Первая антиутопия

«‎Повестка: явиться в участок. В участке — зеленый листок: о розыске «студента университета Евгения Иванова Замятина», на предмет высылки из Петербурга. Честно заявляю, что в университете никогда не был и что в листке — очевидно ошибка. Помню нос у пристава — крючком, знаком вопроса: «‎Гм… Придется навести справки». Тем временем я переселяюсь в другой район: там через полгода — снова повестка, зеленый листок, «‎студент университета», знак вопроса, и справки. Так — пять лет, до 1911 года, когда, наконец, ошибка в зеленом листке была исправлена и меня выдворили из Петербурга».

Так вспоминает свою первую высылку на тот момент преподаватель петербургского Политеха Евгений Замятин. После запрета на присутствие в Петербурге Замятин уезжает в Англию, где трудится инженером на кораблестроительных заводах. И таким тихим ходом продолжалась бы трудовая деятельность морского инженера, а мир, возможно, не увидел бы антиутопию «Мы» и другие труды, если бы не революция. Замятин возвращается на родину, как только узнает о революции из заголовков английских газет.

В Петербурге у него бурная жизнь писателя и драматурга, по его пьесам ставят постановки в театрах. Параллельно набирающий известность писатель критикует большевиков, чего терпеть новая власть была не намерена. Новая высылка грозит Замятину сначала в 1919 году — после рабочих волнений в Петрограде, а в 1922 году его фамилия попадает в первый список на депортацию за границу. Этой спецоперации уже в 1990 Сергей Хоружий даст название «философский пароход» — собирательный образ нескольких рейсов по депортации из страны инакомыслящих в течение 1922-1923 годов. Замятину в итоге позволяют остаться в стране из-за его портфолио — он публиковался в журнале «Красная Новь», поддерживающего коммунистические идеи, хотя и обладающего известной независимостью в редакционной политике. За высылаемого вступился главный редактор этого журнала Александр Воронский, обратившись напрямую к Дзержинскому. «Так замкнулся круг. Еще не знаю, не вижу, какие кривые в моей жизни дальше», — вспоминает Замятин в 1929 году. Начиная с этого года против него усиливается травля внутри страны. В 1931 году он пишет напрямую Сталину: «Если же я не преступник, я прошу разрешить мне вместе с женой, временно, хотя бы на один год, выехать за границу — с тем, чтобы я мог вернуться назад, как только у нас станет возможно служить в литературе большим идеям без прислуживания маленьким людям, как только у нас хоть отчасти изменится взгляд на роль художника слова».

Новый путь Замятина сначала пролегает через Ригу, затем — в Берлин, а в 1932 году он оказывается в Париже, где и живет до своей смерти в 1937 году. Его спаситель Воронский, который, к слову, тоже попадет в опалу, но позже — Воронского расстреляют в 1937 году из-за близости к троцкистам.

Удачный исход: Сталинская премия и признание

Наиболее благополучной оказалась судьба Ивана Куколевского — инженера, который начиная с царских времен развивал отечественное гидромашиностроение. В частности, без него не появились бы новые типы насосов и гидротурбин, необходимые для строительства ГЭС, а значит электрификации всей страны. Куколевский, на тот момент декан Высшего императорского технического училища (ныне МГТУ им. Баумана), в списке на высылку он описывался как «‎один из самых правых». Преподаватель вел антисоветскую агитацию на студенческих сходках, в том числе на лекциях, собирал вокруг себя реакционно-настроенных молодых преподавателей. «‎Произвести обыск, арест и выслать за границу», — значилось в постановлении Политбюро ЦК РКП(б).

Против отправки Куколевского за границу выступил председатель Высшего народного хозяйства Петр Богданов. Он убедил комиссию, что страна может лишиться первоклассного специалиста. «Оставление профессора Куколевского было бы для нас крайне важно с точки зрения возрождения нашей промышленности и подготовки инженеров», — писал Богданов. В отличие от Богданова, которого расстреляли в 1939 году, судьба пощадила Куколевского. В 1920-е годы он действительно пригодится в процессе электрификации страны, и будет участвовать в строительстве гидроэлектростанций, и останется не задетым Большим террором. Он успешно возглавлял предприятие Научно-исследовательский институт гидромашиностроения, продукция которого впоследствии будет важна для строительства АЭС, нефтедобывающей отрасли, подводного и надводного флота. В 1943 году Куколевский даже получил Сталинскую премию, а денежную часть пожертвовал больнице Склифосовского, в которой скончался его сын от ранений во время войны. Куколевский умер в 1960 году и не подвергался репрессиям.

Полезные кадры 

Советская власть в целом более благосклонно относилась к техническим специалистам — на пристани в частности позволили остаться горному инженеру Николаю Паршину. В царское время он состоял во Всероссийской ассоциации инженеров. В обоснование его высылки советские власти подчеркивали, что он служил в контрразведке и участвовал в 1917 году в поимке Владимира Ильича [Ленина] при руководстве министра-председателя Временного правительства Александра Керенского. 

Из архивных документов следует, что Паршин находился под стражей, но его выпустили после получения заявления о желании выехать за границу за свой счет. А затем его и некоторых других высылаемых оставили по ходатайству «ответственных товарищей». Паршин оказался «‎единственным по своей специальности в стране». 

Впрочем, этот статус оберегал его недолго — после ареста в 1923 году он работал управляющим угольными копями в Казахстане, а в 1930 году его обвинили по модной тогда статье «‎Измена родине. Вредительство» (58-7 УК РСФСР) и приговорили к 5 годам заключения в лагерях. На этом сведения о Николае Паршине обрываются, даже потомки не знают точной даты его смерти.

Библиотекарь и «немецкий шпион»

В расстрельных списках можно найти другого несостоявшегося пассажира «философского парохода» — юриста и публициста Михаила Фельдштейна. В 34 года он уже профессор МГУ, исследователь политических учений, в особенности его интересовала Французская революция. Теоретические идеи о политике Фельдштейн был вынужден сверить с советской политической практикой: он прошел все жерла машины по подавлению инакомыслия. Некоторое время в судах он бесплатно защищал политзаключенных. В 1920 году у новой власти на него появилась справка: «посещал нелегальные собрания антисоветской группы на квартире Авинова», там читались рефераты и доклады контрреволюционного характера, в том числе другого пассажира «философского парохода» — философа Ивана Ильина.

В том же 1920 году Фельдштейна арестовали. Его чуть не расстреляли, но суд заменил эту меру пятилетним тюремным сроком, а дружба с правозащитником Михаилом Винавером помогла избежать государственной кары — Фельдштейна сразу освободили из зала суда. В 1922 году он заверил комиссию по высылке, что самостоятельно покинет Россию в недельный срок и за свой счет. Но не случилось — он успел добраться до влиятельных людей, через которых добился отмены высылки. В 1927 году вновь арест, на этот раз уже по подозрению в контактах с иностранными миссиями, ведь он работал консультантом иностранного отдела Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ). Методы власти уже изменились, Фельдштейну запретили выезжать из Москвы, а к 1932 году дело рассыпалось. К этому моменту он занимал чрезвычайно скромное и безобидное место главного библиотекаря во Всесоюзной публичной библиотеке имени Ленина. Но к 1938 году его вновь арестовывают — уже по обвинению в шпионаже в пользу Германии. Фельдштейн был расстрелян за полгода до подписания пакта Молотова-Риббентропа.

Красный профессор «Лопата»

Долгожителем из тех 35, оставшихся на родине, оказался «красный профессор» и литературовед Василий Десницкий, стоявший у истоков создания Ленинградского педагогического института имени Герцена. В 1922 году власть невзлюбила его за идеологические разногласия с Лениным, хотя прежде Десницкий многие годы состоял в РСДРП, примкнув к большевикам еще в 1904 году. 

«Он — Строев натуральный, а я писал довольно много под псевдонимом »Строев«. Для Зиновьева и ему подобных я был »новожизненцем«, и они решили продержать меня под замком. Но я был на юге, а они забрали того Строева. Сидел он недолго, перед ним извинились. И выпустили, получив изрядную нахлобучку», — вспоминал слова Десницкого один из его учеников. 

В 1922 году Десницкий попадает в список на высылку, но за него заступился кто-то из видных большевиков — по всей видимости, Горький, с которым он работал и дружил еще со времен жизни на итальянском острове Капри. Десницкого ненадолго сослали в Вятскую губернию. Это не сильно повлияло на его карьеру — в том же 1922 году Десницкий возвращается в Петроград, его назначают проректором в институте Герцена, он преподает там с перерывами до 1955 года. Некоторые из его учеников, среди которых поэт Николай Заболоцкий, проходят через лагеря. С момента революции в России Десницкий практически отстраняется от политической жизни и посвящает себя работе за письменным столом и книгами. В 1937 году участвовал в издании юбилейного однотомника сочинений Пушкина, написав вступительную статью «‎Пушкин и мы». 

Впрочем, Десницкий не позволял радикальным политическим веяниям проникнуть в институт, где продолжали преподавать «буржуазных писателей». В защиту Заболоцкого он отправил письмо в Кремль, в котором позволил себе обращаться к Сталину по партийной кличке «‎Коба», а сам подписался «‎Лопатой». Правда, никакого эффекта письмо не оказало. В 1930-е он успел поработать ученым-хранителем в Пушкинском доме, изучал новейшую русскую литературу, популяризировал труды Горького. А в 1934 году получил докторскую степень без защиты диссертации. Застает блокаду Ленинграда, но успевает в 1941 году вместе с семьей эвакуироваться в центральную Россию. В 1957 году его признают заслуженным деятелем науки РСФСР, и он спокойно умрет своей смертью по дороге из крымского Коктебеля в Ленинград. 

Безвыходный цикл

Трагически завершилась жизнь экономиста Николая Кондратьева, решившего остаться в стране. Он одним из первых разработал теорию больших циклов — закономерности спада или роста экономик. В дальнейшем его труд приобрел мировую известность и лег в основу изучения глобальной экономики. В то же время Кондратьев оказался одним из создателей важной для страны Новой экономической политики (НЭП), капиталистическая направленность которой потом сыграет с ним злую шутку.

Поводом для высылки в 1922 году стала связь Кондратьева с эсерами, он вступил в эту партию в 1905 году. Из Лубянки его вызволяет заместитель наркома земледелия Валериан Оболенский, который сумеет убедить НКВД, что Кондратьев никакой политической опасности не представляет, а его высылка может сорвать «ряд важных статистических работ и выработка производственного плана комиссариата». И экономист вновь оказывается на свободе, а в 1924 году ему улыбается удача — он отправляется в командировку по Германии, Великобритании, США и Канаде. Там изучает организацию сельскохозяйственного производства в развитых капиталистических странах. Судьба делает ему новое предложение — его уговаривает остаться в Штатах социолог Питирим Сорокин, эмигрировавший в 1922 году. Он обещает отрекомендовать друга и ввести в научные круги Америки. Но Кондратьев остается верным прежнему решению вернуться в Россию, и отшучивается: согласно его же теории в Штатах будет крупнейший экономический кризис — оставаться тут опасно.

В СССР Кондратьев публикует в 1925 году «Большие циклы конъюнктуры» — мир увлеченно изучает новую теорию, а на родине спустя два года невысоко оценивают специалиста. Его обвиняют в кондратьевщине — из-за поддержки «идеологии кулачества» и «реставрации капитализма». Ученого снимают с должности директора Конъюнктурного института, в 1930 году следует новый арест.

Кондратьев пишет Сорокину незадолго до ареста: «Я поставлен в безвыходное положение. Развертывается волна невиданных преследований. В деревне террор и ужас. В городах насилие и издевательство; от интеллигенции требуют публичного покаяния, отказа от всех своих взглядов, раболепства и т.д. Кругом паника. Быстро растут самоубийства. Большинство сдается. Отказывающихся единицы, и участь их ужасна. Я в числе их, и мое положение ужаснее, чем чье-либо иное. Хочу надеяться, что ты поймешь меня, бросишь все и сделаешь все, что только в силах человека. Речь идет буквально о моем физическом и моральном спасении».

В 1932 году его приговаривают к 8 годам тюрьмы из-за создания и руководства «Трудовой крестьянской партии». Он почти отсидит весь срок, страдая из-за ухудшающегося здоровья, но 18 сентября 1938 года его расстреляют. Это произойдет через 17 дней после казни Оболенского, по ходатайству которого Кондратьева оставили в России. 

«Как расходуются в России народные деньги»

С таким заголовком в 1907 году вышла книга экономиста и предпринимателя Ивана Озерова, в которой он провел практически антикоррупционные расследования. Если бы тогда существовал YouTube, то ролики с критикой власти набрали бы миллионные просмотры. За год до выхода этой книги в Гаграх реконструировали частную усадьбу под лечебницу за 3,16 млн рублей, хотя изначально планировали потратить из государственного бюджета около 100 тысяч рублей. Озеров приводил эти примеры, заключив, что «вся наша история есть сплошная организация такого обогащения части населения, его кучки, за счет массы». 

«В России можно было начать постройку на несколько тысяч и довести стоимость ее до нескольких миллионов рублей, и все это совершенно безнаказанно… Это — типично для наших порядков», — писал он.

Иван Озеров получил отличное образование, несмотря на то, что родился в крестьянской семье, а в раннем возрасте потерял отца. Для него оказались судьбоносными реформы, проводившиеся в России при Александре Втором и открывшие крестьянам дорогу в мир образования. Озерова взяли в двухгодичную народную школу, где в нем заметили талант. Он получает стипендию имени Сусанина, на эти деньги заканчивает Костромскую гимназию, а затем поступает в МГУ им Ломоносова. Впоследствии Озеров стал видным экономистом и банкиром, в его владении находились банки, фабрики, издательство. 

В период Первой мировой войны Озеров сожалел, что Россия все больше отстает в развитии от других стран, главным образом неправильно расходуя деньги: «Пропасть, отделяющая нас от других стран, все растёт и растёт, несмотря на тот промышленный прогресс, при наличности которого мы присутствуем в настоящее время».

Значительный авторитет и общественное влияние в царской России во многом способствовали как решению о его высылке, так и отмене этого постановления. Проводить его на пароход после прочтения очередного материала в российском журнале «Экономист» очень хотел Владимир Ленин. Озеров сомневался в успешности экономического плана большевиков. Но сам же Ленин и позволит ему остаться в стране из-за специальной экономико-финансовой работы Озерова по «монопольке», исследованию влияния монопольного производства на экономику страны. Высылку временно приостановили, а Озеров не посчитает зазорным сотрудничество с Наркоматом финансов и предлагал для страны выходы из экономического кризиса. 

В 1927 году из-за проблем со здоровьем Озеров оказался на пенсии. Но власть решила так просто не отпускать видного деятеля. Его арестовали в 1930 году якобы из-за связей с белой эмиграцией. Приговорили к расстрелу, который затем заменили 10-летним тюремным сроком, а его супругу отправили по тому же делу в ссылку в Воронеж. Иван Озеров сначала сидит в Бутырской тюрьме, а затем его этапируют на Соловки и задействуют в строительстве Беломорско-Балтийского канала. Там используют его экономические знания: он работает в канцелярии и следит за оптимизацией использования производительных сил. В 1933 году его вместе с супругой амнистировали, а спустя три года семейную пару поселили в Доме для престарелых. История близилась бы к счастливому концу, если бы не война, а затем блокада Ленинграда. Ее Озеровы пережить не смогли, Иван Озеров умрет в самый тяжелый и голодный 1942 год. В его воспоминаниях останутся такие строчки:

«Европейский пролетариат мы своей безумной детской попыткой создать социалистический строй не зажжем. Правда, мы застрахуем весь мир за наш счёт от производства таких опытов, и, быть может, в этом состоит наша историческая миссия — быть навозом для истинной культуры».