— Война застала вас уже на довольно большом сроке беременности. Но всё это время вы активно помогали украинским беженцам.

— 24 февраля 2022-го я была на довольно приличном сроке, но я была уверена, что мой ребенок родится уже после войны. Я была убеждена на миллион процентов, что к июню всё закончится. От работы меня тогда освободили, поэтому я могла себе позволить с 24 февраля прямо с ушами уйти в волонтерство. И это для меня был, конечно, путь спасения.

Еще в 1990-е годы в Мюнхене появилось русскоязычное сообщество, которое организовали люди, приехавшие в основном из Украины, из Харькова. И у них выросли в Германии дети, которые на самом деле уже больше немцы.

И вот эти дети — 25–30-летние ребята — собрались 25 февраля и сказали: «Сейчас мы решим, что нам нужно делать!» Потому что было понятно: через день-два у нас в Мюнхене появятся беженцы. Их нужно будет принимать, кормить, расселять, это всё нужно будет организовать. То есть надо будет искать людей, которые готовы приютить, как тогда мы говорили, «на одну-две недели».

У нас сразу появилась куча работы. Мы занялись сбором гуманитарки и вещей. В Мюнхене довольно долго потом был центр, куда люди приходили и могли взять еду, памперсы, одежду, игрушки. И у нас получилась такая огромная волонтерская организация в городе, человек, наверное, на 50 и на пять-шесть отделов.

— Это очень сложная работа и в физическом, и в эмоциональном плане. Чем может помочь женщина, которая сама вот-вот станет мамой?

— Я понимала, что с моим уже большим животищем я не буду ездить никого встречать. Я пару раз встречала, но мне было прям стремно, страшно за ребенка. Поэтому я занималась транспортом: организовывала водителей, которые были готовы ехать встречать людей.

— Так появился «Рубикус»?

— Не совсем. У нас в Мюнхене есть свое сообщество GOROD. Мы помогали и помогаем здесь, на месте. А под именем «Рубикуса» — сообщества, которое до войны занималось организацией семейных лагерей в Германии, — объединились друзья и знакомые, которые хотели скоординировать усилия и помочь людям выехать из-под бомбежек. Какое-то время я была и там, и там. Мы сделали чат в интернете, где собирали тех, кто был готов прямо сейчас ехать на границу, и переписывали, кто сколько людей готов взять. Сейчас «Рубикус» — это большая международная волонтерская организация, до сих пор помогающая украинцам эвакуироваться в страны Европы.

— Оставались ли у вас силы на свою семью?

— Это довольно сложный момент. Я тогда много об этом писала: ты какое-то время там [с беженцами], а потом приезжаешь домой и ведешь нормальный образ жизни, быт: ребенка кормишь, на кружки его водишь… Я старалась это разделять, рассказывала что-то дочке, когда она спрашивала, почему мама плачет. Но ей не очень было понятно, что происходит.

— У вас это проговаривалось, проживалось много раз в стихах?

— Да, конечно, поэтому я писала. Это помогло мне всё упорядочить, чтобы голова просто не взорвалась от наличия двух этих совершенно несовместимых миров.

— Есть какое-то самое яркое стихотворение того периода, которое для вас особенно важно?

— Про Наташу. Это история про женщину из Мариуполя. И ее не стало, потому что она была там тогда, когда город стирали с лица земли. Она самый обычный человек. От каждого такого человека идут ниточки — к одному, к другому, к третьему, у него есть семья, знакомые, кто-то про него знает одно, кто-то — другое. И когда человек исчезает, то исчезает что-то, что нельзя восстановить никак. С ним погибает его вселенная. И то, что просто из-за массового помешательства, из-за этого фашиствующего государства столько вселенных погибло без восстановления, чудовищно.

— Как изменилась ваша жизнь после рождения дочки?

— Я родила Дану и продолжала волонтерить. Уже тогда стало понятно, что у нас есть еще одна важная область работы — помощь на местах для людей, которых мы поселили. Они уже в безопасности, но они сидят без немецкого языка, без понимания, что вообще где происходит, что делать с этой бюрократией, с этими ужасными длинными немецкими словами и почему магазины закрываются в воскресенье? И мы устроили информационный канал нашей организации «Инфопоинт», где мы консультировали, писали тексты, учили немецкому и отвечали на вопросы. У нас была раз в неделю рубрика «Открытый микрофон», где люди задавали любые вопросы, и мы их консультировали. Сейчас это превратилось в офлайн-«Инфопоинт», который существует до сих пор. Люди приходят сюда с вопросами, и волонтерки решают их.

— Из тех, кому вы помогали тогда, кто запомнился больше?

— Однажды я организовала водителя, и он привез совсем молодую девушку, лет 18–20, с двухлетним малышом. Что-то там не получалось с жильем, была уже ночь, и эта девочка оказалась у нас.

Мы их накормили, одели ребенка. И вот она стоит испуганная и совершенно не понимает, что ей сейчас делать. Она никогда не была одна, у нее всегда были мама на подхвате, муж. А тут она вдруг внезапно всё должна делать в одиночку. Но при этом видно, что ей сейчас прямо на глазах становится спокойнее. Просто потому, что она приехала в страну, где они с малышом под мирным небом, в безопасности.

— А потом случилось 7 октября 2023-го в Израиле. И в вашу жизнь добавилась еще одна война.

— Мы каждый день просыпаемся в новостях, которых мы в страшном сне не могли себе представить. И нигде не становится лучше. Мы все следили за судьбой заложников, особенно почему-то запомнилась семья Бибас — мама с двумя малышами-рыжиками. Очень хотелось верить, что они выживут и вернутся домой. Невозможно было не думать о них. И сейчас невозможно не думать.

А через два года выпустили из плена 20 измученных, запытанных людей, превратившихся в скелетов, у которых непонятно, что вообще дальше с этой жизнью будет после всего, что они видели там. Но за это отпустили из тюрем сотни подонков, которые завтра снова пойдут взрывать очередные автобусы. И ты понимаешь: вот новости, которым мы сейчас радуемся.

— Каково это — быть мамой в такое страшное время?

— Мне кажется, как раз материнство в этом смысле тебе создает такой защитный «домик». Если ты родила ребенка под бомбами, то, наверное, твоя жизнь меняется каким-то радикальным способом. И я вообще не представляю, как люди соединяют и тот, и другой мир.

А когда ты живешь в мирной стране, то вокруг тебя создается «домик» из того, что ты должен постоянно заботиться о младенце. У него там одно, другое, третье, сорок восьмое. Ну, в общем, мне кажется, это такой быт, который съедает тебя до последней капельки и создает вокруг тебя такое гнездышко, в котором ты можешь отключиться.

— Мамы могут спасти наш мир?

— В первую очередь мамы, но я не хочу исключать и отцов. Правда, среди волонтеров у нас в Мюнхене в основном были женщины. Часть из них с детьми, кто-то без детей. В «Рубикусе», на самом деле, тоже в основном волонтерки. И я знаю, что вот эта наша общая материнская, родительская сила — умение организовывать миллион процессов и держать в руках миллион нитей — это суперсила, которую можно применить в хорошую сторону, чем мы и занимаемся.

Татьяна Лазарева:«Мы должны сидеть на пороге их комнаты с тарелкой горячего супа!»

Татьяна Лазарева — яркая телеведущая и актриса, блогер и общественный деятель. С 2016 года живет в Испании. После начала полномасштабного вторжения России в Украину запустила проект «Где я?» про подростков в эмиграции. А еще Татьяна — многодетная мама и молодая бабушка. Россия считает Татьяну «иноагентом», а «Росфинмониторинг» включил ее в перечень террористов и экстремистов.

— Татьяна, вы мама троих взрослых детей. Чем они сейчас занимаются и где живут?

— Старшему Степану 30 лет, он 3D-дизайнер и живет в Лиссабоне. Соне 26, и она тоже в Лиссабоне. Сейчас она воспитывает прекрасную дочь и занимается музыкой, пишет песни и выступает с концертами. Еще есть Антонина, которой 19. Она живет в Лондоне и учится в университете на продюсера кино и телевидения. Я ими всеми очень довольна, хорошие попались, работящие и ответственные. Не знаю, как так получилось.

— 24 февраля 22-го года вы встретили в Киеве. Где были в тот момент ваши дети и как они реагировали на происходящее?

— Да, я была в Киеве. 23 февраля как раз закончились съемки юмористического проекта «Лига смеха». И с нашей командой, которую я курировала и была ее тренером, мы пошли это отмечать. Я уже тогда сидела скроллила ленту новостей. И когда утром начались первые взрывы — по-моему, это был Мариуполь, — я всех этих молодых ребят посадила в такси и отправила по домам. Через пару часов они сидели уже в бомбоубежищах. А я пришла домой и не могла лечь спать. У меня Миша (бывший муж Татьяны Михаил Шац. — Прим. ред.) с Соней в Москве, Степа в Лиссабоне, а Тося в Лондоне. И я понимаю, что они сейчас спят. Будить я никого не стала. Дождалась, пока они все проснулись, и наша семейная группа взорвалась криками. Ну и Соня с Михаилом сразу стали собираться на выезд. В итоге они уехали в Испанию на последнем поезде через Финляндию.

— Почему в Испанию?

— Домик, в котором я сейчас и живу, мы постоянно снимали уже несколько лет подряд. И это было такое место сбора семьи, место силы. На все каникулы мы ездили туда с детьми. Я сюда и приехала из Киева, потому что было понятно, что после того, что я начала говорить про эту войну, в Россию ехать мне уже небезопасно. Да как-то не особенно мне хотелось в свою страну возвращаться. Сюда же приехали Соня с Михаилом. Михаил дальше отправился в Израиль, а Соня пожила у меня и поехала в Португалию, поближе к Степану.

— Как ваши дети отнеслись к тому, что они теперь не могут вернуться в Россию?

— Мы с Михаилом с ними по-взрослому поговорили, объяснили им, что заложники нам в России не нужны. Поэтому пока мы туда не поедем.

Младшей, наверное, было полегче, потому что она давно из Москвы уехала: ей было десять лет, когда она начала учиться в Испании. Даже у Степы было какое-то внутреннее сопротивление, хотя он сам принял решение уехать.

Тяжелее всего, конечно, было Соне, потому что она только-только начала в России какую-то свою активную жизнь. Видимо, поэтому у нее сейчас все песни такие очень щемящие — «Моя Москва», «Эмигрант». В них очень много про то, как она скучает по этой жизни.

— Получается, ваши дети оказались в похожей ситуации, как и ребята-подростки — герои вашего проекта «Где я?»

— Проект «Где я?» и возник прежде всего из наблюдений за моими детьми и детьми моих друзей. Я никогда не думала, честно говоря, что стану специалистом по родительско-подростковым отношениям. Но мне это очень нравится!

Подростковый возраст сейчас реально удлинился. Они с десяти лет уже подростки, и до 20 лет они всё еще подростки. Потому что мир очень страшный, и они просто не хотят и не могут так быстро повзрослеть. Мы в 16 лет уже переставали быть подростками. А сейчас я смотрю на свою Тосю, ей 20, смотрю на Соню, ей 26, — они такие еще неокрепшие, и им очень хочется «обратно».

А второй момент в том, что мы, взрослые, к этому удлиненному подростковому периоду оказались не готовы. Мы не понимаем, чем мы нашим детям можем помочь. Взрослые сами проваливаются, хотя мы должны быть им опорой. Как говорит моя знакомая: «Мы должны всегда сидеть на пороге их комнаты с тарелкой горячего супа!»

— У вас совсем недавно родилась внучка Сара. Как вы себя ощущаете в роли бабушки?

— Так получилось, что у Сони только начался проект «Орел и решка», когда она узнала о своей беременности. Тут я ее поддерживала, потому что у меня как раз был такой опыт: я никогда во время беременности не уходила со съемок, ехала рожать прямо со съемочной площадки. А когда родилась внучка Сара, я, честно говоря, не сразу это осознала, бабушкины инстинкты включились позже. Зато сейчас я очень кайфую.

— Как часто вы с ней видитесь?

— По возможности стараемся видеться чаще. На фестиваль «СловоНово» Соня приехала с Сарой, в Риге на съемках встречались. Недавно у Сони были концерты, а я помогала, немножко разгружала ее, побыла бабушкой. Сара у нас девушка с характером, у нее кличка «Директор». Я очень надеюсь, что, когда она подрастет, то я смогу ее брать к себе на лето и быть самой настоящей спасающей бабушкой. А пока я подписана на дочкин инстаграм, смотрю там всякие сторис про внучку: как она выглядит, что делает.

— После 24 февраля 2022 года у вас много благотворительных проектов, помогающих Украине и украинцам. Что это за проекты?

— Очень мне нравится читка прекрасной пьесы Артура Соломонова «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича». Несколько раз уже мы ее читали в разных городах. Все средства от сборов идут на помощь Украине.

Еще очень важный для меня проект — это фонд моего друга по КВН Александра Пикалова. Когда началось полномасштабное вторжение, он создал фонд, и я раз в полгода собираю деньги у себя в телеграм-канале, чтобы отправить украинских детей в лагеря в Карпатах. Это дети из обстреливаемых территорий, которые остались в Украине. Зимой буду делать новый сбор. Уже думаю, какие будут лоты. Обычно это какие-то именные вещи: книги с автографами, открытки с подписями. Гоняюсь сейчас за Екатериной Михайловной Шульман, чтобы снять с нее какое-нибудь ожерелье.

— Спасут ли мамы этот мир?

— Материнская любовь и доверие спасут этот мир. Любовь — это базовое чувство, а ненависть — скажем так, навязанное. Я совершенно уверена, что женская любовь, всепрощающая женская мягкость и дипломатичность — это то, чего очень не хватает сейчас. Умение договориться, умение продолжать любить несмотря на то, что тебе кажется, что ты сейчас убьешь. И не надо думать, что есть люди, у которых таких моментов нет. Но ты всё равно выходишь из негатива через эту любовь. Ты прощаешь всё через любовь.

К сожалению, сейчас в России, как раньше бы сказали, «политика партии» по расчеловечиванию и ненависти. Поэтому я буду продолжать «топить» за любовь, уважение и разговор. Потому что молча ненавидеть, без обратной связи, — очень плохо, это неправильно.

У меня сколько таких случаев было, когда человек сам себя накручивает и не ждет ответа, потому что всё себе уже придумал. Но как только ты вступаешь с ним в контакт и делаешь это с любовью, доверием и желанием помочь, это ломает шаблоны. Потому что людям нужна эта любовь. Они очень соскучились по любви, по доверию, по объятиям.

И я в этом вижу какое-то тоже спасение, потому что я знаю, как это работает. Если почитать комментарии под выпусками нашей программы «Где я?», многие удивляются: «Где вы берете таких удивительных детей?» А они все такие сейчас! Ты только им раскрой чуть-чуть объятия и выслушай. И увидишь космос!

Рита Винокур:«Материнство и волонтерство — это не только про заботу о других, но и про стержень, который помогает не сдаваться»

Рита Винокур живет в США с 2019 года. Из России она уехала в 2016-м сначала в Беларусь, к будущему мужу. А спустя три года, уже вместе с мужем и маленьким сыном, они эмигрировали в Америку. С марта 2022-го Рита руководит волонтерской организацией RubikusHelpUA, помогающей украинцам эвакуироваться в страны Европы. Мама двоих сыновей и нерожденной в 2022-м маленькой дочки. На странице Риты в Facebook большое счастье и большое горе стоят рядом. Но Рита уверена, что в таком «немирном мире» люди имеют право, несмотря ни на что, быть счастливыми.

— Как получилось, что молодая женщина из далекой Америки становится руководителем большой волонтерской организации в Европе?

— Сначала нужно представить себе фермерскую одноэтажную Америку, где дома в один-два этажа, соседи, у которых пикап стоит, ружьишко висит, собачка бегает, как из кино. И вот наша семья живет в таком доме в Пенсильвании. В доме живут мама, папа и пятилетний Марёк, который пошел в местную школу, куда его по утрам забирает желтый автобус. Вот такая была у нас жизнь. И зимой 2022 года у меня не было предчувствия войны. С лета 2020-го всё наше внимание было приковано к Беларуси, происходящее там нас очень близко коснулось, и мы неотрывно следили за всеми событиями. А потом немного выдохнули, просто жили в своем маленьком американском мирке.

И тут — 24 февраля… Абсолютный шок и ощущение нереальности происходящего.

У меня очень много украинских друзей, даже с мужем мы познакомились в Киеве, в танцевальном лагере. И в первые дни войны я прошу всех своих друзей: «Шлите мне информацию, как можно помогать!» Я пытаюсь сделать из своего фейсбука такой информационный хаб, где собираю ссылки на проверенные сборы и программы помощи: что можно сделать из Америки и Европы, что собирать, куда отправлять, кому донатить? Я, наверное, неделю или полторы этим занимаюсь, и тут мне совершенно разные люди говорят: «Напиши Але Хайтлиной и Свете Водолазской. Они тоже помогают украинцам». Я написала — и оказалась в «Рубикусе».

— Как муж и сын отнеслись к вашей новой работе?

— Волонтерство отнимало вообще всё время, которое у меня было тогда. Я известный трудоголик, но таких проектов в моей жизни еще не было! Немного спасала разница в часовых поясах: сын был в школе полдня, к его возвращению Европа уже ложилась спать. Так что интенсивность моего волонтерского общения сильно снижалась, и я могла уделить время ребенку.

Мой муж, будучи настоящим белорусским патриотом, очень много волонтерил в 2020-м. Он работал, обеспечивал нашу семью, а всё остальное время посвящал помощи землякам. Первый год после начала белорусских протестов летом 2020-го мы его практически не видели. Поэтому он как-то сразу понял и принял тот факт, что теперь моя очередь. И с его стороны была одна сплошная поддержка и ощутимая помощь. Например, мы с ним на пару, как настоящие стартаперы, дома на кухне придумали справочник для переселенцев, которым люди пользуются до сих пор!

— В этот момент вы уже знали о своей беременности?

— В апреле 2022-го у нас в «Рубикусе» открывается новое направление: мы начинаем вывозить людей, едущих из оккупации. Нужно с нуля отстраивать все процессы, налаживать взаимодействие с волонтерами из России и стран Балтии. Впервые в жизни приходится искать деньги на аренду автобусов и оплату билетов. Я настолько этим занята, что вообще не замечаю, что беременна. И когда ближе к концу мая я это осознаю, думаю: «Здорово, супер, у нас будет ребенок!» Дома все радуются. Между собой называем малыша Малинкой, потому что в тот момент, когда доходят руки сделать тест, малыш уже примерно размером с малинку.

Беременность совсем не мешает мне волонтерить. Просто теперь, в перерывах между созвонами и заявками, я сижу трогаю живот и улыбаюсь. В состоянии концентрации и гиперфокуса проходит первый триместр.

В первую беременность я почему-то всё время боялась и мысленно готовилась к чему-то плохому. В 30 лет у меня диагностировали рак шейки матки, потом была операция, восстановление. Российские врачи пугали, что с таким возрастом и таким анамнезом всё что угодно может пойти не так. Но первая беременность и роды прошли настолько спокойно, что на этот раз я даже не думала, что может случиться что-то плохое. Поэтому новость была как гром среди ясного неба.

— Вы как-то анализировали, что могло стать причиной этой ситуации? Не могла ваша волонтерская работа как-то повлиять?

— Врачи сделали все необходимые исследования. К сожалению, у малыша изначально не было шансов: хромосомная мутация. Я человек, доверяющий доказательной медицине, поэтому мне, слава богу, даже в голову не пришло, что в этом может быть какая-то моя вина! Но, конечно, это было очень больно. И особенно когда я узнала, что это была девочка, а я очень хотела дочку.

— Как вы решились на новую беременность?

— Здесь, в Америке, если врачи не связывают потерю беременности с какими-то проблемами со здоровьем, разрешают снова беременеть. Не знаю, как у других, но меня не отпускало ощущение пустоты, которую просто необходимо было заполнить. Так появился у меня Гришуля. Это уже была наша общая «рубикусовская» беременность. Многие из коллег знали о том, что летом я потеряла мою девочку, и нового малыша, затаив дыхание, ждали всей командой.

— Каково это быть мамой грудничка, когда у тебя такая эмоционально тяжелая работа и большая ответственность за людей?

— Мне сказали тогда наши волонтерки: «Знаешь, Ритка, мы не заметили, как ты родила!» Я писала в чаты даже из больницы, когда уже вовсю шли схватки. И потом, кстати, было удобно: ты ночью просыпаешься кормить малыша и как раз с Европой синхронизируешься. А инструктажи для новых волонтеров вела прямо с Гришулей на руках. В «узких» кругах он немедленно получил прозвище «Строгий директор». В общем, до 7 октября 2023-го это была прекрасная мамская жизнь, которую отлично удавалось совмещать с весьма продуктивным волонтерством.

— События 7 октября в Израиле стали для многих огромным испытанием.

— 7 октября 2023-го я поняла, что чувствовали многие наши волонтерки весной 22-го. Тогда говорили: «Мы не можем дышать, нас накрывает, у нас панические атаки, мы кидаемся на стены, обнимаем своих детей и в них плачем». Это всё тогда мимо меня прошло, потому что я была на волонтерском адреналине. Но тут меня накрывает так, что я почти месяц не сплю. Пытаюсь не читать новости, но всё равно читаю. Мысленно я там, на месте каждой из этих израильских мам. Держу своего младенца, не отпускаю, плачу в пушистую макушку и не могу перестать думать о тех, других малышах... Когда у тебя на руках совсем младенец и бушуют гормоны, надо особенно беречься: все истории, связанные с детьми, гораздо острее воспринимаются. Спасалась тогда только рутиной: домашней, мамской, волонтерской.

— Можно ли во время войны быть счастливым?

— Война — это такой страшный дементор, который высасывает из тебя право радоваться жизни. Ты живешь с мыслью, что там война, — а я тут радуюсь, там война — а я тут беременею, детей рожаю. И вот это страшное чувство вины как будто бы запрещает тебе жить и радоваться своему хорошему. Ужасно тяжело, когда это приходится на период твоего материнства и младенчества твоих детей, потому что этот период создан для радости. Он гормонально так задуман, что ты должен быть постоянно в состоянии восторга от того, что твой малыш улыбнулся, сел, пополз.

Я себе сказала, что я не имею права пропустить жизнь моих детей и не радоваться ей из-за того, что где-то творятся очень страшные вещи. И я изо всех сил стараюсь держаться этой мысли, что это моя жизнь, и если я перестану ее жить и радоваться тому, что в ней происходит, то у этой войны просто появляется еще одна жертва.

И кстати, наши беженцы нас этому ежедневно учат. Они переезжают, выдыхают и через какое-то время начинают писать: «А мы туда ходили, вот это купили, вот это попробовали, вот туда съездили». И ты понимаешь, что они правы! Они живут свою жизнь, прям вгрызаются в нее и стараются радоваться каждому новому дню. И я этому у них учусь!

— Мамы спасут этот мир?

— Хочется красиво сказать, что да, потому что у нас большое мудрое материнское сердце и вот это вот всё. Но, если честно, я не очень верю в то, что с материнством нам дается мудрость. Скорее это какое-то понимание собственной силы: если я рожала 33 часа одного ребенка и 24 часа другого, неужели я не смогу ради какой-то задачи не поспать 33 часа? Если я просыпаюсь кормить шесть раз за ночь, значит, я и в чате шесть раз за ночь могу ответить. Материнство дает ощущение, что ты очень могучая. Могучая — от слова «могу». Так что не знаю, спасут ли мамы мир, но мамы могут как минимум постараться вырастить неплохих детей.