Книжная полка · Культура

Актер Зеленский 

Глава из новой книги Дмитрия Быкова «VZ» — биографии президента Украины

Иллюстрация: Анастасия Кшиштоф, специально для «Новой газеты Европа»

От автора:

Это глава из моей книги «VZ» — биографии главного европейского лидера на фоне истории русско-украинской войны. Полностью книга выйдет этой осенью.

Оценивать Зеленского как актера — задача нетривиальная, потому что он не совсем актер в классическом смысле: он персонаж, стендапер, играет по большей части себя — даже когда, шутки ради, притворяется Наполеоном («Наполеон против Ржевского», 2012). И в картине «Я, Ты, Он, Она» (2018) — лучшая и самая лирическая из его ролей, даром что картина полна откровенного и несколько самопародийного идиотизма, — автопортрет. Вот этот его ключевой персонаж, черты которого он придал и Новосельцеву в ремейке «Служебного романа», представляется наиболее интересным его творческим достижением. Предыдущие актеры, сделавшие политическую карьеру, — Рейган, Шварценеггер — резко отделяли игру от жизни, да и нельзя сказать, чтобы Рейган создал в кино принципиально новый типаж. Иное дело Зеленский: украинцы выбирали именно его героя, маску, которую он эксплуатировал и в «Квартале», и в телевизионных шоу (он придумал и провел их больше 20), и в кино. И это маска непростая, по крайней мере ничего подобного раньше не было.

Проще и глупее всего было бы сказать, что Зеленский играет маленького человека, но Голобородько никак не маленький человек, он скорее герой, до поры не осознающий своей силы,

и Зеленский во время избирательной кампании внушал стране именно такую идентичность: мы сами пока не осознали своих возможностей, они в нас дремлют, но в критический момент мы — ого! Основной сюжет «Слуги» — история о том, как человек подчеркнуто негероической внешности и профессии, оказавшись на главном посту, демонстрирует лучшие человеческие качества, и прежде всего самоотверженность, решительность и силу. Так оно, собственно, и вышло. Зеленский всю жизнь играет обывателя, получившего великий исторический шанс. В «Ржевском», кстати, тоже всё не так просто, потому что у него все роли со вторым дном: он играет не Наполеона, а комика, которому выпало сыграть Наполеона. Думаю, Украина увидела в Зеленском себя — страну, которой выпал шанс величия. Она реализовала его сначала на Майдане, потом на беспрецедентных выборах 2019 года, когда совершила непредсказуемый выбор, и, наконец, на войне. Зеленский играет обывателя, скромного профессионала, в котором спит герой, комика, в котором живет трагик, — и Украина справедливо увидела себя именно в этом герое. У Зеленского всё в порядке с актерской техникой, он крепкий профи, исполнитель-универсал и хороший сценарист (придумавший, кстати, едва ли не самый успешный сериал нулевых «Сваты»). Он замечательно заводит зал и легко устанавливает контакт даже с самой тугой аудиторией. Но всех этих качеств было бы недостаточно для его тотального успеха — телевизионного, драматургического и кинематографического. Его актерская тема — выход из амплуа, эволюция фарса в трагедию — совпала с вектором общества, а это всегда дает артисту шанс доиграться до героизма. В некотором смысле вся Украина повторила путь Зеленского — путь генерала делла Ровере, сыгравшего героя и поверившего, что он герой.

Смотрите: нация, над которой то высокомерно, то одобрительно шутят, которая сама о себе рассказывает весьма непочтительные анекдоты, которая создала столицу европейского юмора — Одессу, с ее великой литературой и неувядаемым мифом, в 2004 году создает новый жанр европейской политики, а именно Майдан; в 2014 году она доводит этот жанр до совершенства. Майдан — явление не только и не столько политическое, сколько зрелищное, в огромной степени театральное; на Майдане идет непрерывный концерт, причем речи неотличимы от скетчей; сцена ни секунды не пустует. На Майдане-2004 могли побить, на Майдане-2014 — убить (и убили больше ста человек, Небесную сотню, которую Путин со своей тягой к конспирологии объявляет «сакральной жертвой», американской провокацией). Путин и весь Майдан считает постановкой американских спецслужб, хотя самая интересная особенность этого действа — то, что оно режиссирует само себя. Майдан — революция в жанре шоу, или, если угодно, шоу, на котором стреляют по-настоящему и образ страны меняют тоже по-настоящему. «Квартал» — тоже новый жанр, стендап-шоу, непосредственно влияющее на судьбы Украины (заметим, что большинство украинских ток-шоу — прежде всего, «Свобода слова» Савика Шустера — тоже претендовали на то, чтобы решать судьбы власти в прямом эфире). Украинская политика — сложное сочетание непрерывного шоу, жестокой, иногда кощунственной пародии, риска и героизма. Слабость официоза, попсовость государственного нарратива (особенно в исполнении Януковича, да отчасти и в стилистике Порошенко) приводит к широкому распространению и триумфу народного политического творчества.

И как коррупция является народной моделью экономики — так украинские политические шоу, увенчавшиеся Майданом, стали народной моделью большой политики,

революцией в форме круглосуточного концерта, рок-фестивалем на Крещатике.

Мне много раз приходилось говорить о том, что главную тему «Гамлета» Любимов вычленил, а Высоцкий сыграл точнее всех: это сильный человек в слабой позиции, гений, аристократ и мыслитель, загнанный в непривычную ему унизительную область дворцовых интриг, сплетен и тайных злодейств. При Гамлете-старшем, известном нам главным образом в ипостаси призрака, датский двор жил по законам блокбастера, это был героический жанр, пропагандирующий воинские добродетели. При Клавдии двор стал пространством заговоров, лжи и разврата, и в этом пространстве принцу, философу и воину, нечего делать. Он путается в этих липких сетях, как в паутине, и вынужден действовать в несвойственном ему жанре: он рожден воевать и править, а ему приходится убивать и притворяться сумасшедшим. Основа шекспировской театральности (и это лейтмотив всех его пьес) — образ человека в несвойственной ему роли: бонвиван и ветреник Ромео влюбляется всерьез, честный и прямой военачальник Отелло становится жертвой мелкого интригана, умница Гамлет изображает безумца, нищий король скитается по степи, честный воин Макбет становится тираном и узурпатором — весь Шекспир о том, как мы сражаемся с навязанным амплуа. Случай Зеленского похож, но как бы обратен «Гамлету» — это игра на повышение: комик оказывается Наполеоном, ему навязана трагическая роль. И Украина справедливо узнает себя в этом зеркале: провинция Европы оказывается на первых ролях, и не в Европе, а в мире; нация, долгое время позиционировавшая себя как сборище вороватых весельчаков вроде Хомы Брута, обнаруживает рыцарские черты и предстает в обличье, намеченном Гоголем: синтез козачьей вольницы и Киево-Могилянской академии. Зеленский всегда, с первых своих стендапов играл человека с глубокой драмой, поначалу загнанного судьбой на мелкие и комедийные роли, но всегда готового внутренне распрямиться. И Д’Артаньян (2005), и Наполеон достались ему как актеру не просто так: героическое начало из него, простите за рифму, торчало. Может быть, оно прорезалось в его неожиданно хриплом и брутальном голосе, может — в манере говорить со сцены посреди корпоративного концерта резкие, злые, наотмашь хлещущие слова. Все его стендапы — внезапный трезвый и трагический монолог анекдотического персонажа. Зеленский потому и перерос КВН, что КВН пытался быть чем угодно, кроме сатиры; загонял сам себя в рамки студенческого капустника, хотя разыгрывался на тонущем «Титанике». Актерская тема Зеленского — перевод анекдота в трагедию, а стендапа — в проповедь; во время избирательной кампании ему даже не пришлось перестраиваться, поскольку в украинской политике установка на зрелищность присутствовала изначально.

И вот тут, как ни странно, у Зеленского был в России прямой аналог, который мог бы, достань у него чисто человеческой значительности, пройти сходный путь и выйти в духовные вожди. Я говорю, конечно, не о Михаиле Евдокимове, который был хорошим алтайским губернатором и юмористом, но на большее не претендовал. Я о Евгении Гришковце — стендапере с претензиями на драматического актера и при этом драматурга, исполнителя собственных мпоноспектаклей, которые были замечательными стендапами в клубном формате, но мгновенно срывались в слащавый китч, как только начинали претендовать на нечто большее. Гришковец бывал замечательно точен в деталях и состояниях, и окажись у него мировоззрение, то есть осмелься он сказать в лицо зрителю несколько серьезных и важных вещей — и у него могла появиться совсем другая аудитория. Но Гришковец, во-первых, при первой возможности срывался в пафос, а во-вторых, обладал классическим русским характером «подпольного человека», то есть, изображая скромность и непритязательность, искренне полагал себя великим драматургом и артистом в одном лице. К тому же он имел слабость дурно говорить о коллегах — например, о «Квартете И», — и это исключало для него возможность работы в коллективе, а Зеленский без «Квартала», без идеальной рабочей атмосферы в нем и без мозгового центра сценаристов был бы в лучшем случае одним из многих авторов-исполнителей. У Зеленского было то, что практически не встречается в России (или возникает иногда под внешним воздействием тоталитарного гнета): чувство ансамбля, оркестра, товарищества.

В смысле коллектива неплохие шансы были у «Квартета И» — выросших и учившихся вместе одесситов, которые, кстати, не боялись и весьма колких политических шуток в спектакле «День выборов». Но они сознательно воздерживались от серьезных политических высказываний и даже после начала войны не заявили ничего определенного, призвав только обе стороны не стрелять по мирному населению. Я сочувствую «Квартету И» и понимаю его трудности, но искренне не понимаю, как в этой ситуации можно не уехать в Одессу. Мария Галина, поэт и прозаик первого ряда, и ее муж, поэт и переводчик Аркадий Штыпель, бросили все дела в Москве и уехали немедленно. «Квартет» явно не рвался подражать «Кварталу», принимая, вероятно, что в России артист всегда останется «клованом». Но это, боюсь, постановка телеги впереди лошади: он потому и останется клованом, что не посмеет стать ничем большим. Этот тоннель роется с двух сторон.

Что до Зеленского — он и его команда с самого начала делали ставку на превращение анекдота в абсурд, стендапа в театр, театра в революцию, а комика в трагика.

Я сейчас читаю в одном американском университете курс «Как Гоголь придумал Украину» — иными словами, как главный украинский прозаик сконструировал национальный миф. Гоголю приписывается честь первого изображения маленького человека в русской литературе, не считая пушкинского Самсона Вырина, намеченного эскизно; но маленький человек литературу не интересовал, она ему не сочувствует, ей подавай великие страсти, а не сопливое снисходительное умиление. Повесть Гоголя — о том, как Акакий Акакиевич становится двухметровым привидением, срывающим шубы с чиновников; судьба Гоголя — о том, как рассказчик диканьских баек становится европейским Гомером. Перерастание собственных границ — не географических, разумеется, а личных и творческих — сквозная тема украинской культуры, от «Каменного хозяина» Леси Украинки до «Вита Ностра» Марины и Сергея Дяченко. Украинец входит в европейскую культуру с прибаутками провинциального родственника, с бутылкой горилки и шматом сала — и вдруг оказывается в этом помещении единственным мужчиной и единственным носителем личного мифа, в то время как остальные давно этот миф похоронили и вообще живут в материальном мире. Так Чехов, уже будучи первым новеллистом и драматургом европейского модерна, прямым наследником и усовершенствователем Метерлинка и Мопассана, стыдливо писал в письмах: «Я ленивый хохол».

Персонаж анекдота «хохол» терпел снисходительное отношение лишь до поры: нация выскочила из одного жанра в другой и переучредила себя. Этот жанровый переход, вытаскивание себя за волосы из болота провинциального комизма, стал главной внутренней темой Зеленского — и срезонировал с развитием украинского характера.

Фундаментальная ошибка Путина и кооператива «Озеро» состояла в том, что они планировали воевать с хохлами и шутом — а это уже были украинцы, и во главе у них был Джокер.

P.S.

Редактор этой книги, один из самых дорогих для меня литературных критиков, чьего имени я по понятным причинам называть не могу, написал на полях этого абзаца:

«Я в затруднении. Может, оттого, что очень люблю «Квартет И» (один из немногих фильмов, которые я знаю наизусть, — «День выборов»). Может, оттого, что двое из «Квартета…» родились в Одессе (Барац и Хаит), а Ларин из Волгограда, Демидов — свердловский. Да… С этого стоит начать: не совсем понятно, почему именно одессит В ЭТОЙ СИТУАЦИИ должен быть в Одессе? Что приниципиально меняется? Илья Новиков не киевлянин. Ильдар Дадин не из Тернополя. Хафнер не англичанин. Подчеркивать КОРНИ — не в масть… Если бы я был в США и украинцы жахнули бы по Москве — я не вернулся бы в Москву. Я бы сказал, как Томас Манн сказал по поводу англо-американских бомбежек Германии: «Так немцам и надо. Они это заслужили»… Я и здесь, если жахнет, буду говорить то же самое. Теперь другое. Я понимаю… понимаю — Хафнер в своем последнем интервью говорил: «Внутренняя эмиграция — чушь. Всякий интеллигент, который не эмигрировал, работал на нацистскую Германию. Он не писал, не снимал, не рисовал ничего нацистского? Значит, он создавал декорацию нормальной, обычной жизни, за что ему Геббельс тоже был благодарен…» НО… тот же Хафнер в том же интервью замечает: «Я же понимаю: ВСЕ эмигрировать не могли, да и с чем, и с кем бы осталась Германия, если бы уехали все ненацисты или антинацисты?» Подхожу к «Квартету И». В отличие от Галиной, Беломлинской, Штыпеля они сатирики, или юмористы, эстрадники. Им нужна аудитория не просто для успеха, а потому что они… говорят на языке аудитории и подпитывают себя языком своей аудитории. Если бы они уехали в любую другую страну, им бы пришлось менять профессию. Юмор, особенно стендаперский, очень национален. Вернера Финка (знаменитого кабаретиста) никто не упрекал за то, что он остался в Германии…»

Понимаю, со своей стороны, что иногда сменить профессию — далеко не самая серьезная плата за то, чтобы сохранить лицо. Но понимаю и то, что это мнение не универсально, а «Квартет» вызывает у меня чувства самые добрые. Что же делать, если ключ к соотношению творческой интеллигенции России и Украины — именно соотношение «Квартета» и «Квартала», особенно наглядное, как всё в этой войне.