Я войну не вел, а без меня народ не полный 

В обозримом будущем страну нашу не ждет ничего хорошего. Если, не дай Бог, Путину удастся выиграть или хотя бы не проиграть войну, это, скорее всего, будет означать сохранение режима на неопределенно долгий срок, возможно даже выходящий за пределы физического существования самого Путина. Для страны это будет трагедия, сравнимая по своим долгосрочным последствиям с катастрофой октября 1917 года.

Но и победа Украины вовсе не гарантирует нам счастливого финала. Наоборот, весьма вероятными представляются достаточно мрачные сценарии — войны между собой частных и региональных армий, возникновение на территории современной России враждующих друг с другом и бесконечно далеких от демократии государств или череда диктатур разной степени варварства.

Однако есть ненулевой шанс на то, что постпутинский диктатор, контролирующий европейскую часть России, хоть и без некоторых отделившихся от нее частей, или даже вообще большую часть современной территории (вряд ли всю), передаст в конце концов власть гражданскому правительству, как это случалось во многих странах. И тогда встанет вопрос о восстановлении России, о строительстве на руинах, оставшихся на месте государства. Как бы ни была мала вероятность такого исхода, каким бы отдаленным он ни представлялся, мы обязаны готовиться к нему.

Но именно сегодня развивается ситуация, которая сделает восстановление невозможным: складывается образ народа и культуры России — не только режима, но и людей и страны — как неизменно агрессивных, приверженных рабству и жестокости, не желающих свободы и не умеющих пользоваться ее плодами и возможностями. Говорится, что в преступлениях современного российского государства, в его лживости, цинизме и лицемерии виновны ВСЕ россияне, в том числе и те, кто боролся с режимом, выступал против войны и даже сел за это в тюрьму. 

И войну с Украиной, согласно таким представлениям, ведет не Путин, а весь российский народ. (Не могу удержаться: я не веду, а без меня народ не полный!)

Концепция равной ответственности всех — мне, например, после моих антипутинских текстов и выступлений не раз писали, что я ничем не лучше этого самого Путина, — имеет разные последствия. Сейчас это «дискриминация по паспорту». Действительно, зачем давать визы, брать на работу, открывать счета в банках генетическим рабам и агрессорам?

Но есть и долгосрочные последствия. Если Путин — выразитель чаяний российских людей и воплощение культуры России, если именно он, как Иван Грозный и Иосиф Сталин, естественен и неизбежен в России, а Александр II или Сахаров — лишь случайные флуктуации, то после победы Украины и краха режима надо не содействовать строительству в России демократии, невозможной там по определению, а обнести ее метафорическим «рвом с крокодилами», то есть заботиться только о том, чтобы с этой территории никогда больше не исходило угрозы, не обольщаясь мечтами о России как члене семьи демократических стран и всякими планами Маршалла.

Резкое и недифференцированно негативное отношение ко всему, что имеет прилагательное «русский» или «российский», характерно не только для Украины — в случае Украины и украинцев это как раз совершенно естественно и вряд ли могло быть иначе, — но и для многих людей из других стран. И главное — для части самих россиян. Причем речь идет не столько об известных эмигрантах, делающих на такой позиции имя, а иногда и деньги (это не исключает того, что они при этом искренни), а об обычных людях, склонных с этим негативом соглашаться: ну да, Орда, мундиры голубые и ты, послушный им народ, куда же денешься! Это чем-то похоже на распространенные в свое время среди ряда советских евреев антисемитские, по сути, стереотипы — негативные представления о собственном народе и стремление дистанцироваться от него. Может быть, молодым людям и трудно в это поверить, но в годы моего детства сказать еврейской женщине, что ее ребенок совсем не похож на еврея, означало сделать ей комплимент.

Но если представление о русских как о нации рабов с их извечной и неизбывной имперскостью, неспособностью к добру и солидарности, приверженностью к грабежам и жестокости будут разделять не отдельные люди, а значительная часть активного слоя наших соотечественников, то мы и при самых благоприятных условиях (которых не будет!) не сможем построить ту Россию, о которой мечтаем. Для строительства, кроме ресурсов и материалов, нужна и вера в то, что проект в принципе реализуем. 

Но сокрушить диктатуру или преодолеть ее последствия могут только те, для кого их страна, со всей ее грязью и кровью, остается своей, кто любит ее и верит в ее будущее.

Концепция рабской сущности и имманентной агрессивности и деструктивности России, сколь бы естественной и даже нравственно обоснованной она ни выглядела сейчас, грозит самому существованию нашей культуры (культуры в широком смысле слова), ставит крест на будущем нашей страны. Или на будущем тех русскоязычных стран, которые могут возникнуть на нашей территории в случае возобладания дезинтеграционных процессов.

Переломить эту точку зрения пока не получается. Например, уже много раз наиболее известные представители оппозиции говорили о преступном характере войны, о необходимости возврата Украине всех захваченных земель, включая, разумеется, Крым, о выплате репараций и суде над российскими преступниками, развязавшими и ведущими эту войну. Это же звучало и в коллективных заявлениях оппозиционного сообщества. Но на распространенность тезиса о том, что русский либерал заканчивается на вопросе о Крыме (варианты: об Украине, империи и так далее), это никак не повлияло.

В психологии восприятия описан феномен ассимиляционно-контрастной иллюзии. В частности, он состоит в том, что если смотреть издали, то расстояние между предметами кажется меньшим, чем оно есть на самом деле. Россия своими преступлениями дистанцируется от человечества, которое, в свою очередь, перестает видеть различия между отдельными членами российского сообщества. 

Противостоять глобальному негативизму по отношению ко всем нам и к нашей культуре достаточно трудно. Ежедневные преступления российского государства и людей в форме российской армии, отсутствие в России массовых протестов, публичная поддержка войны со стороны наиболее продажной части творческой элиты перевешивают любые аргументы. Да и те, кто хотел бы возражать и говорить что-то в защиту своего народа — а это люди, идентифицирующие себя со страной (только не путайте страну и государство!), — находятся в шоке от происходящего и, разумеется, не могут не испытывать чувства вины от того, что творят от их имени их соотечественники. И это заставляет их молчать: мол, не время нам оправдываться, что не все мы фашисты и бандиты.

Для этого не надо, разумеется, рассказывать сладкие сказки о добром народе, который совратили злые чекисты. Надо с открытыми глазами смотреть на всё, а значит, и на мерзости, в том числе свои и своего слоя, не перекладывая всю ответственность на власть. Надо, конечно, понять, что такого есть в нашей культуре — и, наверное, в лучших ее проявлениях тоже, — что позволяет вирусу тоталитаризма просыпаться вновь и вновь? Как так получилось, что наши сограждане в массе своей поверили, что для России естественна диктатура, а свобода — от лукавого, что не наше это? Что заставляет их соглашаться с идиотскими формулами о том, что «с нами», мол, иначе нельзя, что России нужна твердая рука, а то мы такого натворим! И не мы ли, образованные люди, это допустили?

Мало кто относится к нашей стране столь критически, как мы сами. Никакой де Кюстин не сравнится с тем, что мы сами писали и пишем о себе. Но надо помнить, что предопределенности нет. Ни в индивидуальной нашей жизни — человек всегда может, проанализировав свое прошлое, изменить себя, на этом стоит психотерапия, — ни в жизни страны. На планете масса государств, которые, казалось бы, были обречены на диктатуру и всеобщую ненависть (Германия, например), на отсталость (Япония и Финляндия), на коррупцию (Грузия), но они от этой обреченности успешно отказались. Неужели мы настолько хуже всех?