«Я не хочу говорить о ненависти. Ее и так очень много в нашей жизни. Говорить, как меня лупили по спине и били по лицу палкой? Зачем? Я человек верующий и хочу говорить о позитивных вещах», — так начинает свой рассказ Роман. В российском плену он был 3 года 1 месяц и 5 дней. На родной земле украинский защитник оказался только 6 мая 2025 года. В своем обмене он был самым старшим.
Юриспруденция и поэзия
«Я родился в далеком 1975 году в Луганске. Потом с родителями переехали в станицу Луганскую. Это 17 км от города», — говорит Роман. После школы он пошел учиться в Луганский политехнический колледж. Хотел стать юристом, поэтому поступил на отделение правоведения в Харьковский ВУЗ, где отучился пять лет. Однако романтическая натура Романа умела сочетать в себе две, казалось бы, непримиримые вещи: строгую букву закона и стихотворчество.
«Харьков — очень творческий город. До 2014 года там было 120 тысяч студентов. Это большое количество. Там были поэтические клубы, большое количество театров, как для 90-х годов, студенческие городки, хождение ночами под луной и листвой по паркам. Это всё подталкивало творить», — вспоминает он.
В непростое время, когда в стране свирепствовал большой и малый криминал, Роман Рузавин выбрал путь — защищать справедливость.
«Меня всегда тянуло к этому, может, не всегда получалось. В этой жизни сложно понимать, что хорошо, а что плохо. Бывает, некоторые поступки очень неоднозначны. Юриспруденция давала точные ответы в законных и подзаконных актах. Опираясь на них, можно дать себе и другим четкий ответ»,
— уверен Роман.
Учеба вдохновляла мужчину. Он вспоминает, что читали ему предметы самые «топовые» преподаватели, а учил логике один из лучших адвокатов СССР.
«Нас учили те, кто буквально при нас вносил изменения и поправки в Кодексы. Учеба меня поглощала. В целом студенчество — это лучшие годы жизни. Когда ты ответственный и в то же время такой шалтай-болтай», — говорит Роман.
По окончанию учебы он пошел работать в прокуратуру, потому что чувствовал, что нужно защищать права граждан своей страны. Первым местом службы был Меловской район Луганской области.

Роман Рузавин. Фото из личного архива
«Помню свой первый день работы. Это было 8 августа 1999 года. Подъезжая к прокуратуре, я увидел, что началось солнечное затмение. Просто померк свет и птиц прибило к земле. Всё затихло. Это длилось минуты две, но тогда я понял, что это какой-то знак», — говорит Роман.
Там Роман отработал два года, а в 2001 году перевелся в областной аппарат. Работал в общем надзоре за соблюдением законодательства в различных сферах.
«Употребляется слово «контроль», но на самом деле ты больше помогаешь людям, проверяешь, как законодательство работает в сфере торговли, ветеринарной службы, проверяешь, чтобы никто не брал взятки и выполнял свою работу четко», — рассказывает Роман Рузавин.
Однако и в этой бюрократической, бумажной работе поэту удавалось творить.
«Писал я стихи в детстве и юности. Моя компания состояла из бардов. Даже на работе, выходя из конторы в 21:00 или даже в 22:00, я находил возможность писать и читать», — вспоминает Роман.

Пророссийские протестующие у баррикад напротив здания СБУ в Луганске, 10 апреля 2014 года. Фото: Шамиль Жуматов / Reuters / Scanpix / LETA
Почему всё должно быть по закону
Роман Рузавин честно признается, что события Майдана зимой 2013 года были для него далеки и непонятны.
«Моя позиция не нравится многим. Но есть закон и его надо соблюдать. Если митинг разрешен, будь это Киев, Луганск или Херсон, то его проводить можно. Если нет — то под какими идеями он бы ни был, я считаю, что проводить его нельзя. Нужен порядок. Люди на Майдане имели право выступить и высказать свое мнение, но делать запрещенные действия — нет», — говорит он.
Начало организованных Москвой пророссийских митингов в Луганске Роман встретил на работе. Эти времена он называет «затмением в головах людей», сродни такому, какому он был свидетелем в 1999 году.
«Это была анархия. Люди объясняли это тем, что видят, что такое происходит во Львове, и типа: «Почему у нас нельзя? Мы тоже хотим захватить администрацию». Я говорил, что это точно так же неправильно, это незаконно и неправильно», — уверен Роман.
Здание прокуратуры пророссийские митингующие захватывали в мае 2014 года. В это время Роман работал в Ленинском отделе.
«Где-то небеса отвели меня от того, чтобы ни я, ни мои коллеги не проходили через «коридор позора», где могли плюнуть и ударить тебя. Однако именно мы приехали описывать те события после захвата.
Мне было мерзко смотреть на то, как они разворотили всё в здании, выбили окна и сломали аппаратуру. Это было просто дико. Толпа дикая и невоспитанная»,
— говорит Роман.
После этого толпа захватила здание местного СБУ и областной администрации. Работать стало невозможно. Рузавин взял отпуск и уехал с семьей в Харьков, а потом по звонку приехал в подконтрольный Украине Беловодский район и продолжил службу там, прошел серию люстраций. Однако реформа 2019 года круто изменила его судьбу.
Роман Рузавин остался в органах прокуратуры, однако в 2021 году подписал контракт с ВСУ. «Я решил послужить стране и в то же время дослужить до пенсии», — говорит Роман.
Поддержать независимую журналистику
Из подполковника в солдаты
Свою карьеру в армии Роман начал как обычный рядовой 53-й бригады ВСУ. Стал солдатом, хотя в прокуратуре уже имел звание подполковника.
«Прошел КМБ (курс молодого бойца. — Прим. ред.), как и все. Бегал с броником и автоматом. Все были молодые, крепкие парни, а мне было уже 46 лет. Но я старался. Когда же прибыл в часть — то занимался больше юридическими вопросами, хотя должность была «водитель-электрик»», — рассказывает мужчина. Роман добился того, чтобы ему написали заслуженных 24 года выслуги в прокуратуре, и хотел учиться на офицера.
«Быть простым солдатом было, конечно, не совсем приятно и удобно. Но Господь Бог мне, наверное, тогда сказал, что это только первый этап. Весь трэш начнется дальше», — рассказывает Роман.
Уже в должности бойца Роман увидел, как живут солдаты на передовой. Он вспоминает, что ситуация начала обостряться с 20-х чисел февраля 2022 года.
«300-е и 200-е были просто по нарастающей. Потом российские части зашли штурмом со стороны Луганска. Я в то время был при штабе в Волновахе», — рассказывает о прошлых событиях мужчина. Он говорит, что была опасность захода диверсионных групп и все выходили в боевое дежурство, в то время как руководство эвакуировалось.
Однако штаб бригады попал в окружение и Роман оказался в плену у россиян при попытке вырваться в районе Хлебодаровки.

Пророссийские вооружённые люди в захваченной областной прокуратуре Луганска, 30 апреля 2014 года. Фото: Василий Федосенко / Reuters / Scanpix / LETA
Клятва верности
«Так началась моя история как пленного. Было Старобешевское СИЗО, потом ИВС, потом УБОП, потом Еленовка. Потом Донецкое СИЗО, Горловка, а финиш этого «триумфального шествия» — в Торезе. Оттуда меня обменяли», — рассказывает Роман Рузавин.
Вспоминая в хронологической последовательности все события, мужчина сознательно упускает самые страшные случаи и говорит о приятных моментах. Роман говорит, как, к примеру, в Старобешево у одного из пленных оказались деньги, которые не забрали на обыске. Пришлось давать взятку инспекторам, которые купили сосисок и лаваш. В УБОПе постоянно вытягивали на допросы. Роману пришлось признаться, что он военнослужащий, хотя до этого пытался скрыть этот факт. В Еленовской колонии находился он в четырехместной камере вместе с двенадцатью пленными сотрудниками правоохранительных органов и пенитенциарной системы, где очень подружился с другим прокурором.
В следующей 6-местной камере находилось 32 человека. «Там было тепло, но спать негде. Спали по очереди, а из веселого могу вспомнить то, как из хлеба сделали шахматы и шашки. Мне как некурящему был бонус в виде конфет из посылки сокамерника», — говорит Роман. Однако это были немногие позитивные моменты. На самом деле были мучения, физическая боль и жизнь в условиях полной антисанитарии.
«Вспоминаю такой момент. Меня пригласил начальник Еленовской колонии. Хотелось ему посмотреть на сотрудника прокуратуры, тем более я был в том же звании, что и он», — рассказывает Роман. В кабинете у него спросили, почему в 2014 году он не остался на оккупированной территории и не стал работать под флагом так называемой «ЛНР». «Я давал присягу один раз одному народу. Ему служил и изменять не собирался», — ответил Роман и в ответ получил угрозу перевести в камеру к простым военнослужащим и ужесточить режим содержания. В Торезе же за аналогичный ответ на вопрос оперативные сотрудники Роману разбили лицо.
«Я не могу же присягать на верность второй, третий, пятый раз разным народам. Но понял, что после таких ответов до обмена я могу просто не дожить»,
— говорит он.
В Горловской колонии Роман Рузавин пробыл дольше всего.
«Начало было не впечатляющее. «Приемка» была такая жесткая, что я четыре дня отходил и еле поворачивался с боку на бок. После Донецкого СИЗО приятно удивили объемы еды. А потом привыкли к тому, что нас бьют, когда мы идем кушать. Выходим — тоже бьют. Зато была хорошая литература в библиотеке», — сообщает освобожденный защитник Украины.

Российские военнослужащие без знаков отличия в Волновахе Донецкой области, 11 марта 2022 года. Фото: Александр Ермоченко / Reuters / Scanpix / LETA
Творческое вдохновение и религиозные группы
Роман Рузавин убежден, что только благодаря решению не останавливаться в духовном развитии его психика сумела перенести тяготы неволи.
«Люди везде разбиваются по группам, взглядам и убеждениям. Я познакомился с хорошими людьми, которые занимались английским, и совершенствовался там. Это была просто отдушина: я получал удовольствие, когда от инспекторов слышишь только мат, а сам говоришь красивые слова, да еще и на английском, и пытаешься их запомнить. Это драйв для мозга», — говорит Роман. Также для него как православного человека было важно общаться с единомышленниками. В общении с единоверцами он проводил дни, молясь за скорейшее освобождение всех военнопленных, и познавал бога.
«Это поддерживало, давало сил и помогало. Мы изучали христианские писания и истины», — говорит он.
Однако особым видом релаксации для Романа были поэтические вечера, которые организовывала группа заключенных. Порой выбиралась общая тема и нужно было каждому сочинить стихотворение в течение недели, порой задавалась первая строка. Так смысл обрастал словами, словно кость жилами, и рождалось произведение.
«Иногда получалось, иногда нет. Иногда я сочинял что-то юмористическое, иногда серьезное», — говорит Роман. По его словам, хотелось писать о свободе, а получалось о том, что болит внутри, и о желании вырваться из неволи.
Среди поэзии Романа много автобиографического. Он одинаково честно и вдохновенно рифмует строки о своем детстве и о кражах гуманитарных посылок. Фурор же в горловском бараке вызвал стих Романа о военнопленных, которые погибли при этапировании в российском самолете. Начинаясь с обращения от имени одного из погибших к супруге строкой «Однажды ты проснешься и вспомнишь обо мне», произведение до самого финала держит в напряжении и передает трагедию нашего народа через призму одной семьи.
«Во мне что-то встрепенулось, когда я писал. Чиновники заученными казенными фразами сообщают родным о том, что их сыновья или мужья погибают или пропадают без вести. Эти сухие строки не передают всей боли, но пронзают каждого насквозь. Всё это приходит в наши семьи, наши дома, и очень хотелось, чтобы это всё прекратилось», — говорит Роман.
Цитата из стихотворения:
…Посмотришь мутным взглядом на фото, на стеллаж,
На ворох писем рядом: в нём сотни слов и фраз,
Там есть одно такое, его я не писал,
Холодное, сырое, как снег, что на земль пал.
В нём вбито монотонно, как спине кнутом,
Что «пленный N-ов не долетел в Ростов,
Борт, номер неизвестный, перевозил этап,
Случайная ракета пошла на перехват.
Мы, как и вы, в печали, безмолвствуем, скорбим,
Когда пришлют останки — вам позже сообщим»…
По его словам, творчество помогало пройти через все испытания. Поэзия была светом в конце туннеля, знаком того, что кроме плотских желаний, унижения, насилия, есть что-то светлое, то, к чему нужно стремиться.
«Вера в Бога, поэзия, друзья, которые были как в колонии, так и на свободе, которые верили, нуждались во мне и молились, чтобы я оказался на свободе», — уверен Роман.

Российский военный патрулирует тюрьму в Оленовке, Донецкая области, 29 июля 2022 года. Фото: AP Photo / Scanpix / LETA
Дворник — неплохая профессия
Роман с улыбкой повторяет древнюю мудрость о том, что если хочешь рассмешить Всевышнего — расскажи ему о своих планах.
«Планы есть, но они небольшие, потому что я реально не знаю, где буду жить и кем работать. Более того, я поговорил в колонии Тореза с парнем, который работал дворником на Крещатике, и понял, что это тоже неплохая профессия. После того, что мы прошли в плену, — не вижу ничего оскорбительного в любой профессии», — смеется Роман.
Он говорит, что друзья обещают ему помочь с восстановлением в прокурорской должности или на госслужбе; также он может вести и адвокатскую деятельность, защищая, к примеру, права военнослужащих.
«Это всё наброски. Буду действовать так, как укажет Бог. Скажет пойти в монастырь и быть монахом — так и сделаю, скажет быть дворником — буду дворником», — заявляет Роман.
Делайте «Новую» вместе с нами!
В России введена военная цензура. Независимая журналистика под запретом. В этих условиях делать расследования из России и о России становится не просто сложнее, но и опаснее. Но мы продолжаем работу, потому что знаем, что наши читатели остаются свободными людьми. «Новая газета Европа» отчитывается только перед вами и зависит только от вас. Помогите нам оставаться антидотом от диктатуры — поддержите нас деньгами.
Нажимая кнопку «Поддержать», вы соглашаетесь с правилами обработки персональных данных.
Если вы захотите отписаться от регулярного пожертвования, напишите нам на почту: [email protected]
Если вы находитесь в России или имеете российское гражданство и собираетесь посещать страну, законы запрещают вам делать пожертвования «Новой-Европа».