Уходим красиво: как Россия добровольно отказывалась от военных баз

Все описанные в тексте эпизоды сворачивания военных объектов, передачи территорий или сдачи их в аренду произошли при Владимире Путине. Когда российская экономика уверенно росла в первой половине 2000-х годов, Москва сделала ряд шагов, демонстрирующих способность идти на компромиссы в решении международных вопросов.

Российское руководство свернуло военное присутствие на ряде бывших советских военных баз, что позволило сэкономить средства и снизить внешнеполитическую напряженность. Одним из самых заметных шагов стало закрытие базы Камрань во Вьетнаме, которую СССР арендовал с 1979 года. В годы холодной войны эта морская база имела стратегическое значение в регионе. К концу 90-х база фактически не использовалась, и ее содержание стало слишком затратным: продление аренды требовало более 200 миллионов долларов ежегодно. В итоге российское руководство решило досрочно от нее отказаться.

Начальник Генерального штаба России Анатолий Квашнин объяснял закрытие военной базы во Вьетнаме изменениями в международной обстановке и технологическим прогрессом в военной сфере, которые сделали дальнейшее присутствие российских войск в этих регионах нецелесообразным.

Тогда же по инициативе Кремля была закрыта и советская станция радиоперехвата Лурдес на Кубе.

В интервью для Wall Street Journal в 2002 году Владимир Путин подчеркивал, что решение о закрытии российских военных баз на Кубе и во Вьетнаме было не личной инициативой, а результатом взвешенных решений военных и спецслужб, в том числе Генштаба. Он заявил, что в случае с Кубой инициатива исходила от самих военных, а уход из Камрани был логичным шагом, учитывая позицию вьетнамского руководства и отсутствие практического использования базы в течение почти десяти лет. Эти шаги, по его словам, отражали новое видение будущего, в котором Россия не рассматривала США как врага, а стремилась строить партнерские отношения в рамках антитеррористической коалиции.

Вскоре за кубинским и вьетнамским эпизодами последовал вывод российских военных из Балкан. В конце 1990-х Россия участвовала в миротворческих миссиях в Боснии и Косове вместе с НАТО, но к 2003 году сочла это неэффективным с точки зрения затрат. Более того, в российском Министерстве обороны усилилось понимание, что роль Москвы в балканских процессах и без того снижается, а внутри страны существовала потребность в концентрации ресурсов на собственной обороноспособности. К середине 2003 года российские подразделения полностью покинули территории Боснии и Косова.

Резонансной оказалась история со сдачей военных баз в Грузии. С момента распада СССР в республике оставались четыре российские базы, одна из крупнейших — Вазиани под Тбилиси. Грузия при поддержке Запада добивалась скорейшего вывода российских войск. Россия была связана стамбульскими соглашениями 1999 года, по которым Москва обещала уйти не только из Грузии, но и из Приднестровья. С 2001 по 2007 годы Россия поэтапно вывела войска из баз в Грузии, включая Вазиани, Батуми и Ахалкалаки. Также было заявлено о закрытии объекта в Гудауте (хотя фактически там остались военные под видом миротворцев, так как Гудаута находилась в непризнанной Абхазии). Кремль ссылался на стремление улучшить отношения с Западом и соседними государствами.

Еще одним заметным эпизодом стало прекращение использования российской радиолокационной станции (РЛС) в Габале, расположенной на севере Азербайджана. Эта станция раннего предупреждения о ракетном нападении была важна со стратегической точки зрения в годы холодной войны, но к 2012 году переговоры с Баку о продлении аренды зашли в тупик из-за резкого повышения запрашиваемой арендной платы. К тому моменту Россия уже ввела в строй новые РЛС на своей территории (например, в Краснодарском крае). В результате договор по Габале не продлили, и российские военные покинули объект. Аналогично в 2008 году были свернуты оставшиеся соглашения с Украиной по совместной эксплуатации радарных станций в Севастополе и Мукачево (Западная Украина): после распада СССР Москва несколько лет пользовалась данными украинских станций, но к середине 2000-х посчитала этот вариант ненадежным и начала строить новые РЛС у себя.

В 2000-е годы Кремль переосмысливал свою военную стратегию и решил сосредоточиться на укреплении позиций в зонах, которые считались приоритетными. Особенно это касалось постсоветского пространства: Россия сохранила крупную базу в армянском Гюмри, а также модернизировала авиабазу Кант в Киргизии, которая начала полноценно функционировать с 2003 года в рамках Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ). В Таджикистане, где исторически размещалась 201-я мотострелковая дивизия, в середине 2000-х годов она была преобразована в полноценную военную базу, ставшую одной из крупнейших за рубежом. Эти базы служили как опорные точки для борьбы с терроризмом и наркотрафиком, особенно в контексте нестабильной ситуации в Афганистане.

Россия сохранила военное присутствие в Приднестровье и продолжила арендовать отдельные объекты — например, космодром Байконур в Казахстане. Примерно с середины 2000-х годов началась и ремилитаризация российской Арктики: Москва, таким образом, не отказывалась от военной силы, а пыталась ее перераспределить.

Пашни под китайским флагом: земля в аренду

Параллельно с упорядочением военных объектов Россия ставала сдавать собственные территории в долгосрочную аренду или формально передавать соседним странам спорные участки.

Уже в 2010 году был продлен советский договор (1962 года) с Финляндией по Сайменскому каналу — до 2063 года. Условиями соглашения строго запрещалось любое военное применение канала, в то же время финские законы распространялись на его арендованный участок, а российские суда сохраняли право свободного прохода. Примечательно, что, несмотря на войну в Украине и вступление Финляндии в НАТО, сотрудничество Москвы с Хельсинки по использованию канала сохранилось. Этот пример показывает, что российское государство всё еще способно к точечным межгосударственным договоренностям для поддержки экономической выгоды и сотрудничества.

Еще громче обсуждались проекты по аренде сельскохозяйственных земель и лесного фонда, в особенности в Сибири и на Дальнем Востоке. С начала 2000-х власти Хабаровского края, Забайкалья и Еврейской автономной области стали заключать контракты с китайскими компаниями, заинтересованными в выращивании сои, зерновых, овощей и других культур на фактически не используемых российских угодьях. По некоторым оценкам, в 2010-е годы китайцы арендовали сотни тысяч гектаров земли, а в прессе попадались цифры и под миллион гектаров.

но власти указывали на низкую заселенность и неосвоенность дальневосточных земель, полагая, что приход иностранного капитала активизирует экономику.

Схожие механизмы применялись и в лесной отрасли: китайские компании получали долгосрочные концессии на вырубку и последующую переработку древесины, а заодно брали на себя обязательства по охране лесов от пожаров и их восстановлению. При этом в ряде регионов звучали жалобы на чрезмерный прессинг иностранных арендаторов, возможные экологические нарушения и слабый государственный контроль. Тем не менее Кремль в целом относится к таким арендным сделкам достаточно спокойно, рассматривая их как инструмент привлечения инвестиций и развития отдаленных регионов. В свою очередь, представители региональных властей делали акцент на том, что земли сельскохозяйственного назначения можно лишь брать в аренду на определенных условиях.

Как спорные земли уходили за границу

Одним из наиболее проблематичных пограничных споров стала проблема Курильских островов. В 2000–2008 годах Россия и Япония активно обсуждали мирный договор: в 2001 году подписано Иркутское заявление о продолжении переговоров на базе декларации 1956 года (Советско-японская декларация 1956 года — документ, восстановивший дипотношения между СССР и Японией; предусматривал передачу Японии Шикотана и Хабомаи после подписания мирного договора. Мир так и не был заключен. — Прим. авт.). В 2003 году принят совместный план действий, а в 2004–2005 годах Путин подтвердил готовность передать Шикотан и Хабомаи, однако Япония настаивала на всех четырех островах (то есть еще Итуруп и Кунашир). Инцидент с японской шхуной в 2006 году, завершившийся гибелью рыбака, обострил ситуацию. В дальнейшем достичь компромисса не удалось, позиции сторон оставались непримиримыми. С 2022 года Россия официально прекратила переговоры, обвинив Японию в недружественных действиях. На сегодняшний день территориальный спор остается нерешенным, а перспективы заключения мирного договора заморожены.

В отличие от ситуации с Японией, с Китаем России удалось урегулировать противоречия. Серьезным шагом стало соглашение о передаче Пекину части территорий на реке Амур. Это было продолжение советской политики нормализации отношений, начавшейся после вооруженного конфликта на острове Даманский в марте 1969 года. Тогда спор о границе на Уссури вылился в боевые столкновения, в которых погибли 48 советских пограничников и, по разным оценкам, до тысячи китайских военнослужащих. Напряженность сохранялась до конца 1980-х годов, и лишь в 1991 году, уже при Михаиле Горбачеве, был подписан новый договор о государственной границе. Он урегулировал около 98% спорных участков: остров Даманский отошел Китаю, но претензии Пекина сохранялись еще к двум территориям — острову Тарабаров и части острова Большой Уссурийский.

Передача этих оставшихся участков общей площадью около 375 квадратных километров была закреплена в российско-китайском соглашении, подписанном в 2004 году и окончательно реализованном в 2008 году.

Решение Владимира Путина «отдать» острова было не спонтанным: оно завершало длительный процесс пограничного урегулирования, начатый еще в советскую эпоху. Это вписывалось во внешнеполитический курс начала 2000-х, когда Россия пересматривала масштабные геополитические амбиции, унаследованные от СССР, и стремилась к более прагматичному и реалистичному взаимодействию с соседями. Как и в случае с военными базами за рубежом, передача территорий Китаю воспринималась как попытка закрыть конфликтные страницы прошлого.

На самих островах не было постоянного населения. Однако на российской части Большого Уссурийского находились около 15 тысяч дачных участков хабаровчан, а также сенокосные угодья.

Внутри страны решение вызвало протесты. В мае 2005 года в Хабаровске несколько сотен человек вышли на акцию против передачи островов. В митинге участвовали представители самых разных политических сил — от СПС до национал-большевиков. Один из активистов, Рэм Латыпов, резко высказался о реакции местных жителей: «Меня удивляет, что Путин не отдал китайцам и Хабаровск, но если мы будем молчать, как бараны, то когда-нибудь отдаст». Против передачи территорий активно выступали два региональных лидера — губернаторы Приморского края Евгений Наздратенко и Хабаровского края Виктор Ишаев. Последний распорядился построить понтонный мост на остров Большой Уссурийский, часовню в память о защитниках границы и ограничивал доступ китайских граждан в регион. Владимир Путин, в свою очередь, видел в заключении соглашения шанс для развития регионального сотрудничества двух стран.

Несмотря на протесты, соглашение было реализовано.

Кроме того, в 2010 году Москва подписала соглашение с Осло о разграничении морских пространств в Баренцевом море и Северном Ледовитом океане. Согласно этому договору, Россия признала за Норвегией права на примерно 80 тысяч квадратных километров спорной акватории — около 12% от той территории, на которую ранее претендовала российская сторона. Документ стал итогом десятилетий переговоров и вызывал оживленные споры внутри страны, особенно на фоне обсуждения возможных запасов нефти и газа на арктическом шельфе. Но логика соглашения была прагматичной: как для России, так и для Норвегии закрепление границ означало создание правовой базы для георазведки и инвестиций. Тогдашний президент Дмитрий Медведев подчеркивал, что подписание соглашения «открывает новую страницу» в отношениях с Норвегией. На момент заключения договора активное несогласие выражала лишь КПРФ, обвиняя руководство страны в односторонних уступках и отказе от стратегически значимого участка шельфа.

Заключенное соглашение следует рассматривать не в изоляции, а как часть более широкой арктической стратегии России. Параллельно Россия активизировала подачу заявок в ООН на расширение границ шельфа. Ключевая задача — признание за Москвой прав на обширные участки арктического дна за пределами 350 морских миль от береговой линии. Ключевой аргумент — геологическая связанность арктических хребтов, таких как хребет Ломоносова, с российским материком, что должно, по мнению российских специалистов, позволить увеличить зону юрисдикции почти до 650 миль. В 2007 году российские батискафы в рамках научной экспедиции даже опустились на дно Северного Ледовитого океана и установили флаг России на дне у Северного полюса. Этот жест вызвал острую реакцию у других арктических государств — США, Канады, Дании и той же Норвегии.

В таком контексте соглашение с Норвегией выглядело не просто жестом доброй воли, а выверенным компромиссом. Оно позволяло России продемонстрировать готовность к правовому урегулированию споров и тем самым укрепить свою позицию в ООН по более масштабной заявке на арктический шельф. Совместное освоение ресурсов в четко определенных границах рассматривалось как более выгодная альтернатива спорам, тормозившим развитие региона.

Подобная прагматическая логика прослеживалась и в вопросе о передаче Азербайджану нескольких сельских территорий и пастбищ в Дагестане. В период с 2011 по 2013 год проходило согласование, в результате которого Азербайджану отошли два небольших села (Урьян-Уба и Храх-Уба) и участок пограничных земель, включая половину водозабора реки Самур (всего около 30 кв. км). Договоренность между Россией и Азербайджаном о передаче приграничных территорий в Дагестане подверглась жесткой критике со стороны как КПРФ, так и представителей лезгинской общественности, дагестанских политиков и ученых. КПРФ обвинила власти в игнорировании интересов российских граждан и территориальной целостности. Поддержанные местными общественными организациями жители анклавов Храх-Уба и Урьян-Уба митинговали, отказывались от азербайджанского гражданства и требовали от Москвы соблюдения конституционных прав. По сообщениям СМИ, президент Дагестана Муху Алиев в 2010 году открыто выступил против передачи части дагестанских территорий Азербайджану и в ходе переговоров в Баку вступил в резкий конфликт с министром иностранных дел России Сергеем Лавровым. Как утверждали региональные СМИ, Алиев в лицо заявил Лаврову: «Я думал, что вы министр иностранных дел России, а оказывается, вы азербайджанский министр». По словам экспертов и дагестанских политиков, именно эта позиция стоила Алиеву президентского поста. После его ухода договор о демаркации границы был подписан уже при его преемнике Магомедсаламе Магомедове в кулуарной обстановке.

Но власти России и Азербайджана предпочли заключить соглашение и тем самым снять повод для возможных пограничных конфликтов в будущем.

Важно отметить, что в

С точки зрения внутреннего права, эти уступки не воспринимались как нарушение территориальной целостности, поскольку оформлялись через международные соглашения и ратифицировались парламентом. Именно в таком правовом механизме — юридически оформленном компромиссе с отсрочкой решения — может заключаться выход и для нынешнего конфликта.

Возможен ли компромисс сейчас?

В ходе переговоров между Россией и Украиной в Стамбуле в марте — апреле 2022 года вопрос о статусе Крыма, Севастополя и отдельных районов Донецкой и Луганской областей (ОРДЛО) поднимался как одна из ключевых и наиболее спорных тем. В проекте украинской стороны от 17 марта Украина настаивала на сохранении формулировки о своей нейтральности в пределах международно признанных границ, что включало Крым и Севастополь, однако российская сторона сочла такую позицию неприемлемой, настаивая на том, что «границы изменились» после 2014 года, и потребовала их признания как территорий Российской Федерации, а также признания независимости «ДНР» и «ЛНР» в границах Донецкой и Луганской областей
. В коммюнике по итогам раунда от 29 марта был зафиксирован более компромиссный подход: предусматривалось, что стороны фиксируют стремление урегулировать вопрос Крыма и Севастополя в течение 10–15 лет путем двусторонних переговоров, а вопрос ОРДЛО предполагалось вынести на обсуждение на уровне глав государств
. Однако в последующем проекте от 15 апреля российская сторона вновь включила положения о безусловном признании Крыма и Севастополя субъектами РФ и признании независимости «ДНР» и «ЛНР», тогда как украинская сторона решительно отвергла включение этих пунктов в текст соглашения, настаивая на их вынесении за рамки договора о нейтралитете и гарантиях безопасности.

Вопросы территориальных претензий России к Украине рассматривались и в проекте «100 дней после Путина». Это инициатива группы российских юристов, специалистов по международному, конституционному, избирательному праву и правам человека, разработанная под эгидой Центра «Мемориал». Проект предлагает набор шагов, которые могут быть предприняты в первые сто дней после смены власти в России, включая мирное урегулирование с Украиной.

Что касается территориальных споров, авторы проекта подчеркивают: несмотря на то, что Россия продолжает контролировать Крым, Севастополь и части Донецкой, Луганской, Херсонской и Запорожской областей, а также провела там «референдумы» и включила эти регионы в состав РФ, с точки зрения международного права всё это остается территорией Украины. Международное право запрещает захват территорий силой, а значит, любые договоры, признающие такие захваты, будут юридически ничтожными. Попытка закрепить за Россией оккупированные территории в мирном договоре приведет лишь к отсрочке конфликта, поскольку такой договор будет противоречить императивным нормам международного права и может быть в любой момент оспорен. При этом в проекте обсуждается компромиссный путь временной «заморозки» территориального спора с отсрочкой его разрешения на 5–10 лет. По мнению авторов доклада, единственным легальным способом признания территориальных уступок могло бы стать одобрение соответствующего мирного соглашения резолюцией Совета Безопасности ООН — при условии, что ни один из его постоянных членов, включая Россию, не наложит вето.

Последние десятилетия показывают, что Россия допускала гибкость в территориальных вопросах ради стратегических выгод. Передача участков Китаю, Норвегии, Азербайджану, аренда каналов, баз и земель — всё это происходило на фоне декларативной приверженности принципу территориальной целостности и нерушимости границ.