«У них одна отмазка: “Расстреляем”» 

Дорога, на которой теряются люди

Новенький SIMAZ, обклеенный со всех сторон идеологически правильными «Z», отправляется из Симферополя в Мелитополь в 8 утра. Пассажиров провожают телекамеры. Директор «Крымавтотранса» Оксана Мазур и и. о. министра транспорта Крыма Николай Лукашенко разъясняют порядок прохождения границы между Крымом и Херсонской областью.

Большая часть пассажиров — с украинскими паспортами. Одни возвращаются домой, другие едут за вещами или к родственникам. Обладатели российских документов в основном везут лекарства близким. Одна семья специально для этого прилетела с Дальнего Востока.

Дорога до контрольно-пропускного пункта Чонгар занимает два с половиной часа. На КПП — снова камеры крымских телеканалов. Бодрая корреспондентка пытается найти того, кто расскажет о поездке.

Мужчин допрашивают подробнее. Если пограничник видит основания не доверять сказанному, то он подзывает коллегу, и тот отводит человека в специальное место, которое гражданские между собой называют «фильтром». В обязательном порядке туда попадают люди с татуировками, даже если набиты цветочек или бабочка.

Непосредственно на Чонгаре «забракованные» пассажиры сидят на скамейках под навесом вместе с военными, вышедшими на перекур, и терпеливо ждут своей очереди. Как правило, за «гостями» присматривают один-два вооруженных человека. За это время некоторые ожидающие успевают «почистить» телефон. Иногда военные проявляют инициативу и, чтобы ускорить прохождение фильтра, прямо под навесом начинают задавать вопросы и смотреть содержимое телефона (некоторые смотрят из рук владельца, некоторые просят разблокировать и начинают сами искать подозрительное).

Главный и первый вопрос, который задается на фильтре: «Вы знаете кого-то из ВСУ?» Затем могут начать спрашивать про отношение к «Азову», «Айдару» или «спецоперации». Те же вопросы и та же процедура проходит и в специальном кабинете, где один на один переходящий границу беседует с сотрудником ФСБ. Предварительная проверка может ускорить приватную беседу, а может никак на нее не повлиять. 

Отличий между беседой под навесом и в кабинете два: в кабинете сотрудник спецслужб делает какие-то письменные заметки, может попросить номер телефона или записать какие-то факты из биографии. Второе — вас двоих никто не видит.

Провести на фильтре можно несколько часов, некоторые рассказывают даже о нескольких сутках. К счастью, мне удалось миновать фильтрацию. Хотя во время беседы с пограничником было стойкое ощущение, что я хожу по лезвию.

Последние фразы нашего с ним диалога:

— Вы считаете, что сейчас лучшее время, чтобы навещать друзей?

— Они мне сказали, что все уже нормально и тихо, нигде не стреляют, — как по методичке федеральных каналов, наивно ответила я и увидела очень сложное лицо моего собеседника, который, выдержав паузу, вернул мне паспорт и дал талончик для выхода из зоны погранконтроля.

После пересечения границы никаких корреспондентов уже нет. И о комфортном автобусе тоже приходится забыть. SIMAZ так и остается в Крыму. К нам подъезжает потрепанный «Эталон». Никаких «патриотических» наклеек. Внутри салона душно. Не все пассажиры выдерживают жару и вдруг сами начинают искать журналистов. Возмущаются, говорят, что «всех обманули».

— Где кондиционеры, почему такая духота в салоне?

— Нас сюда привезли на комфортабельном… а тут какая-то скотовозка…

— А где мальчики?

— На фильтр забрали.

— Обещали же 60 минут прохождение…

Пытаются посчитать, кого не хватает и сколько мальчиков «потеряли» на границе. Уехать приходится без одного молодого человека, чья судьба так и остается невыясненной.

Проезжаем раскуроченный украинский погранпункт. Все стекла выбиты, из шлагбаума торчат провода. На асфальте валяются таблички с правилами въезда на территорию Украины.

Первый блокпост. Сделан из мешков и деревянных паллет. На нем развевается имперский флаг, флаги России, ДНР и советское Знамя Победы. Рядом стоят пятеро вооруженных мужчин в форме цвета хаки. Лица закрыты балаклавами и солнцезащитными очками. Водитель сообщает, какой именно рейс он совершает, и нас пропускают без досмотра. Аналогичным образом мы проезжаем еще три блокпоста. Лишь один раз к нам заходит военный, совсем молодой парень лет 18–20 и пытается для приличия попросить паспорта. Пассажиры поднимают документы вверх, на том осмотр и заканчивается.

Вдоль трассы — палатки, где торгуют сушеной и вяленой рыбой, разбитые автозаправки и билборды с социальной русскоязычной рекламой. Она типовая: либо с лозунгом «Запорожская земля, твои герои!» и изображениями героев Советского Союза из Бердянска и Мелитополя, либо — со слоганом «220 лет Таврической губернии. Одна история. Один путь» с изображениями Потемкина, Суворова и Екатерины II.

Дорога от Чонгара до Мелитополя занимает около двух часов.

изображения Александра Невского. Сейчас билборды обновляются, и на них появляются цитаты Путина о возможном осеннем референдуме о вхождении в состав России.

На фонарных столбах, чередуясь, висят триколоры и так и не снятые флажки, спустя месяцы все еще поздравляющие с Днем Победы. Раньше там висели флаги Украины, о чем мне расскажет один из местных жителей. Кроме того, по его словам, в первую очередь после прихода россиян в Мелитополе переклеивали те билборды, на которых была реклама услуг и товаров на украинском языке. Нетронутой осталась только реклама на русском.

Их нравы

Город мне соглашается показать семья местных: Михаил вместе с женой Ольгой и годовалым Петей. Их имена я меняю из соображений безопасности. По дороге от автовокзала к центру города Михаил рассказывает о некоторых нравах нового времени.

— Видишь автомобиль без номера и с «Z» на заднем стекле? Это новая полиция, из бывших зеков, угнала. Все такие автомобили — угнанные. Местные «Z» себе не лепят.

— Откуда вы знаете, что это бывшие зеки?

— Они ко мне приходили тоже машину отжимать. А я раньше с ними вместе работал. Они мне про то, что сидели, еще до войны рассказывали. Мы проезжаем мимо полицейского участка, и Михаил показывает на тех самых полицейских, которые отобрали его транспорт. Они стоят и беззаботно курят, не замечая нас.

— А что за автомобильные желто-красные номера с буквами TVR?

— Ой, это некоторые в местном ГИБДД теперь получают. Таврическая губерния типа. Это не номера. Просто наклейки, которые лепятся поверх флага Украины на госномер. Я бы если себе такое прилепил, все блокпосты бы без досмотра проезжал. А если еще и «Z» повесить, то вообще, считай, король на дороге. Но таких у нас, к счастью, мало.

Другая транспортная особенность, которая бросилась в глаза: номера всего военного транспорта частично заклеены. Этот же транспорт часто ездит, не соблюдая правила дорожного движения. Михаил говорит, что его самого чуть не сбил один такой «зет» (так местные называют российских военных).

Окна украинского военкомата на улице Михайла Грушевського (названия улиц по-прежнему украинские) заколочены, на воротах для въезда автомобилей нарисован огромный триколор. Особый контраст создают автобусы с надписью «Шкільний автобус», стоящие возле школ, на которых вывешены российские флаги.

В некоторых зданиях теперь сидят представители и уполномоченные городской военной администрации. Они занимаются тем, что объясняют горожанам, как и в каком порядке те могут получить российский паспорт, гуманитарную помощь и выплату в 10 000 рублей (деньги выделены по решению правительства РФ). Каждое такое здание обязательно охраняется военными.

В центре города перед отделением «Укрпошты» стоит огромная толпа — несколько сотен пенсионеров. Некоторые сидят на складных табуретках. Все они ждут своей очереди на оформление и получение пенсии от новой власти. В здание запускают по двое. За порядком пропуска следят двое военных. Они стараются шутить и подбадривать ожидающих. В какой-то момент у одного из них падает автомат. Бабушки и дедушки сдержанно хихикают.

— Сегодня каких принимают?

— Вроде пятисотых. Вы же записывались, да?

— Да, мы в списке восемьсот двадцать четвертые.

— Повезло. Мы сейчас тысяча сто пятидесятые. Может, вам повезет сегодня.

Такие диалоги не редкость. Люди каждый день приходят и ждут того момента, когда подойдет их многодневная очередь. Каждый боится пропустить свою, поэтому к «Укрпоште» пенсионеры ходят как на работу.

— С симками та же фигня была. Сейчас ажиотаж стих, — делится наблюдениями Ольга. — Я даже сначала подумала, что это народ опять за ними ломанулся.

Тогда горожане заняли фонтан и стали протестовать там, размахивая украинскими флагами и скандируя патриотические лозунги. После того как от города окончательно отступили украинские военные, сборы в фонтане запретили, и из желто-синего его перекрасили в зелено-желтый.

— Попытки зайти в фонтан могут обернуться задержанием, — предупреждает Ольга. — Поэтому к фонтану мы слишком близко не подходим.

Слева от площади — дом культуры имени Шевченко. Там же находится ЗАГС. На дверях висят объявления об адресах комендатуры и милиции, об актуальных вакансиях в неизвестную организацию (в объявлении указаны только должности, требования, номер телефона и электронная почта) и о том, где можно получить гуманитарную помощь. В окнах ДК можно увидеть объявление, что в мае в кинотеатре «Победа» можно было бесплатно посмотреть российские и советские фильмы и мультфильмы: например, «В бой идут одни старики», «Любовь и голуби», «Алеша Попович и Тугарин Змей» и другие.

Здесь же на площади стоит арка освободителей, которую декоммунизировали в 2016 году, избавив от георгиевской ленточки и ордена Победы. Теперь же новые власти вернули ей вид шестилетней давности. На огромном столбе позади арки развевается российский флаг. Борьба за идеологически правильные цвета и символы идет полным ходом. Правда, вывески магазинов и адресные таблички всячески напоминают о том, что так пытаются убрать и стереть российские военные: Мелитополь — украинский город.

Об этом же напоминают и гривны, которые более охотно, нежели рубли, принимают на рынках, в магазинах и заведениях. Жизнь с двумя валютами стала обыденностью. Везде стоят двойные ценники. Примерный курс — 1 гривна к 2 рублям. Цены на продукты, по словам Ольги и Михаила, стали выше довоенных в полтора-два раза. Более того, сократился ассортимент продукции. Особенно сильно это ударило по медикаментам и средствам гигиены для женщин и детей. Трудно купить зарубежные памперсы, прокладки и детские смеси. Некоторые для пополнения запасов едут в Крым. С полуострова также везут продукты в местные магазины.

В супермаркете «Мера», открытом оккупационной администрацией на месте бывшего «АТБ» (сеть украинских продуктовых — прим. автора), — наглядная ситуация с продуктами. На входе в магазин висит листочек: «Вход с оружием запрещен. Вход с животными запрещен». Почти половина полок забита растительным маслом из Запорожья, Ливана и Беларуси.

Рядом с ним соседствуют бутылки уксуса. Мясную продукцию везут из «ДНР». Овощи украинские, но откуда именно — понять нельзя. Все остальные товары везут из России и Крыма. Выкладка товара соответствует времени. Все лежит в один длинный ряд, чтобы заполнить пустое пространство и создать видимость богатого ассортимента. Алкогольные напитки — российские и украинские. Из соков — только томатный.

На рынках ситуация иная. Ассортимент здесь богаче, чем в магазинах. После начала войны сюда посыпали жители близлежащих к Мелитополю поселков, которые в большинстве своем остались без работы.

контрафакт из Беларуси и Казахстана. Подобная торговля на рынке полулегальна. Чтобы получить пакет, полный блоков, надо отойти в специальное место, где после согласования с продавцом нужный человек все передает покупателю. Такую сцену никто из новой администрации видеть не должен, иначе можно запросто лишиться места на рынке.

Мелитополь, по словам Михаила и Ольги, опустел на две трети. Сейчас нигде нет пробок и мало людей. Очень многие уехали. Следов боев нет. Немногочисленную покореженную технику российских военных очень быстро убрали. Сгоревшие и угнанные гражданские автомобили спрятали за забором одного из милицейских участков. Увезли также и автомобили из местных автосалонов. Какая из сторон это сделала — неизвестно.

— Могли российские военные в Крым перегнать, могли наши в Украину, — рассуждает Михаил.

— Это точно русские, — возражает Ольга. — Я видела, как целую колонну новеньких иномарок на границе пропустили, после того как мужичок занес чемоданчик пограничникам.

— Ну мародерили все, сама же помнишь. И наши, и «зеты». Машины тоже могли любые увезти.

— Ну да, — грустно вздыхает жена.

О мародерах в Мелитополе напоминают рольставни магазинов и аптек с надписью «Пусто». Поговаривают, что некоторые владельцы сами писали такие предупреждения, чтобы избежать мародерств и повторных атак на опустошенные ранее магазины.

Об отношении к происходящему мелитопольцы говорят с осторожностью. Даже соседи и друзья теперь воспринимаются с подозрением. Все разговоры о политике и войне — только за закрытыми дверьми.

Последние — явно в меньшинстве, а вот кого больше — противников прихода России или относящихся к РФ нейтрально — непонятно.

«Про тебя все доложат и расскажут»

Ситуация в поселках под Мелитополем еще более напряженная. Тот факт, что все здесь друг друга знают, ставит жителей в опасное положение. Они оказались в настоящей симуляции игры «Мафия», где людей похищают по наводке анонимов.

Так, например, в одном из поселков, по словам моих собеседников Людмилы и Захара (имена изменены по просьбе героев), похитили их соседа по участку: «Мешок на голову — и пропал. Это СБУ своих похищает, чтобы ничего ФСБ не рассказали. Милиция приезжает, и даже они не в курсе, кто его забрал. Жена тоже ищет». Сосед, говорят Людмила и Захар, в довоенное время сотрудничал с СБУ.

О похищениях украинскими спецслужбами своих бывших сотрудников и информантов любят писать свежепоявившиеся пророссийские телеграм-каналы. Украинская сторона выпускает опровержения, где говорит, что такого рода «расследования» — клевета.

Мои собеседники, хотя и настроены против российских военных в регионе, соглашаются с тем, что в этом вопросе российские СМИ не врут: некоторые герои сюжетов — их близкие знакомые и друзья, чьи биографии и связи с украинскими спецслужбами никогда не были для них секретом. Впрочем, достоверной информации о том, кто именно занимается похищением людей, — нет.

СМИ на оккупированной части Запорожской области сегодня — российские или пророссийские. Три радиостанции («Маяк», «Вести ФМ», «Радио Россия»), шестнадцать телеканалов: «Первый», «Россия 1», «Матч», «НТВ», «Пятый канал», «Россия Культура», «Россия 24», «Карусель», «ОТР», «ТВ-центр», «Рен ТВ», «Спас», «СТС», «Домашний», «ТВ3», «Пятница». Никаких местных телеканалов и радиостанций нет. С середины июля выпускаются две газеты: «Запорожский вестник» и российская «Комсомольская правда». На обложке каждой обязательно есть изображение Путина. Заголовки вторят риторике федерального телевидения. Пишут про «освобождение», будущее и президента РФ.

«Расстреляют меня, и все»

Спрашиваю, почему юг Запорожья Россия взяла так быстро, и Людмила с Захаром начинают заваливать меня историями о своих знакомых-военных, которые — кто 23-го, кто 24 февраля — собрали свои семьи и по приказу военачальников выехали в Западную Украину. «Они [воинскую] часть сами сожгли здесь неподалеку, чтобы документов не осталось», — вздыхает Захар.

— Нас как будто бы просто сдали… — делится впечатлениями Людмила. — Администрация [украинская] все вывезла. Попалили данные, нас не существует. Теперь ни справки, ни списка. Люди сами стали писать их. Пенсию в марте украли. Три миллиона гривен пропало. Ни детских, ничего. С одной стороны, правильно: чтобы русским не досталось, а с другой — теперь даже получить ничего нельзя.

11 июля в Запорожской области отключили газ. Теперь восстановлением газоснабжения занимается гражданская военная администрация.

О поведении российских военных в поселке Людмила и Захар отзываются нейтрально. По их словам, они ведут себя культурно. Покупают продукты у местных, некоторые продают свои сухпайки. «Еду не просят, ничего не отбирают. У нас в селе все слава богу. Девчонки даже с ними гуляют», — рассказывает Людмила.

Но самое неприятное, с чем пришлось столкнуться, — это зачистки, в ходе которых российские военные в каждом доме искали служащих ВСУ и спрятанное оружие. Но процесс был относительно безболезненным: в вещах никто не рылся, просто просили открыть шкафы и самостоятельно показать содержимое. В чей адрес действительно много претензий — это милиция, большую часть которой составляют выходцы из «ДНР» и «ЛНР».

— Милиция раз в неделю нагло заходит в хату. Ищет оружие. Кто-то что-то им сказал, видите ли. Ни ордера, ничего, — возмущается Людмила.

Людмила торгует сигаретами и алкоголем. За неделю до войны она закупилась товаром, потому что почувствовала, что «что-то будет». По ее словам, она и односельчане ждали начала военных действий 22 февраля. Случилось на два дня позже.

— У меня украинский паспорт. Почему по русским законам начинают меня судить? У меня есть своя Конституция. Такое ощущение, что это мы куда-то понаехали, — недоумевает Захар. — Они говорят: «Мы идем освобождать Донецк». Подождите, где находится Донецк? Что вы пришли в Мелитополь?

— Еще никакой победы, поражения нет, а они флаги свои вешают. Что я, по российским законам должна жить? Вы расскажите, где я живу. У меня синяя книжка. Я у себя дома. Начинаешь пререкаться, спрашивают [про дочь]: хочешь, чтобы она в детдоме оказалась? У них всегда одна отмазка: «Расстреляем».

— Здесь нас освободили от всего, — задумывается Захар. — Хорошего ничего. Они стоят вчетвером с автоматами и спрашивают: «Как ты относишься к спецоперации?» Какой они от меня хотят услышать ответ? Их четверо с автоматами, что я им могу ответить? Нормально отношусь. Не скажу же я им: «Валите отсюда». Сейчас война, они расстреляют меня, и все.

— Им если кто-то не нравится, они говорят: «Так убей его. Все равно всё на войну спишут», — объясняет Людмила.

— Там половина судимых. Их из тюрем поотпускали, — подтверждает Захар слова Михаила из Мелитополя.

Первые три месяца войны люди жили мародерством, перепродавая украденное с продуктовых баз. Потом пошел сезон черешни, которую активно продают на рынках. За день работы можно получить порядка 150–200 гривен. Часть людей пошли работать на новую местную администрацию. По словам Людмилы, сотрудникам, работавшими полицейскими и пожарными, было предложено эвакуироваться с оккупированных Россией территорий либо отказываться от работы на новую власть и получать порядка 40 000 гривен на украинскую зарплатную карточку. Даже несмотря на такие поддерживающие меры, часть людей вышли на работу в военно-городскую администрацию.

— Идти работать [на россиян] боятся. Украина уже выставила «прайс», кому какой срок. Кто пошел председателями, директорами — 15 лет. СБУ о них все знает. То, что мы с тобой разговариваем, — уже срок. Не успела девчонка в наш сельский чат написать, что нужно заявления для первоклассников в русскую школу нести, так ей написали: «Следующая хата будет гореть ваша». А нам как жить? Мы тут причем?

— Берут на те производства, где работал человек. Если я там не работал, меня не возьмут. Заводы стоят, — делится Захар.

Глава Крыма Сергей Аксенов анонсировал на 1 июля запуск электричек с полуострова на оккупированную Россией территорию, но этого так и не случилось. Более того, в ночь с 23 на 24 июля на железной дороге, проходящей через Мелитопольский район, произошли взрывы, что подтверждает Ольга, слышавшая их лично.

Железнодорожникам военно-городская администрация обещает лишь ставку в 15 000 гривен. О дополнительных дневных и ночных выплатах речи не идет. Никто не понимает, по каким законам вообще работать. Местных предупреждают, что будет осуществляться сбор налогов, но как именно и какому государству — не объясняют, как и то, на что собранные средства вообще пойдут.

Частная аптека работала в селе до двадцатых чисел июля. Потом, по предположениям местных, хозяевам запретили торговать украинскими медикаментами и пообещали завезти все необходимое из Крыма, но владельцы отказались и закрыли аптеку вовсе. До закрытия, чтобы купить лекарства, приходилось занимать очередь с раннего утра, а иногда — и поздней ночью. Людей записывали в список ожидающих права на покупку медикаментов, как и пенсионеров, желающих получить пенсии. Некоторые, дойдя до кассы, скупали лекарства про запас.

— Все мы жили прекрасно. Парни работали, строили красивые школы, делали ремонты. Может, сосредоточение нациков и было, но в Мариуполе, Днепре. Они там с флагами ходили. И то это был 2015 год. У нас тут всегда все было тихо, спокойно, черешня, море. Они нас от нормальной жизни освободили, — сетует Людмила и добавляет: — Люди жгут собственные поля, поскольку убрать зерно будет дороже, чем его продавать. За тонну зерна военные предлагают 1 300 гривен. Убрать его стоит 1 000 — 1 500 гривен. Они это зерно потом через Крым куда-то вывозят. На границе столько зерновозов. Сами нам говорят: «Привыкайте жить по российским законам. Привыкайте жить честно». При этом правила для «зетов» на светофорах не писаны. Красный — прет вовсю. Хамы, им похрен. Им у нас очень нравится, слышала, что солдаты тут хаты хотят покупать.

— поясняет Захар.

«Лучше бы они тихонечко к себе уехали»

На занятых российскими военными территориях действует комендантский час. После 22:00 на улицах городов и сел не может быть никого, кроме патрульных. Встреча с ними, по словам местных, грозит отправлением на линию соприкосновения, где нарушитель будет копать окопы.

По словам Людмилы, привезенную гуманитарную помощь выдают только особо нуждающимся. На просьбу выдать ее простому человеку реагируют так: «Вы что, нуждающиеся, что ли?» Детское питание поставляет только украинская и польская сторона. В российской гуманитарной помощи его нет.

Людмила говорит, что российские военные постоянно пугают местных жителей тем, что украинцы будут бомбить мирные города и убивать русскоязычное население. Правда, никто не говорит, что ВСУ таким образом могут пытаться выбить оккупантов из занятых городов.

О притеснениях, к которым апеллирует российская власть, супруги говорят так:

— Мы всю жизнь говорили на русском. Никто никого не ущемлял.

— Я телевизор смотрю и понимаю только суть, общий смысл. На украинском не говорю, хотя в школе язык сдавал.

— Действительно, приняли закон, что вся сфера обслуживания должна быть на украинском. Что в этом удивительного? Вам в Москве жвачку или пакет на английском, что ли, предлагают? Мы живем в Украине, поэтому и говорят: «Доброго дня, що потрiбно? Будь ласка, дякую».

Людмила рассказывает, что работники бюджетных сфер могли запросто общаться с ней на русском. Например, на почте оператор здоровалась на украинском, а потом спрашивала, может ли перейти на русский язык.

Празднование столь волнительного для российских властей Дня Победы во многих семьях растянулось на два дня: 8 мая по украинскому календарю — как День траура по погибшим и 9 мая по российскому — как День Победы. Захар говорит, что праздник-то оставался, его никто не отменял, просто Украина изменила дату и название.

Людмила желает одного:

— Хочется, чтоб быстрее все это закончилось, была какая-то определенность, спокойствие, стабильность. Хорошо, конечно, что не как в Мариуполе. Мы на них смотрим: офигеть. Нас тут оккупировали, но хотя бы ничего не разрушено. Лучше бы они тихонечко к себе уехали, а наши бы пришли, и мы бы жили в Украине. Не хочется разрушений. У нас даже бомбоубежищ в селе нормальных нет. Нам говорят: будет контрнаступление, уезжайте. Куда нам ехать? Мы у себя дома. Эти вернутся, нам тоже хорошо не будет. Мы в заложниках.