«Мы с сестрой обошли все морги»

Российские военные начали пропадать еще до вторжения. Срочник Андрей Степанов последний раз звонил маме 22 февраля. Сказал, что едет на учения из Воронежской области на границу, и перестал выходить на связь. Контрактник из Горловки Константин Исаенко 16 февраля ушел в увольнение. В тот же день он последний раз позвонил жене. 

24 февраля связь с родными потеряли еще не менее 10 солдат. Сестра 22-летнего Анвара Султанова ищет брата уже год — он перестал отвечать на звонки по пути в Донецк. Сын Александра Дегтярева ничего не слышал об отце с весны — военный пропал в боях за Камышеваху, но до сих пор числится в строю.

За год родственники солдат армий РФ, а также «ДНР» и «ЛНР» сообщили в группах VK о пропаже 1365 военных. В поисках солдат их близкие обзванивают Минобороны, военные части, госпитали, морги и, не получив ответа у государства, просят помощи в соцсетях. 

Причем это явно заниженная оценка — далеко не все родственники сообщают о пропаже в соцсетях. Реальное количество пропавших, по оценке военных экспертов, гораздо больше — счет идет на тысячи солдат. Глава движения «Гражданин. Армия. Право» Сергей Кривенко дает более конкретную оценку — около 25 тысяч военных: «Без вести пропавшие — это, в основном, погибшие, чьи тела не найдены. На данный момент нам известно о 12 тысяч верифицированных погибших. Пропавших, скорее всего, вдвое больше».

«Мы с сестрой обошли все морги и обзвонили все госпитали, писали заявления куда только можно. Все говорят — ждите, информации нет», — пишет сын пропавшего без вести Виталия Чекала. Последний раз он связывался с детьми 19 марта из Мариуполя. Вместе с Виталием весной при штурме города пропали как минимум 50 российских военных.

Летом в боях за Попасную и Рубежный связь с родными потеряли 40 солдат, при наступлении на Пески — еще 20. 

В сентябре потери резко выросли — за один месяц без вести пропали 170 военных. Большинство — в Донецкой и Харьковской областях, где Украина развернула успешное контрнаступление.

«Давай мы тебе ноги сломаем — и не поедешь никуда»

К декабрю количество новых сообщений о пропавших сократилось вдвое. Но только за одну новогоднюю ночь после удара ВСУ по лагерю мобилизованных в Макеевке без вести пропали 18 военнослужащих. 

23-летнему Виталию Русинову повестка пришла в первый день мобилизации на место работы — самарский завод железобетонных изделий. «В тот день он был очень веселый, а мама плакала. Говорит, давай мы тебе ноги сломаем — и не поедешь никуда, — вспоминает в разговоре с «Новой-Европа» сестра Виталия, — Но он не мог не поехать. Говорил, что его помощь там нужна, надо родину защищать».

Через два дня Виталий уехал на войну, а 31 декабря последний раз созвонился с родными из Макеевки.

«Наутро я узнала, что был взрыв. Каждый день мы звонили в Минобороны и получали один ответ — ни в каких списках не числится. Приходилось добывать информацию через знакомых и знакомых знакомых. Сначала нам говорили, что он погиб. Потом — что живой».

Спустя месяц маме Виталия написали из ростовского морга с просьбой прислать фотографию сына для опознания тела, а затем из военкомата — с сообщением о его смерти.

Во время взрыва в ПТУ находились сотни мобилизованных. По словам одного из выживших, их собрали в актовом зале смотреть новогоднее обращение президента. Киев сообщил о 700 погибших и раненых, британская разведка — о 300, Минобороны подтвердило гибель 89 солдат.

Половина пропавших без вести последний раз звонили родственникам из Донецкой и Луганской областей Украины — это 640 военных. Еще 125 пропали в Харьковской области — во время весеннего наступления российской армии и осеннего контрнаступления ВСУ. В 35% постов родственники не указали место, откуда военный звонил последний раз.

Самые серьезные потери несет население оккупированных территорий, где мобилизация началась еще до вторжения. 90 солдат из 350, чьи родственники указали статус военнослужащих, — жители «ЛДНР». Это столько же, сколько пропало контрактников и добровольцев из России — и в два раза больше, чем российских мобилизованных.

Оценить реальные потери среди солдат ДНР и ЛНР, по словам военного эксперта Кирилла Михайлова, сложно: «До войны давали разные оценки состава донецких и луганских корпусов — 20-30 тысяч человек. Сейчас, с одной стороны, они понесли серьезные потери, а, с другой стороны, их численность резко увеличилась за счет мобилизации, которая шла с начала полномасштабного вторжения и даже до него».

Тела ищут месяцами

Каждый месяц с июня по февраль жена Дмитрия Вытовтова публикует один и тот же пост: «Был взят в плен с 10 по 15 марта в Мариуполе. По сегодняшний день нет никакой информации о его здоровье и местонахождении».

За счет новых потерь и неэффективного поиска пропавших семьи военных все чаще просят помощи в соцсетях: до сих пор они ищут и срочников с крейсера «Москва», и мобилизованных из Макеевки. В январе родственники солдат опубликовали 850 сообщений о потере связи с близкими в группах VK — в 6 раз больше, чем в первый месяц войны. Каждый седьмой пост связан с поиском военных, пропавших еще весной или летом.

17 мая Алексей Гулый перестал выходить на связь. Спустя 10 месяцев его жена опубликовала пост: «При обращении в военную часть сообщили, что пропал без вести в районе Попасной. Через полтора месяца почему-то сказали, что был под Новомихайловкой. До сих пор мне не дают информацию по поводу супруга».

60 дней — столько, в среднем, солдаты участвовали в войне до того, как перестали выходить на связь. На поиски уходят месяцы, а о судьбе как минимум 85 военных их родственникам ничего неизвестно даже спустя полгода поисков. Многие из них до сих пор надеются найти близких, пропавших еще весной при штурме Мариуполя.

3 февраля Совет по правам человека предложил назначить выплаты семьям пропавших «участников СВО». Сейчас родственникам погибших государство выплачивает по 12,5 миллионов рублей, тогда как семьям пропавших выплаты не положены в принципе. По словам главы СПЧ, эта проблема особенно актуальна «на фоне отсутствия нормального забора ДНК», то есть идентификации тел погибших. 

«Есть много случаев, когда человек просто сгорает в танке. От него ничего не остается и произвести идентификацию в принципе невозможно. Есть трупы, которые вывозит украинская сторона и хранит в рефрижераторах до передачи в Россию, поскольку возможности самостоятельно идентифицировать их у украинцев нет», — комментирует Сергей Кривенко.

Последний раз об обмене телами Киев сообщал 27 декабря — украинские власти договорились о передаче 42 погибших. Минобороны информацию не комментировало. За год войны Украине удалось вернуть тела 869 солдат, сколько тел вернула Россия — неизвестно.

«Обмен телами — гуманитарная вещь, которая должна осуществляться. Но мы видим, что этого процесс не налажен. Возможно, у России просто нет нужного количества тел украинских военных для обмена», — говорит Кривенко.

Даже если тело так и не найдут, солдата все равно признают погибшим. Статус пропавшего без вести — не пожизненный и истекает спустя два года после окончания войны. Только тогда семья сможет рассчитывать на компенсацию.

В списках не значится

Бориса Фелицына, по словам сослуживца, в октябре забрали в госпиталь — он был тяжело ранен в бою под Сватово. Жетон с личным номером и документы потерялись при эвакуации, а сам военный находился без сознания. «На горячей линии МО сказали, что в списках раненых, убитых и пропавших не числится. Куда эвакуировали — не говорят. На связь не выходит, с частью связаться невозможно, в военкомате в помощи отказали. Сами обзвонили все больницы — нигде нет», — пишет жена солдата.

Борис оказался среди многих военных, кто пропал, но официально пропавшим не признан. Для Минобороны таких людей не существует: их нет в списках погибших, раненых или пропавших. В таком случае рассчитывать на компенсацию и помощь государства в поиске солдата родственники не могут.

Одна из причин — нехватка людей в системе и «бардак» при учете потерь и оповещении родных, объясняет военный эксперт Кирилл Михайлов: «Несмотря на то, что армия России после мобилизации сильно выросла, ее бюрократический аппарат не увеличился. Людей не могут даже в зарплатную ведомость записать, для чего требуется допуск к секретности, не то что вести полноценный учет потерь, в том числе пропавших без вести».

К примеру, статус военнослужащего Андрея Шулика военные ведомства меняли четыре раза: 13 марта Андрей перестал выходить на связь, 14 марта семье сообщили о смерти солдата, 16 — сказали, что без вести пропал, 17 — что в плену, а вечером того же дня — что ранен. 

В мирное время учет потерь и взаимодействие с родственниками солдат было обязанностью командира части, объясняет Сергей Кривенко. Но сейчас, когда армия воюет, командир находится в зоне боевых действий и не может оповещать жен и матерей о судьбе каждого солдата, а новых каналов связи создано не было. 

«Есть форма приема обращений на сайте, но, как говорят родственники, там невозможно добиться никакой информации. Был создан межведомственный координационный штаб внутри министерства по решению гуманитарных проблем и даны некоторые телефоны для обращения. Но и там невозможно добиться никакой информации. То есть сейчас можно констатировать, что с информированием родственников о состоянии военнослужащих дело обстоит совершенно провально».

***

23 ноября 2022 года в ходе обмена пленными Россия и Украина также обменялись списками без вести пропавших и попросили друг друга помочь в поисках. 11 января российский омбудсмен Татьяна Москалькова отчиталась о результатах — на территории Украины были найдены 22 солдата. 

Но это лишь 1,5% от всех пропавших без вести, даже если опираться только на наши неполные оценки. О судьбе большинства пропавших родственники смогут узнать, в лучшем случае, только после окончания войны.

«В ходе чеченских войн мамы солдат просто ехали в Чечню, встречались с боевиками и сами искали сыновей. Сейчас такой возможности, конечно, нет, — говорит Сергей Кривенко, — Случаев, когда украинцам удалось идентифицировать тело и передать родственникам, — буквально единицы, а желание организовывать полноценный поиск пропавших и работу с их близкими со стороны Минобороны мы не видим. К тезису "своих не бросаем" очень много вопросов».

При участии Анастасии Каширской, Павла Филиппова и Аси Кошкиной