого принес на комиссию другой свидетель. На одном из снимков был мужской скелет, лежащий на боку, с заведенными за спину руками, с запрокинутым черепом, в котором зиял открытый — будто в стоне — рот. Малинин подтвердил аутентичность кадров и добавил, что они не передают запах разложившихся тел и крики живых, которые ходили между останками, пытаясь отыскать своих близких.

Через шесть дней после выступления Малинина в США прилетел с визитом Никита Хрущёв. Он встретился с Эйзенхауэром и Никсоном, а также посетил исследовательский городок корпорации IBM в Калифорнии (без интереса) и кукурузную ферму в Айове (с интересом). В 1975 году комиссию по антиамериканской деятельности упразднили. О расследовании «преступлений Хрущёва» забыли еще раньше.

Иван Малинин больше не пытался рассказать свою правду о Виннице.

«Публикация Малинина [про раскопки в Виннице, в ежегоднике Дома русского зарубежья, 2013 год] до сих пор практически неизвестна историкам Украины», — говорит «Новой-Европа» доцент Стенфордского университета Амир Вайнер. Он добавляет, впрочем, что статья «не содержит новых фактов, которые существенно изменили бы или прояснили наши представления о трагедии».

«Представляется, что роль Малинина во вскрытии могил и проведении раскопок была значительной. Однако его показания были известны лишь ограниченному кругу людей, в основном из украинской диаспоры. Даже материалы комиссии Конгресса США 1959 года не были так хорошо известны на Западе, не говоря уже о СССР. Винница всегда находилась в тени Катыни», — резюмирует Вайнер.

III

«Русский доктор» Иван Михайлович Малинин умер 14 мая 1970 года. Его похоронили на православном кладбище Рок-Крик в Вашингтоне (округ Колумбия).