В марте этого года малоизвестное издательство «Евразийское книжное агентство» выпустило двухтысячным тиражом роман, который вряд ли мог бы рассчитывать на допечатку и статус бестселлера. Увесистый, дорогой по российским меркам двухтомник, написанный несколько подзабытым автором. Подзабытым в том числе потому, что в эпоху, требующую от российского публичного интеллектуала занять конкретную сторону, он отказывается это делать и раздражает оба лагеря рассуждениями о неуместности упрощений и «суетливого разговора».

«Чтобы свои взгляды подробно изложить, мне потребовался роман… В соцсетях невольно подчиняешься правилу — говорить быстро и просто. И кажется, что этого достаточно: мол, если взгляды ясные, то их изложить несложно… Но если думаешь несколько сложнее — как быть?» — сетует писатель и художник Максим Кантор в интервью Вадиму Левенталю, редактору двухтомника «Сторож брата», который стал первым в литературной карьере Кантора после восьмилетнего перерыва.

Через сюжет об оксфордском профессоре, который едет в современную Москву, чтобы помочь своему заимевшему проблемы с законом брату, читателя втягивают в тысячестраничную рефлексию о войне, родине, гуманизме и распылении идентичности. В веренице бесконечных диалогов и риторических вопросов взгляды Кантора — человека, определяющего себя одновременно как коммуниста, католика, русского европейца, и критикующего все возможные политические силы, — возможно, и вправду несколько проясняются. Потому Кантор, проживающий на острове Ре в западной Франции, очевидно, и выбрался в небольшое турне по России к выходу романа.

В России — по крайней мере, в Москве и Санкт-Петербурге, — нашлась аудитория, готовая посвятить свое время изучению канторовских переживаний и обсудить их с литератором вживую: в малолюдной камерной обстановке, в книжном магазине и рюмочной.

28 марта общественное движение «Зов Народа», использующее в качестве логотипа герб Российской империи, отправило в Следственный комитет просьбу о проверке Кантора по трем уголовным статьям (о реабилитации нацизма, оправдании терроризма и призывах к экстремистской деятельности), признании его иностранным агентом, а также проверке той самой московской рюмочной. Затем в продвижение писателя включился научный сотрудник Института российской истории РАН Александр Дюков, в телеграм-канале которого за последнюю неделю появилось 28 публикаций про Кантора.

Параллельно причислить литератора к иноагентам и внести его книгу в перечень экстремистских материалов призвал пропагандист Армен Гаспарян, а его коллега Эдвард Чесноков и вовсе отправил в СК заявление «с просьбой возбудить дело по русофобскому высказыванию Кантора». «Царьград» выпускает статью о презентации «Сторожа брата» в Москве с заголовком «Русские опешили» (иллюстрируя факт народного возмущения наличием под новостью в канале «Культурный фронт Z» 80 смайликов «взрыв мозга»), а особенно усердствует почему-то издание «Абзац», где эксклюзивно публикуется то самое обращение «Зова народа», несколько колонок о Канторе и его редакторе, а также антисемитский комментарий серийного доносчика Виталия Бородина о планах обратиться в прокуратуру из-за книги Кантора 2008 года:

«По фамилии Вадима Левенталя прямо понятно, почему он поддерживает русофоба. Я давно считаю, что нам нужно вводить реестр, где числились бы все имена людей, которые поддерживают русофобский режим. Как говорится, страна должна знать своих героев», — сказал Бородин.

Пока что единственным практическим итогом доносов и травли стала отмена творческой встречи с Кантором в Санкт-Петербурге, но промежуточных выводов по этому кейсу можно сделать много.

Не совсем понятно, почему новость о выходе романа и приезде Кантора в Россию многими СМИ и публичными персонами была преподнесена как «возвращение», — хотя никаких заявлений на этот счет Кантор не делал и от немецкого гражданства не отказывался. Однако по некоторому изменению его риторики в последнее время действительно может сложиться впечатление, что это — необходимый для интеллектуала-эмигранта шаг на пути к налаживанию связей с РФ.

В 2017-м году художник находился в список «100 русофобов года», который тогда составил «Царьград», — и, в логике ультрапатриотов, титул был вполне заслуженный.

Как публицист, литератор и художник Кантор всегда был критичен к действующей власти: в его дебютном романе «Учебник рисования» (2006) Путин назван «рыбоволком», намеревающимся очаровать массы национализмом, события 2014 года он описывал как «патриотическую истерику», в порыве которой «толпы дегенератов славили империю», выпустил книгу под названием «Когда закончится путинская Россия» и создавал идеологически недвусмысленные картины: например, «Коричневую весну» (2016).

Но из остальной «антипутинской креативной среды» Кантора выделяло его резко критичное к ней отношение. В «Учебнике рисования» Путин, возможно, и «рыбоволк», но возвысил эту фигуру именно «воровской либерализм» и продажная «гламурная интеллигенция», которая лицемерно пытается противопоставить себя классу «патриотов».

Он также занял нишу русскоязычного культурного пессимиста западного типа, проживая в Европе с 1992 года и «изнутри» критикуя глобалистские тенденции. В 2021 году в «Коммерсанте» вышло огромное эссе Кантора «Сумерки Европы», где он писал о кризисе европейской цивилизации из-за недостатка политической воли, мистицизме «мультикультурности» и утрате Европой «облика морального человека». Литератор был крайне скептичен в отношении концепции развития России «по европейскому пути» и ее попыткам стать частью объединенной Европы: «Желание, противоестественное даже геометрически — большое не может быть частью малого».

То есть, несмотря на отторжение партийности и уже давно сложившуюся репутацию критика Путина, во многих вопросах (как минимум двух ключевых: критике современного Запада и российских либералов) Кантора можно назвать попутчиком тех реакционных сил, которые пытаются формировать интеллектуальный климат современной России. Это объясняет, почему «Сторож брата» вышел в «Евразийском книжном агентстве» под редакцией Левенталя — участника движения «Союз 24 февраля», которое в декларации провозгласило своей целью слияние литературы с государственной военной пропагандой.

На вопрос о причинах конфликта Максим Кантор в декабре 2024-го отвечал, что «в одиночку войну затеять нереально» и что «для игры в футбол требуется 22 игрока» — из-за чего сводить всё к «одному человеку» было бы контрпродуктивно. Опять же, его некогда постоянное присутствие в соцсетях с резкими комментариями про «50 оттенков быдла» сменили длинные рассуждения про сложность взглядов: «Сейчас я многое бы сказал иначе — или промолчал бы. Сейчас мне стыдно за суету, соцсети я давно оставил. Было бы удивительно, если бы я остался прежним. Эти десять лет изменили многое», — в конце марта рассказывал Кантор резко провоенной «Литературной газете».

В 2015-м игрок на футбольном поле был один, и его поступки публицист оценивал во вполне рациональных категориях: «Путин, организовавший бойню на Донбассе, уверяет мир, что эта бойня устроена ради будущих поколений… Ну, подавили, вразумили, уничтожили, завоевали опять. Вот, воцарился “русский мир” на вразумленных территориях. А что будет дальше на этих территориях происходить?... Этого ни диктатор, ни его окружение не знают». Однако в 2025-м картина мира меняется: на арене появляются «древние исторические алгоритмы, властно напомнившие и о времени Второй мировой, и о временах Петра и Мазепы, Сталина и Бандеры», возникают параллели с Алжирской войной, а изначальный виновник торжества невольно отходит на второй план. В то же время перспектива успешного проведения персональной выставки Кантора в Пушкинском музее, о которой он говорит в том же интервью, становится чуть более вероятной.

Действительно, кажется, что человек с таким взглядом на происходящее мог бы вполне органично вписаться в культурную жизнь России 2025 года: обозначив свой отказ от резкой «журнальной полемики», продолжая критиковать западный неолиберализм и усложняя военный нарратив аргументами о 22 игроках и «братстве в небратском мире». Даже в одиозной прилепинско-пелевинской конфигурации современной русской литературы он мог бы занять свою нишу.

Однако случиться тому не суждено.

Любые рассуждения про сложность взглядов, требующих разъяснений через роман, оказываются несостоятельны в ситуации, когда для культурных арбитров куда более важен тот самый «суетливый разговор». Среди Z-СМИ и блогеров, которые за последнюю неделю разразились призывами к возбуждению против Кантора уголовных дел, «Сторожа брата» прочел, видимо, только Александр Дюков. В своем канале он несколько раз опубликовал вырванные из контекста фрагменты художественного произведения с комментариями в духе «содержательно текст абсолютно неразличим с антироссийской пропагандой экстремистского “Форума свободных государств ПостРоссии”».

Он упоминается почти во всех свежих обличительных статьях про Кантора, поскольку в одном из включенных в книгу писем есть контроверсивный монолог с риторическими вопросами вроде «Надо ли считать русских — людьми?» и сравнением России с «дном в сакральном понимании».

Если прочесть пресловутое письмо целиком, легко понять, что автор намеренно провоцирует читателя и вовлекает его в некий абсурдистский поток сознания, где Америка — это рай, Кремль отдельно от остальной России входит в Европу, а русский человек — «коряво сляпанное существо с длинным вялым туловищем и неаккуратно пришитыми конечностями».

Зачем Кантор в далеких 2000-х использовал именно этот публицистический метод — вопрос стиля, но явно не повод дробить архивные статьи на цитаты для их последующей пересылки в прокуратуру и следственный комитет. Однако именно по таким принципам «культурный арбитраж» в современной России и работает, и не в последнюю очередь из-за допуска к этому процессу активистов-доносчиков и сочувствующих им медиа.

У них нет никаких, даже тоталитарно-пропагандистских представлений о том, как должна функционировать культура и каких идеологических целей должны достигать допущенные к ней фигуры (в условном сталинском понимании — «инженеры человеческих душ»). Однако есть уверенность, что их благополучие и востребованность в путинской России 2020-х зависит от интенсивной охоты на ведьм и регулярного производства «антирусофобских» текстов и обращений. Это, в общем, объяснимо: упомянутое движение «Зов народа» смогло за несколько лет разрастись до межрегиональной организации именно за счет того, что совместно с Екатериной Мизулиной занималось укреплением «духовно-нравственных ценностей» через сочинение доносов на музыкантов и писателей.

Наличие подобных стимулов делает возвращение в Россию крайне непривлекательным даже для умеренных фигур вроде Максима Кантора, поскольку доносчиков и реакционные СМИ не интересует перемена его взглядов за последние годы и готовность сотрудничать с провластными издательствами и редакторами. Намного важнее для них, что в книге семнадцатилетней давности он позволил себе «оскорбительные заявления в адрес России», а весной 2022-го провел в Люксембурге выставку «Изнасилование Европы».

Ведь в противном случае разбираться в сложности идеологических позиций, читая между строк тысячестраничные романы, вряд ли кто-то будет: здесь речь идет о создании русофобских реестров и прекращении «либеральной вакханалии», для чего все средства хороши.

История вокруг Кантора особо показательна в свете «намерений» Кремля устроить «послевоенную оттепель». О таких планах на прошлой неделе «Верстке» рассказали источники из администрации президента: в случае заключения мирного соглашения власти якобы рассматривают упрощение снятия статуса «иноагента», возвращение на родину части публичных релокантов и возвращение в эфир «Первого канала» Ивана Урганта.

Реализацию этого сценария трудно представить при столь масштабной индустрии доносчиков и общественных организаций «обиженных патриотов». О реальных изменениях во внутренней политике можно будет судить по тому, насколько охотно Кремль продолжит прислушиваться к их призывам к репрессиям и финансировать их деятельность в целом.