Магомед родился в Казахстане в религиозной дагестанской семье. Родители ежегодно привозили его на каникулы на родину, а в 2013 перебрались в Махачкалу. У отца был меховой бизнес. Две старшие сестры Магомеда, как и полагается дагестанским девушкам, довольно рано вышли замуж.

Мы беседуем с Магомедом через программу для видеозвонков. Приятное открытое лицо с мягкими чертами, искренняя улыбка, спокойный тихий голос. Иногда он останавливается, чтобы подобрать слова. О своем детстве говорит мало: «У нас религиозная семья, а я неверующий. Дагестанский вариант ислама для меня лицемерие: люди соблюдают лишь то, что выгодно. Отношения с родителями не ладились, я жил то у бабушки, то у тети. Дружил с девочками, а маму раздражало: «какой из тебя мальчик?». Ей не нравилось, что я не дерусь с ровесниками. Дома меня часто били родственники, а в школе одноклассники. Я пытался менять себя, ходил на борьбу, но лучше не становилось».

пятнает репутацию и может привести к физической расправе. Во время репрессий против гомосексуальных людей в соседней Чечне, ее глава Рамзан Кадыров заявлял, что «в Чечне геев нет и даже нет такого слова». Бисексуальная чеченка Аминат Лорсанова в интервью рассказывала, как родители помещали ее в клинику для исправления ориентации. В Ингушетии общественникам однажды даже пришлось отменить дебаты на тему феминизма, потому что аудитория телеграм-канала «Подвал Чечни» объявила их ЛГБТ-собранием и в адрес организаторок стали поступать угрозы.

Уже в 13 лет осознав свою гомосексуальность, Магомед не захотел с этим мириться, но к 16 годам начал знакомиться с парнями в сети. Однажды друг по переписке сказал: «ты зря выставляешь свое имя и фото».

В регионах Северного Кавказа полиция практикует «подставные свидания». Оперативники вступают в переписку с геями, выманивают на встречи и задерживают с целью шантажа или вербовки в агенты полиции. Не миновала эта беда и Магомеда.

«Ты что, заднеприводной?»

После школы Магомед устроился продавцом в салон связи. Однажды он вызвал полицию на работу из-за кражи, но прибывшие сотрудники РОВД Советского района, вместо расследования обвинили в пропаже его самого и взяли у Магомеда телефон. Листая WhatsApp, полицейский спросил: «Ты что, заднеприводной?» С тех пор его стали часто задерживать на улице то из-за узких брюк, то из-за украшений на руках. 

Позже, на новой работе, его стал шантажировать управляющий — он также угрожал сообщить родителям об ориентации Магомеда. Он забрал у Асхабова паспорт, потребовал сто тысяч рублей, и когда не дождался денег, сдал его в полицию. Зная о своей уязвимости, Асхабов поддавался на шантаж, платил, но родители все равно все узнали. Мама, когда нашла сообщения от мужчин, разбила телефон и потребовала «исправиться».

Она отвела Магомеда к мулле и заставила пройти обряд изгнания джиннов.

«Мулла уложил меня и ходил вокруг, читал Коран, дул в ухо, нажимал в солнечное сплетение, было очень неприятно. Сказал, что во мне много джиннов», — описывает обряд Магомед. 

С годами контроль со стороны семьи усиливался. Как-то старший брат насильно побрил Магомеда и отвез к бабушке в село. Магомед искал способ покинуть республику. В декабре 2020 года такой случай представился. Оставшись дома один, он нашел свои документы, сбежал и обратился к местной журналистке Светлане Анохиной, через нее вышел на Кризисную группу СК (Северный Кавказ) SOS. Правозащитники помогли парню уехать в Санкт-Петербург.

Он сохранил связь с родными, но вскоре сильно об этом пожалел. 

Услуга доставки пациента

«В начале января 2021 тетя, живущая в Москве, попросила помощи поехать в Махачкалу и привезти вещи на продажу, — вспоминает Магомед. — Я скучал по дому и хотел ей помочь. 13 января мы прилетели в Дагестан, нас встретили двое ее знакомых, Исмаил и Булат. В машине Булат подсел ко мне и схватил за шею, стал душить. Тетя вышла из машины. Я звал на помощь полицию, но полицейский патруль никак не отреагировал. Меня привезли в реабилитационный центр «Старт» в Хасавюрте. Там, как я узнал потом, есть услуга насильственной доставки «пациента». Мои родные заказали ее. Следующие семь месяцев я провел там. В «Старте» обещали вылечить от зависимости. Но я не принимал наркотики и не был зависимым. По просьбе родителей меня «лечили» от гомосексуальности. За это мои родители заплатили 95 тысяч рублей».

За Магомедом заперли тяжелую металлическую дверь и заковали в наручники.

Асхабов помнит все детали. Ряды двухъярусных кроватей, всего на сорок человек, крепко затянутые на запястьях наручники в первый вечер. 

«Охранник разрешил лечь прямо в наручниках. Я задремал. Пришли другие реабилитанты. Объявили «отбой». Никто не разговаривал между собой — запрещалось».

По словам Асхабова, здесь содержались в основном чеченцы и дагестанцы, также было несколько человек из Пятигорска.

Директор центра Валерий Аткалиев (ныне покойный) вызвал Магомеда к себе. Спрашивал, почему Асхабов не женат, почему нет девушки? Намекал, что знает о его ориентации.

Кроме того, Асхабова принудили дать расписку, что он лечится добровольно и готов соблюдать правила центра. 

В правилах было много ограничений, к ним прилагалась разветвленная система наказаний, в том числе, физических, а по сути, пыток. Вид наказаний зависел от «должности», которую занимал пациент, и вида нарушений. Должности периодически менялись. «НСО» — начальник службы охраны отвечал за порядок в группе, «физрук» показывал упражнения для зарядки, «шеф кухни» следил за приготовлением еды и заказывал продукты, «ШРР» занимался ремонтными работами, «хозяин дома» контролировал чистоту помещений, «цветовод» поливал цветы, «часовой» объявлял о начале и конце мероприятий (за пять минут до их начала), «стирмач» стирал одежду и постельное белье, «канцеляр» распределял ручки и тетради; «айболит» ставил капельницы и совершал другие медицинские процедуры; «дискомен» отвечал за развлечения и досуг. Назначались также двое дежурных по кухне и двое по туалету. В центре жили несколько кошек. Для них был свой дежурный, «кошкин друг». Он должен был чистить лоток, убирать, если нагадили мимо и кормить их объедками. Специального корма не было, — вспоминает Магомед.

«За попытку побега подвешивали на решетке окна, пристегивая к ней наручниками, — перечисляет Магомед. Человек висел от двух до двенадцати часов. Если кричал, заматывали рот. Заставляли их учить правила, подвешивая список рядом с ним. 

Распорядок дня включал тренинги, религиозные обряды и наказания.
В пять утра пациентов будили и вели на омовение и намаз. Потом все, кроме дежурных по уборке туалета, шли спать. В 7:50 был подъем и зарядка. После нее медитация 15 минут и холодный душ. Потом собрание, на котором каждый зачитывал «хорошие» и «плохие» дела, замеченные друг за другом. Если человек, на которого «донесли» отказывался от того, что о нем написали, его наказывали. Кто не мог указать плохих поступков другого, на следующий день должен был написать вместо двух — четыре».

Потом все обедали, курили и заполняли дневники. Надо было написать двадцать негативных мыслей и ситуаций. Затем следовал намаз, лекция о вреде наркотиков, тренинг, вечерний намаз, ужин и подведение «итогов дня».

По словам Магомеда, кормили очень плохо. Завтрак — каша на воде, чай с кусочком масла. В обед суп на сорок человек, сваренный из половины курицы. Каждый день пересчитывали ложки, а вилок и ножей не давали. (Однажды было даже такое, что реабилитант проглотил ложку, чтобы попасть в больницу и выбраться из центра). На ужин обычно бывали гречка или макароны. Многие из дежурных не умели готовить, зачастую еда была невкусной.

В конце дня распределяли наказания.

Человека пристегивали к ним наручниками и заставляли носить несколько дней. За пронос тайком алкоголя грозили ношением 20-литровой бутыли с водой и с надписью: «водка, пиво, коньяк». При Магомеде никто ни разу не принес, потому что всем новеньким учиняли обыск, раздевая догола и тщательно проверяли вещи. Если часовой забывал объявить о времени, ему вешались настенные часы на веревке на шею. Тогда остальные над ним смеялись. Двоим парням удалось сбежать из центра, но родители вернули их обратно.

Тех, кто ссорился, приковывали друг к другу наручниками, и они проводили вместе весь день. Однажды перевязали веревкой всю группу на несколько дней. Есть, ходить в туалет и спать им приходилось вместе.

Также могли закрыть в комнате, где человеку нужно было тысячу раз переписать текст — лекций, правил дома или «безответственности»: «Я безответственный сорняк, впредь, если буду относиться к своей ответственности безответственно, то сдохну, как сутулая собака у обоссаного забора между ног соигольницы». За отказ добавляли наказание: прицепляли колесо или отправляли «висеть».

Обращаться ко всем надо было на «вы» и по отчеству, в молельной комнате, туалете и ванной надо было молчать. Нельзя было сидеть на корточках и разговаривать на мероприятии без поднятой руки. Если кто-то выносил с собой сладкое, всех на неделю лишали сахара. Это были конфеты или печенье из передач из дому, которые держали на кухне и раздавались во время еды. Если кто-то забирал с собой, чтобы съесть потом и его ловили через камеры, то следовало наказание.

«Впрочем, — вспоминает Магомед, — на кухне и так часто не бывало сахара, так что мера была только на словах».

«Какая хорошая терапия»

В центре содержались три женщины. Одна из них была беременная. Однажды она подралась с соседкой. Магомед стал свидетелем, как за драку ее «подвесили» на решетке окна. Она висела четыре часа, плакала и звала на помощь. С ней часто случались обмороки. Однажды ее куда-то унесли и больше она не вернулась. 

Другой реабилитант во время «подвешивания» потерял сознание, его отцепили, привели в чувство и снова подвесили.

Бывали и попытки суицида. Один пациент схватил со стены картину, разбил стекло и порезал себе вены. Ему перевязали руки и подвесили на наручниках на весь день. Магомеду часто доставались наказания в виде ношения колеса, боксерского мешка и многократного написания текста. Однажды к нему приехал чтец корана и сделал кровопускание. Помимо прочего были уроки ислама и Корана. Тех, кто не знал молитв, заставляли учить и молиться под страхом наказания.

«Когда приходили эти учителя, студенты или работники исламских учреждений, «пыточные» вещи убирали или прятали, сцен истязаний при них не было, я это подметил», — вспоминает Асхабов. Рассказывать об этом учителям не позволялось.

Его здоровье усугубилось, а из-за плохого питания Магомед потерял два зуба. 

«Мы испытывали голод, — говорит он. — Особенно было тяжело во время религиозного поста, когда кормили дважды в сутки, до восхода и после захода солнца. Реабилитанты часто болели, поскольку много приходилось сидеть на холодном полу. У меня из-за холода и сырости началась бронхиальная астма. Тапочки запрещались, мы ходили босиком. Из таблеток давали только обезболивающие. После побега я был у пульмонолога. Легкие теперь работают только на 75%». 

Чтобы добиться вызова скорой помощи, надо было, чтобы родственники заплатили центру пять тысяч рублей. Семье разрешалось звонить один раз в месяц. Рассказывать о происходящем запрещалось. Свидания разрешались только по просьбе родственников.

«В начале августа 2021 родители забрали меня, чтобы отпраздновать дома Курбан-байрам, — вспоминает Магомед. — Я объяснил родным, что нахождение в центре сейчас не имеет смысла, потому что бывший руководитель Валерий Владимирович уволился. Мной занимался именно он. Я рассказал, о пыточных условиях, о том, что подвешивают и заставляют таскать тяжести. Мама сказала: «какая хорошая терапия!»

В этот момент, признается Магомед, он понял, что стоит «носить маску» раскаявшегося. Он постарался убедить родителей, что лечение ему очень помогло. Это сработало. Его оставили дома после праздников. Вскоре позвонил Аткалиев и предложил отправить Магомеда в свою новую клинику в Ессентуках. Обещал обучить его на психолога. Сказал, что у него нет физических наказаний, а окна без решеток.

«Я согласился, чтобы попробовать сбежать, — признается Асхабов. — Дома шансов не было, мне не давали ни телефон, ни документы и никуда не выпускали. В Ессентуках Аткалиев ничему меня учить не стал, а лишь велел мне заниматься двумя реабилитантами и делать с ними то же, что делали со мной в Хасавюрте. Наказывать их можно было только писаниной. Я постепенно вошел к Аткалиеву в доверие. Он стал пускать меня в свой кабинет, где хранились документы, посылал в магазин за сигаретами. Однажды, когда его не было на работе, я связался с правозащитниками, заручился их поддержкой, сказал реабилитантам, что сейчас вернусь, вызвал такси и уехал», — делится Магомед деталями побега.

В октябре 2021 Асхабов снова сумел обратиться в СК SOS и ему снова помогли выбраться. На этот раз уже из России и навсегда. Ему известно, что семья продолжает попытки выйти на его след и предотвратить освещение его истории.

«Я понимаю, что сейчас мое местонахождение неизвестно, но я по-прежнему не чувствую себя в безопасности. Наверное, это мое психологическое состояние. Я пытаюсь восстанавливаться, работаю с психологом и пью нейролептики по назначению врача. До сих пор не могу забыть, как по несколько суток заставляли писать в «клинике», как не давали спать, морили голодом и вынуждали молчать».

Перебравшись в безопасное место, Магомед обратился с заявлением в Следственный комитет и прокуратуру России по факту незаконных действий руководства и сотрудников реабилитационного центра «Старт». Заявление поступило в компетентные органы 8 июля 2022 года. Он намерен добиться расследования в отношении лиц, насильно удерживающих и пытавших его в течение семи месяцев с целью «излечения» от гомосексуальности.

Мы связались с реабилитационным центром «Старт», написав в личные сообщение инстаграма — странички, где клиенты благодарят клинику за успехи в лечении зависимостей. (В своей рекламе, в то же время, центр обещает полную анонимность обратившимся).

На сообщение ответил человек, представившийся руководителем реабилитационного центра Батырханом Салгиреевым.

Связавшись по телефону, он сообщил, что записывает разговор и начал с вопросов к журналистке:

Собеседник отрицал наличие в центре кошек, об обязанности ухаживать за которыми пациентов рассказывал Асхабов. «Может и бывает, кошка ходит по дому. Но за ней не нужно ухаживать, лотки чистить».

Описания физических наказаний, пыток и принуждений к молитвам директор называет выдумкой. О методах работы с пациентами он рассказал так:

Магомед Асхабов называет свой нынешний период жизни «реабилитацией после реабилитации». Он живет в безопасном месте, но все еще испытывает тревогу. Он проходит лечение и дает интервью журналистам, чтобы люди знали. Случившееся с ним он объясняет собственным неприятием узких норм дагестанского общества и несогласием им следовать:

«Почему все это со мной случилось? Я не принимал того, что мне говорят как должное, всегда настаивал на своем, не «надевал маски», как это принято в нашем обществе. Мне бы хотелось, чтобы были наказаны все, кто совершил преступления против меня. Не только руководство «Старта», но и те, кто [в прежние годы] насиловал, шантажировал меня и участвовал в этом».