Скандалы, иноагенты, расследования

— Глеб, а вас-то за что?

— Знаете, я очень много наговорил, в основном — на украинских каналах. Если бы вы только слышали, что я рассказываю о режиме Путина за последние 20 лет и о том, как власти страны получили три триллиона долларов от продажи нефти — но при этом в России народ бедный, запрессованный, замордованный властями! 

Вот сейчас вышли ролики, рекламирующие мобилизацию в России. Что, мол, ты — тракторист в своем маленьком городе с грошовой зарплатой пятнадцать лет живешь, другой работы нет, и вот ты приходишь увольняться: «Теперь я на мобилизацию, мне дадут денег». Вот я и комментировал ролики так: ребята, потому и нет работы в этом городе, что двадцать лет правления Путина — это продолжение советской традиции. А советская власть — это геноцид русского народа. И путинская власть — это продолжение советской власти абсолютно. Сто лет безумного прессинга русского народа, нищеты, убожества, уничтожения всех активных, бодрых, предприимчивых — это и есть отрицательный отбор. В результате население превратилось в массу, которая всего боится. И даже когда людей гонят на убой, на эту мобилизацию, они идут и идут послушно.

В общем, я наговорил вполне себе достаточно. 

Вообще, могли бы уже этот статус и полгодика назад легко влепить. И я был к этому морально готов в любую секунду.

— Вы людей-то в Минюсте поймите, у них большая очередь из врагов, не всё сразу, пятниц впереди много.

— Может быть, дело в том, что я сижу в Турции, а Турция — это же у них как бы дружественная страна. Хотя я не знаю, что они там себе придумали про Турцию, что в ней сильно дружественного для России. Турция дружественна сама себе, президент Эрдоган — президент для турок и для своей страны. 

— Простите, а как же вы с такими взглядами работали на телевидении?

— Вы знаете, «Программа максимум» была закрыта за год до «крымнаш». У вас еще есть ко мне какие-то вопросы?

— Конечно.

— Ну, давайте, говорите. С какими мыслями и когда мне было, на ваш взгляд, неудобно работать?

— Разве то, о чем вы говорите, не было ясно и до 2013 года? А к 2005 году, когда вы только пришли на НТВ, не было ясно многое из этого?

— О, нет. Вы знаете, совсем не ясно. Первые три года Путина — это налоговая реформа, это определенное движение в пользу позитивных изменений в экономике. Еще Ходорковского не посадили. Поэтому… Да, я слышу ваш очень жесткий либеральный настрой такой: «Почему ты не святой?!»

— Это я так спросила?

— Я вас слышу именно так. Не знаю… Этот наш разговор выйдет именно в таком виде, в каком идет? 

— Обязательно.

— Мне кажется, ваша позиция неконструктивна. На мой взгляд, я — суперпрофессионал, который принес своей стране огромную пользу. Мои репортажи за 36 лет работы в журналистике в России принесли огромное количество пользы моей стране. И даже, я вам скажу больше, когда я баллотировался в депутаты Госдумы от партии «Справедливая Россия»… Вот все эти слова для вас — это просто страшное ругательство и страшный зашквар.

— Да?

— Я на протяжении двух месяцев вел избирательную кампанию, которая заключалась в том, что я просто в своем избирательном округе откликался на все обращения граждан, приезжал и делал репортажи. Я отставил в сторону все дела, всю работу, заработок на рекламе, стройки. Я только откликался на нужды граждан и объездил огромный округ, 500 тысяч человек там живет, от Красногорска до Солнечногорска, Клина и дальше во все стороны. Я сделал чудовищное количество всяких репортажей. У меня был план — один репортаж в день. Но я не справлялся, у меня получалось примерно пять репортажей в неделю. И по итогам многих этих репортажей были сделаны оргвыводы, власти засуетились, конкретным людям помогли. В Красногорске несчастным матери с дочкой, которых выкинули на улицу из аварийного жилья, дали квартиру. Это огромная работа, которую я проделал как журналист. И я ею горжусь. 

— Ну, будем считать, что подтасовка у меня. И все-таки «Программу максимум» по какой причине закрыли? Из-за вашего слишком храброго поведения? Что там случилось? Извините, я не следила, у меня много лет нет телевизора.

— У меня тоже. Я никогда не смотрел телевизор. «Программа максимум» была закрыта по решению гендиректора и, по сути, без объяснения причин для меня лично. У нее, может быть, рейтинги стали не такими оглушительными, сенсационными, как они были за три-четыре года до этого. Но они были средние и даже выше средних по каналу, это был хороший бизнес. Последние полгода работы программы я возглавлял ее лично, сам работал и ведущим, и шеф-редактором, и когда был бунт в колонии в Копейске… Не знаю, говорит вам это о чем-то?

Это был оглушительный бунт. Я попросил у шефа разрешения сделать один репортаж об этом. Он сказал — окей. А я вместо одного репортажа зарядил всю программу, все 55 минут, на эту тему. Я собрал студию, я позвал туда [омбудсмена Татьяну] Москалькову, и Москалькова получила по мордасам. Я позвал туда бывших зеков из этой колонии, мы их нашли оперативно. Я позвал бывших сотрудников из этой колонии и из других. И они, например, к моему удивлению, открыли мне глаза на то, что, оказывается, в колониях вымогают деньги не только за излишества. То есть алкоголь, наркота, женщины — это всё не то. Сейчас вымогают просто за то, чтобы ты там жил и тебя там не били и не калечили. 

Всё это для меня было откровением. Я узнал — и рассказал на всю страну. Рассказал, что в челябинской колонии стоимость выживания зека — примерно 20 тысяч рублей в месяц. Если у тебя одинокая мама на воле, то так хочешь, но собирай эти деньги на воле, ищи, иначе просто твоя жизнь превратится в ад, твое здоровье будет потеряно, возможно, в ближайшие годы ты отправишься на тот свет. То, как это устроено, было рассказано в студии, со всеми этими лицами — Москальковой и другими. Там было человек восемь разных, из них половина — на одной стороне, половина — на другой стороне. Поэтому, Ирина, мне очень есть в журналистике чем гордиться. И ваши претензии не по адресу.

— А я думала, что задаю вопросы. Что произошло в 2018 году, почему вы уволились?

— Ничего не случилось. Меня держали на НТВ, платили зарплату — и ничего не давали делать. Вообще ни-че-го. Я придумал классные программы, то, сё… Да, да! Вот такое отношение. И Добродеев, и Кулистиков — это два человека, которые своих сотрудников не обижают. Если человека увольняют как бы не за грехи и не за непрофессионализм, а по каким-то внутренним корпоративным или политическим соображениям, если человек ничем не виноват, то его не обижают. И такое было и на канале НТВ, и на канале «Россия» десятилетиями. Это практика такая. Если хотите — «слуга царю, отец солдатам». Просто для кого-то это негативная коннотация, для кого-то — позитивная, но это факт.

— Из каких соображений они так себя ведут? Из благородства или из практичности — дескать, времена могут поменяться, профессионал пригодится, а денег не жалко, не свои же, государственные?..

— Это вы у них спросите.

— Вы что, не говорили с ними никогда об этом?

— Знаете, это не по чину. Я для них — на уровень ниже. Понимаете? Надо соблюдать субординацию и понимать. Я с Кулистиковым и Добродеевым никогда за бутылкой водки не сидел, и вот такие панибратские вопросы я им задавать не могу.

— Сочувствую. В газетах, где я работала и работаю, отношения иначе устроены. Но тогда почему все-таки пришлось уйти?

— Сейчас расскажу. В марте 2018 года я завел YouTube-канал о стройке.

— Кстати, классный. Первый ваш ролик я досмотрела до конца с открытым ртом, хотя строительством вообще не интересуюсь.

— А какой ролик, о чем?

— О том, когда выбирать участок, как строить быстро и дешево или дешево и качественно, и так далее.

— Окей. Я был сотрудником НТВ, которого держат, но ничего не дают ему делать. А жажда самореализации у меня есть, и я люблю своими руками делать мебель, с детства я с отцом и дедом строил какие-то дачи, то есть я это дело люблю, у меня это получается. И я начал об этом рассказывать в своих роликах. 

Примерно через полгода тема стройки меня плавно вывела на тему недвижимости в России. Особенно в Сочи, где существовала практика отъема у людей квартир и домов. Вот ты купил квартиру, прожил пять лет — и вдруг весь дом объявляют неправильно оформленным и сносят. И 20, 30, 40 человек вдруг оказываются без недвижимости, которую честно купили. И это практика повсеместная. Я туда поехал и сделал об этом репортаж. 

— Душа просила все-таки расследований?

— Это был первый ролик, который собрал миллион просмотров на YouTube. Я сделал тут же вторую серию — еще миллион. Проходит два-три дня, меня вызывает заместитель гендиректора НТВ Саша Костерина, она там главная по политике, и говорит: «Слушай, Глеб, вот за то, что ты сейчас там творишь, вот-вот мне прилетит. Пожалуйста, выбирай: либо ты снова свой видеоблог превращаешь в сплошную стройку, или иногда какие-то там небольшие разоблачения делаешь каких-то локальных проблем — но не таких глобальных, как в Сочи, — либо увольняйся». Ну, говорю, хорошо. И уволился. Вот и всё.

Перестал получать зарплату и испугался. Потому что жить в общем-то было не на что, а YouTube-канал приносил очень маленькие деньги. 

Сейчас я очень этому рад. Вот так жизнь развивается.

— В одном из ваших роликов есть фраза: «В этом поселке я построил пять домов». Что значит — вы построили? Вы реально стали строить дома? Это ваш бизнес?

— Я пытался. В 2013 году, даже начиная с 2012-го, я звал всех знакомых — телевизионщиков, артистов (Охлобыстина, например, звал): давайте мы в складчину купим землю в каком-нибудь поселке и будем строить дома одновременно. Дома определенного качества, определенного интеллигентного настроя, без заборов, правильно расположенные. Я это всё нарисую, я знаю, как. И я буду контролировать стройку. Вы получите дома по себестоимости, я на этом ничего не заработаю, кроме геморроя, но получу соседство, душевных коллег, с которыми мы на одной волне.

Я не смог собрать такой коллектив, но нашел партнера, который профинансировал строительство. А я засадил все свои сбережения туда. Построил пять домов, но это не мои пять домов были. Из них моих было три, моих денег хватило на три дома. Самый маленький дом был — мой, площадью 96 квадратных метров. Я построил его и хотел родителей туда поселить.

— Это ведь для дома немного — 96 метров? Это по площади примерно как квартира.

— Это ваша версия. Моя версия — это офигенный загородный дом. Мой собственный дом, который у меня до сих пор в собственности в России, — он площадью 160 метров.

— Извините, не хотела вас обидеть. 

— Ну, да, вы вот такая либеральная журналистка, для вас 96 метров — это квартира! А на мой взгляд, 96 квадратных метров — это уже роскошь, если это квартира.

— Ну вот у меня почти такая «роскошь» в Ленобласти. Чуть поменьше.

— То есть вы в Ленобласти? Вы прямо сейчас находитесь в Ленобласти? Прямо физически в Ленобласти?

— А что не так?

— А почему?

— Кто-то должен и в России работать, в командировки здесь ездить, о стране-то тоже надо писать.

— Хм… Окей… Тогда — респект.

— Давайте все-таки о вас. Откуда у вас все эти знания? Я знаю, что начинали вы учиться на физфаке, то есть какая-то склонность к технике, наверное, есть, но в роликах вы демонстрируете знания и навыки по дизайну, по архитектуре. Это вы где успели освоить?

— Я окончил в детстве художественную школу, потом брал уроки у художника Алексея Табашникова, который при советской власти относился к Союзу графиков. Он был художник-авангардист, один из очень известных в Советском Союзе, а Союз графиков был в оппозиции по отношению к Союзу художников. Вот Табашников был моим учителем. Это всё красиво звучит, но, поверьте, не боги горшки обжигают. Чтобы построить двухэтажный дом из дерева или из камня, не нужно ни физического факультета, ни учителя-авангардиста, можно быть вообще необразованным крестьянином.

— А вкус?

— Вкус — да, может быть. Но о вкусах, знаете, не спорят.

— Я только хотела сказать, что у вас дома реально красивые.

— Аааа… Ну, это вы сказали, это не я сказал. Тогда спасибо, да. Я признателен, что вы оценили. Многие не понимают… В общем, из этих трех домов этим летом я продал два и еле ноги унес, успел вывести деньги за эти два дома сюда, в Стамбул. Теперь нам есть на что здесь жить, мы даже присматриваем квартирку. Тяжело, да. Дороговато всё стало, да. Но, может быть, найдем. Пока не нашли.

— Судя по вашим видео, в первые дни войны вы явно не думали об отъезде, говорили о каких-то делах в доме, красили стены. Может, мне показалось, что поначалу вы не собирались уезжать?

— Нет-нет, не показалось, я и сам себя уговаривал. И весь мир себя уговаривал. 

— Как получилось, что 8 марта вы уже уехали?

— Седьмого марта в 12 часов дня я снял очередной ролик на одну минуту, собрался выложить его, как обычно, в TikTok, в Instagram и в YouTube-shorts, и тут мне TikTok написал: а знаете, уважаемый, в вашем регионе вы больше не имеете права выкладывать ролики. И я понял: ага, осторожно — двери закрываются. Перед нами железный занавес, который опускается вот прямо на моих глазах.

— И надо было успеть в щелку выскочить?

— Да. Я тут же позвонил жене и говорю: покупай билеты. Она: куда? Я: да хрен знает, куда. Куда вообще можно-то? Тогда еще был коронавирус, какие-то прививки, Европа закрыта. Хотя у нас были шенгенские визы действующие, то есть мы могли в Европу. Но мы в принципе не готовы гробить свое здоровье какими-то прививками, мы их не делали принципиально. Поэтому у нас выбор оказался маленький. И в разговоре возник Стамбул. Я говорю: я был в Стамбуле, это вполне европейская столица, ищи билеты в Стамбул. Прямые билеты стоили на четверых 600 тысяч рублей в один конец.

— Ого.

— Да, это была какая-то астрономическая сумма. Но, говорит жена, есть через Минводы на перекладных, тогда на четверых 200 тысяч рублей. О, говорю, отлично, берём за двести. И мы 8 марта бегом бежали с чемоданами в Минеральных Водах на пересадку, еле-еле успели, потому что между рейсами был один час. А прямые рейсы все в тот день из Москвы отменили, потому что как раз самолеты попали под ограничение по лизингу. То есть самые жирные коты, у которых были 600 тысяч, они попали. А мы — люди скромные, поэтому мы проскочили.

— В какой момент стало ясно, что в Турции вы надолго, что уже надо и детей в школы устраивать, и квартиру покупать?

В нашем коттеджном поселке к этому времени все соседи уезжали за границу или уже уехали. Остались только те, кто, знаете… Кто другой точки зрения. В общем, остались те, кто смотрит телевизор. Жена говорит: слушай, Глеб, что-то мы не то делаем. Я ей отвечаю: Эль, мы тут жили и работали, мы русские, мы здесь лучше всего самореализуемся… Нет, говорит жена, по ночам не сплю, какой-то кошмар. Слушай, убеждаю ее, это не может быть долго. А потом… Вы помните, когда российская армия начала отходить от Гостомеля?

— В конце марта?

— Вот когда русские войска стали отходить от Гостомеля, стало ясно, что Путин эту войну проиграет. Но как быстро это произойдет — это было непонятно. Хотя казалось, что довольно быстро. Слушайте, ни фига себе, только подошли к Киеву — и уже оттуда отваливают. Но вот уже и Херсон освобожден — и что? Война всё не заканчивается.

Турецкий язык я начал учить 1 мая. Я помню, когда первый урок закачал себе в телефон. И с тех пор учу язык каждый день.

— Трудно?

— Очень. Очень тяжело. Он, конечно, труднее, чем английский и французский, хотя намного легче, чем русский. Но он просто другой. Вы же знаете, что такое определенные артикли в английском? Если вы хотите по-английски сказать «этот стол», то это the table. А в турецком будет суффикс «сы» на конце. «Стол» по-турецки будет masa, а «этот стол» — масасы. Я, может, с ошибкой сказал, но важно, что всё другое. Глаголы имеют спряжения, склонения, «я», «мы», «они» — у глагола разные суффиксы… Трудно. Но мы здесь живем, и я считаю, что стратегически это очень классное место. И здесь, между прочим, демократия. Вот здесь через полгода выборы Эрдогана… Ну, не будем удаляться в сторону от темы.

— В одном из роликов ваши дети школу ругали. Они привыкли уже?

— Слушайте, мой Егор за пять лет сменил три школы. Думаете, он хоть одной школой был доволен? Давайте я вам объясню. Егор — круглый отличник. Он с четырех лет учил китайский язык, это был его первый иностранный язык, английский — второй. Егор знает всю математику, весь английский, по учебе ему в турецкой школе просто нечего делать!

— Вот такие как раз школу обычно особенно ненавидят.

— Аааа… Тогда окей, да. Он всё пишет на пятерки — на сто баллов, а турки не могут так написать. Но школа у них англоязычная, она по системе кембриджской, это IB, если вам это о чем-то говорит.

— Что вы телевизор не смотрите — это я помню. Но какие-то произведения бывших коллег вам, наверное, попадаются? Как они вам?

— Ничего мне не попадается. Правда.

— Совсем?

— А вы что, не знаете, как работают соцсети? Я смотрю YouTube и подписан на некоторые телеграм-каналы. И там, и там мне никогда не предлагают смотреть ничего, что было на Первом канале, на «России» и на НТВ.

— Судя по тому, что я знаю о работе соцсетей, это означает, что вы сами избегаете встреч с творчеством коллег. 

— Я просто этого не выношу еще с тех пор, когда случился «крымнаш», и на НТВ [Андрей] Норкин выступал против «нацистов», «наркоманов» — хрен знает, какая там повестка была. Проходя по НТВ, я где-то когда-то 15-20 секунд в коридоре слышал или стоя у лифта мог на экране увидеть, проходя мимо студии мог слышать, что там звучит.

— Нравилось?

— Для меня это эстетически невыносимо! Я же, блин, интеллигент, я книжек до хрена прочитал! Понимаете? Ну не мог я это выносить!

— Вы знаете людей, которые там работают. За творческим ростом Норкина мы с вами наверняка наблюдали одновременно. Мне ужасно любопытно: эти люди хоть сколько-то верят хоть во что-то из того, что они с экрана несут?

— Нет. Сто процентов — нет. Таких дураков там не держат. 

Нет-нет, я знаю их прекрасно, поэтому знаю, что с мозгами у них как раз всё прекрасно. Просто они сделали вот такую ставку. У них с мозгами всё нормально, у них с совестью ненормально. Если считать, что люди — это обезьяны, и у нас идет естественный отбор, то тогда у нас с вами наша совесть — это наша слабость. Это наш проигрыш в стае, в борьбе за выживание и за продолжение рода.

— Посмотрим еще.

— Нет-нет, побеждают самые бессовестные! Видимо, в истории человечества так было всегда.

— Еще не вечер.

— Да, сейчас бессовестные уже не побеждают, они проигрывают. Потому что их вожак неожиданно промахнулся. Путин сделал глупую ставку — и это всё катится к краху этого режима. И слава богу!

— В каком-то ролике я у вас слышала фразу: «Страну резко поставили на стоп». Как вы это видите теперь — из Стамбула? Так же, как видели в Москве?

— Изнутри это хуже видно, снаружи смотришь объективнее. Внутри страны ты смотришь — магазины работают, рестораны работают, «серый импорт» завез айфоны. Но много этих айфонов или мало? А нужны ли человеку для счастья айфоны? Это всё такие философские вопросы, внутри страны об этом не думаешь. А когда ты снаружи смотришь — у тебя лента новостей: такая промышленность остановилась, потом — такая, автомобильная, чипы не делают…

Слушайте, чиновники же врали Путину, что делают русские чипы. А тут министр цифрового развития объявил на всю страну, что, оказывается, эти чипы они тоже делали на Тайване! Я не пойму: в Зеленограде есть эти советские производства, которые были заточены на электронику, потом Евтушенков, великий олигарх, стал их хозяином. Он чего там, не мог наладить даже производство чипов на 100 нанометров?

— Если не ошибаюсь, чипы там делают, но какие-то крупненькие. Из серии «советские микрокалькуляторы самые крупные в мире».

— Так 100 нанометров — это и есть большие. А маленькие сейчас в мире — это 3, 5, 7 нанометров. Но для банковской карточки или для билетика в метро и нужен этот чип на 100 нанометров! В большинстве того, что окружает нас в современной цивилизации чипы 100 нанометров. Меньше, наверное, в айфоне нужно. Хотя я думаю, что даже в айфоне не самые маленькие. «Россию поставили на стоп» — это значит, что России заблокировали всё.

Из России ушли нефтесервисные компании. Но Россия ведь не обладает технологиями по бурению, я думаю, что не только на арктическом шельфе, но и вообще на шельфах. Я даже думаю, что в старых промысловых районах, где идет бурение, есть Schlumberger — международная компания, которая специализируется на геологоразведке, бурении скважин и так далее.

— Или была раньше.

— Вот когда половина под санкциями, а половина уходит сама только потому, что не готова работать с Россией, потому что страна такое творит, то это и есть «страну поставили на стоп». Всё! Не может быть новых скважин, нефтедобычи, увеличения добычи и так далее. 

Но это «поставили на стоп» я сказал полгода назад. А потом, как выразилась Юлия Латынина, «Путин отстрелил себе газовые яйца». Он сам прекратил экспорт газа в Европу. А теперь еще закрывается экспорт нефти и нефтепродуктов. То есть 

Продолжает эта машина ехать? Ну да. Она же тяжелая, в ней две тонны, она еще будет какое-то время сначала лететь по трассе, потом медленно останавливаться. И рулевой изо всех сил держит этот руль, чтобы машина не впендюрилась в забор. И она не впендюрилась! Надо отдать должное руководству Центробанка и всех тех, кого вы ненавидите.

— Я ненавижу?

— Вы — либералы! Вы же считаете, что Кудрин преступник, Набиуллина преступница, Силуанов… А они суперпрофессионалы! Вот я как профессионал в своем деле очень ценю профессионалов в любых сферах. И я никогда слова плохого не скажу про Набиуллину. А вы скажете!

— Мы подумаем. А как вы планируете строить жизнь в Турции дальше? Я вижу, что вы человек деятельный, разносторонний и талантливый. Судя по вашим роликам, у вас есть и планы в сфере недвижимости, и частную школу вы хотите открывать. Вы уже определились, чем именно станете заниматься?

— Ой, как красиво и лестно вы обо мне рассказали…

— Я старалась.

— Ну, всё намного проще. Мой YouTube-канал начал приносить мне здесь копеечку. То есть мне стали заказывать рекламу. Рекламодатели русские, здесь всегда было много русского бизнеса. Я русскими называю всех, кто здесь: дагестанцев, чеченов, ингушей… Один сначала опешил, а я говорю: ты думаешь, турок тебя за кого принимает? За русского. А думаешь ты на каком языке? На русском, потому что в институте в Ленинграде учился. Ну и всё, говорю, поэтому ты здесь — русский. Да, говорит, тогда согласен.

И вот у нас такой здесь «русский мир». Половина «русского мира» здесь — христиане, половина — мусульмане, но тут мы все русские. И многие здесь давно, приехали еще до начала этой войны. Все эти люди работают, все создают какие-то бизнесы, развиваются, живут. И для них я оказался журналистом востребованным. Я — маленькое средство массовой информации, которое работает, как и положено, зарабатывая на рекламе. Слава тебе господи!

А жизнь в Турции какая дешевая! В России намного дороже и еда, и всё остальное — несмотря на то, что в Стамбуле подорожала аренда после начала войны, а когда пошла мобилизация, здесь цены еще подскочили. Но всё равно 

— Если так хорошо в Стамбуле, как же вы возвращаться будете, когда война кончится?

— А с чего вы взяли, что я буду возвращаться?

— Не будете?

— Пока не планирую. Ни разу я не говорил, что собираюсь вернуться в Россию. Просто я как всякий взрослый человек понимаю, что «никогда не говори никогда», что «хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах». Кто-нибудь из нас знал, что случится 24 февраля? Вот я мог знать, что уеду из России? У меня были планы — достраивать поселки. Я работал журналистом, гордился своим YouTube-каналом, гордился, что работаю теперь не на массовую аудиторию, а на умную. Правда, и на массовую тоже, она же с удовольствием смотрит расследования, как там в Сочи дома сносят. И вдруг бабах — и я здесь.

И из Турции я никуда не хочу — ни в Европу, ни в Америку. По многим причинам. Во-первых, еще раз говорю, здесь дешевле, здесь качественнее, здесь хороший климат. Во-вторых, здесь очень интересная страна. Стамбула и Турции нормальному человеку лет на семь-десять точно хватит, чтобы изучать.