С одним из организаторов протестных шествий в стамбульском районе Кадыкёй Мустафой (имя изменено) мы договорились встретиться в субботу 29 марта перед большим митингом оппозиции. В назначенное время он на интервью не пришел, на звонки и сообщения не отвечал до вечера.

— Утром к моей подруге пришли домой. Ее задержали, а я был с ее семьей, — извинился он ближе к вечеру.

Позже (уже уехав в другой город) он рассказывает мне, что подругу вскоре отпустили. По словам Мустафы, задержание было связано с тем, что 27 марта она участвовала в студенческой акции около торгового центра Cevahir в районе Шишли.

— Когда мы тогда вышли из метро, то увидели, что вся площадь окружена полицейскими, которые говорили через мегафоны: «Это незаконный протест. Немедленно разойдитесь, иначе мы применим силу» — и всё в таком духе, — вспоминает Мустафа, довольно субтильный молодой парень в очках. По его словам, люди запаниковали и решили отступить в сторону Парка демократии Мачка.

Полиция к этому времени перекрыла все входы и выходы из метро, и людей, оказавшихся там, просили снять маску, а в случае отказа — задерживали. «Потом стали хватать просто случайных прохожих — только за то, что они шли в сторону парка», — говорит Мустафа.

Его подругу, уступившую требованиям полиции, пропустили, но впоследствии вычислили ее по камерам, уверен Мустафа. «Теперь у них повсюду камеры с системой распознавания лиц. Я-то всегда в маске, а мою подругу, хоть она и не участвовала в столкновениях с полицией, всё равно забрали. Иногда они просто смотрят видео и выбирают: «Ага, вот этого — задержим, и этого — тоже». Это просто абсурд», — жалуется Мустафа.

— предполагает он.

По словам Мустафы, троих его друзей задержали в Стамбуле, еще нескольких — в Анкаре и в Бурсе. Сам он (во всяком случае пока) ареста избежал и, кажется, не слишком этого опасается.

— Если судят только за участие в протестах — скорее всего, отпустят, — говорит он как-то даже беспечно. Я рассказываю ему, что в России за участие в несанкционированных протестах можно попасть в тюрьму на несколько лет, но Мустафа уверяет меня, что в Турции пока до этого не дошло.

— Хотя Эрдоган хочет, чтобы Турция стала такой же страной, [как Россия], — говорит он.

Кажется, что Мустафа недооценивает президента Турции. Во всяком случае, турецкие СМИ пишут, что после митингов около мэрии Стамбула было (вполне в российском духе) заведено дело о массовых беспорядках, почти 60 человек остались под арестом, и им грозит до трех лет заключения. Задерживают людей также за оскорбления в адрес Эрдогана и за призывы к бойкоту магазинов и кафе.

Студенты и справедливость

Волнения в Стамбуле начались 20 марта — наутро после задержания Имамоглу — на кампусе Стамбульского университета.

— Тогда мы — студенты разных университетов города — устроили шествие от столовой до главного входа в университет, но рядом с факультетом экономики полиция перегородила нам дорогу, — рассказывает Мустафа.

Переговоры с силовиками, по его словам, провалились, после чего студенты снесли баррикаду и продолжили свой путь.

— Так мы уничтожили не только физическую баррикаду, но и символическую — в головах людей. Это послужило спусковым крючком для массовых протестов по всей стране, — поэтично излагает Мустафа. — Мы дошли до главного входа, зачитали наши требования, потом отправились к мэрии Стамбула на митинг.

В последующие дни протест проходил там же (в районе Сарачане), и полиция активно разгоняла протестующих. Примерно за неделю было задержано около 2000 человек.

— Было странно: с одной стороны площади [глава Республиканской народной партии (РНП)] Озгюр Озель выступал перед людьми, все танцевали, махали флагами. В это время на другой стороне — столкновения, газ, насилие. Это причудливая ситуация, которую я нигде никогда не видел, — говорит Мустафа.

По его воспоминаниям, полиция специально ждала окончания выступлений и партийного гимна, чтобы начать бить и поливать газом уже расходящихся по домам людей. «Они ждали, когда митинг закончится, лидеры уйдут и не смогут вмешаться», — утверждает Мустафа.

Правда, по его словам, некоторые политики из Республиканской партии всё равно помогали студентам, озвучивали их требования на митингах и открывали здание мэрии, чтобы студенты могли там укрыться.

— Эрдоган не ожидал такой волны протестов, такого сопротивления со стороны студентов. Он не понимает наше поколение, про которое все говорили, что оно аполитичное, индивидуалистическое, послушное. Мы сами-то себя не всегда понимаем, а уж он — тем более, — говорит студент.

С ним не совсем согласен Мехмет (имя изменено), университетский преподаватель, активно участвующий в протестах: «Студенты всегда были политически активны на протяжении всей истории Турецкой республики, и масштаб их участия зависит от способности организаторов. Я бы не назвал студентов аполитичными ни в какой период истории».

Мустафа надеется, что сейчас в Турции зарождается «первое настоящее движение студентов его поколения». «В отдельные дни на улицы выходило 50 тысяч студентов. Это невероятно!» — говорит он.

— Мы пытаемся заявить о себе. Но мы не хотим быть частью какой-либо партии или группы поддержки конкретного человека. Мы студенты и боремся здесь за свои права, — рассказывает мне студентка Нуран. На шее у нее висит платок, который она явно обычно носит на лице.

Я рассказываю Нуран про протесты студентов в Сербии (подробнее читайте в репортаже «Новой газеты Европа»), где уже пять месяцев сотни тысяч человек регулярно выходят на улицы, но ничего не меняется, и спрашиваю:

— А у вас есть какая-то стратегия?

— Нет, но это Турция, — спокойно отвечает она. — Всё может измениться, но мы не знаем, когда. Мы просто делаем всё, что можем. Мы не знаем, что будет. Никто не знает. Но мы стараемся. Хотим, чтобы наш голос был услышан.

Арест Имамоглу студентка называет «новым уровнем несправедливости», но сторонницей мэра себя не считает. «Мы поддерживаем законность, и если кто-то сделал что-то плохое — пусть отвечает. Но по закону. А не потому, что «я — власть, и могу делать что хочу». Надо знать своё место. Ты не судья. Мы хотим справедливости», — говорит Нуран.

Красная линия

— Я не ожидал ареста Имамоглу, ожидал других, более тонких шагов против него, думал, всё ограничится аннуляцией диплома, кампанией по дискредитации и недопущением к выборам президента. Его арест — это, возможно, самая большая ошибка Эрдогана на данный момент, — считает преподаватель Мехмет.

В 1997 году Эрдоган сам был на месте Имамоглу. Его, на тот момент мэра Стамбула, приговорили к 10 месяцам тюрьмы за «подстрекательство к насилию и религиозной или расовой ненависти». Он лишился своей должности, но когда вышел на свободу, стал куда популярнее и в 2003 году пришел к власти в Турции.

— В окружении Эрдогана говорят: он абсолютно убежден в том, что сможет подавить протест, потому что сейчас не та ситуация, которая была в 1997 году, сейчас у него гораздо больше ресурсов, чем было у той власти. Он контролирует медиа, он контролирует армию, контролирует судебную систему, — рассуждает востоковед Руслан Сулейманов, который в конце марта тоже был в Стамбуле.

Действовать Эрдогана, по словам эксперта, заставило политическое чутье. Экономическая ситуация в Турции становится всё хуже (цены растут уже несколько лет), из-за чего в 2024 году на местных выборах правящая Партия справедливости и развития (ПСР) потерпела крушение: мэрами большинства крупнейших городов Турции стали представители РНП.

Особенно чувствительным для правящей партии стало поражение (второе подряд) ее кандидата в Стамбуле. Эрдоган, по словам Сулейманова, «часто говорил, что кто владеет Стамбулом, тот владеет всей Турцией». Правда, при этом кандидата президент Турции выставил в Стамбуле слабого: чтобы в случае победы тот не затмил его самого.

— Камлания Эрдогана про великую нацию, про свой военно-промышленный комплекс, первый электромобиль, добычу нефти и газа, уважение в НАТО и всё остальное уже не работает. Оппозиция перехватила инициативу, начав продвигать тезис о досрочных выборах, — рассказывает Сулейманов.

В ответ на это Эрдоган с осени 2024 года стал арестовывать оппозиционных политиков, в том числе заместителей Имамоглу — глав стамбульских муниципалитетов.

Республиканцы молчать не стали и сыграли на опережение: объявили о выборах 23 марта кандидата в президенты от своей партии — за три года до календарных выборов. Эрдогану это не понравилось: 18 марта Имамоглу аннулировали диплом о высшем образовании, что уже лишило его права выдвигаться в президенты, а на следующий день мэра задержали.

— А в чём смысл этого, если оппозиция сама всё равно не может назначить выборы? — спрашиваю я Сулейманова.

— Оппозиция может оказать давление и поставить вопрос на голосование в парламенте.

— Не имея там большинства.

— Но, тем не менее, она продвигает эту дискуссию, а в обществе такой запрос есть. Большинство (около 58%) турков считает, что выборы нужно проводить уже сейчас, даже в 2025 году, — рассказывает эксперт.

Радикализация умеренных

— Меня больше всего удивила несгибаемость протестующих перед мерами, предпринятыми властями. Даже РНП не подчинилась запрету и вышла на улицы, — говорит мне преподаватель Мехмет.

Действительно, несмотря на жесткие действия полицейских и запрет митингов, установленный в Стамбуле, Республиканская партия продолжила не только поддерживать выступления студентов, но и организовывать свои мероприятия.

По словам Сулейманова, раньше республиканцы никогда не возглавляли уличный протест, предпочитая оппонировать — «и очень жестко!» — партии Эрдогана в парламенте.

— Сейчас в РНП поняли, что надо возглавлять улицу, потому что иного пути нет, — говорит эксперт. Смену приоритетов он объясняет избранием в ноябре 2023 года нового лидера партии — Озгюра Озеля. Его предшественник Кемаль Кылычдароглу не только проиграл в 2023 году во втором туре президентских выборов, но и, по словам Сулейманова, был очень осторожным и не хотел ссориться с Эрдоганом, потому что «боялся, что его привлекут к ответственности за разжигание протестов».

— Новый лидер поселился в мэрии, ночевал там и каждый день выходил на протесты в Сарачане. Он такие речи толкал! Мол, если вы хотите меня убить, то вот он я: приходите — я никуда не отступлю, — говорит Сулейманов.

Озель, действительно, за словом в карман не лезет, и в начале апреля, например, назвал Эрдогана «главарем хунты».

Накануне митинга, который РНП готовила на 29 марта, в штаб-квартире партии было многолюдно. На парковке у здания стояла машина дорожной полиции, но о штурме офиса или каком-то давлении речь явно не шла. По зданию туда-сюда сновали партийцы, а на третьем этаже толпились европейские журналисты. Глава партии Озель, к которому выстроилась очередь из сотрудников прессы, периодически бодрым шагом перебегал из кабинета в кабинет под надзором охраны.

Моя встреча с заместителем Озеля по внешней политике Ильханом Узгелем началась на полтора часа позже: он помогал начальнику беседовать с журналистами. Профессор международных отношений в Университете Анкары Узгель стал членом РНП в 2023 году по призыву Озеля, он вошел в «теневое правительство» в качестве министра иностранных дел.

— Митинги запрещены, но вы объявили на завтра что-то масштабное. Не боитесь, что вас прямо здесь сегодня арестуют? — спрашиваю я Узгеля больше в шутку. Как по заказу в этот момент где-то поблизости включается полицейская сирена.

— В таких политических системах никто не в безопасности; вы должны это знать [лучше меня]. Если ты говоришь правду — ты всегда рискуешь, — отвечает политик.

Он объясняет, что несмотря на запрет митингов, люди всё равно выходят на площади, улицы, кампусы, а «тысячи человек остановить невозможно, и властям приходится принимать [новую] реальность». Узгель напоминает, что по турецкой Конституции (как впрочем, и по российской) не нужно просить разрешения на проведение митинга, достаточно лишь уведомить власти.

— Я не думаю, что [на наш митинг] нападут, но риски есть. Но если сидеть дома — всё будет только хуже, ведь если не ограничивать власть, она будет безгранична. Поэтому мы сопротивляемся: на улицах, в университетах, везде, даже в малых, консервативных городах. Люди понимают, что [по отношению к] оппозиции была допущена несправедливость, — говорит зампред РНП.

Узгель, как и студенты, уверен, что Эрдоган просто не ожидал такой мощной реакции со стороны турецкого общества, — ведь осенние аресты не привели к возмущению народных масс. И просчитался.

— А вы ожидали? — спрашиваю я, и Узгель на несколько секунд задерживается с ответом.

— Сложно сказать, но скрытый гнев чувствовался, особенно среди молодежи. Я академик, социальный ученый, и я знал, что рано или поздно общество взорвется и выйдет на улицы, но социология не может ответить на вопрос «когда», — говорит Узгель.

Он перечисляет проблемы Турции: тяжелые условия жизни, инфляцию, низкие пенсии, безработицу среди выпускников, нелояльных правящей партии. Резюмирует: «Была достигнута точка кипения, и последней каплей стал арест Имамоглу».

— А вы понимаете, зачем Эрдоган это сделал? До выборов еще три года — зачем арестовывать его сейчас?

— Стамбул — крупнейший город, он усиливает оппозицию. С каждым днем из-за роста недовольства Имамоглу становился всё популярнее, поэтому Эрдогану пришлось вмешаться раньше, — рассуждает Узгель, признаваясь, что ему неприятно ставить себя на место президента. — Он решил сделать это заранее, надеясь, что если посадить его в тюрьму сейчас, [к выборам] люди забудут.

Активное участие РНП в протестах дало результат.

(что по статусу и в глазах общества почти неотличимо от терроризма), так и Имамоглу приписывают связь с РПК (Рабочей партией Курдистана), много лет ведущей вооруженную борьбу с турецкими властями за права курдов.

Востоковед Сулейманов напоминает, что осенью турецкие власти «неожиданно для всех власти решили достать из чулана курдский вопрос — болезненный для турецкого общества, ведь за 40 лет борьбы курдов десятки тысяч турецких военных погибли».

— Они завели диалог с лидером РПК Абдуллой Оджаланом, который много лет сидит в тюрьме (тот призвал сторонников сложить оружие. — Прим. авт.), и стали делать акцент на том, что они выступают за мирный процесс, — в отличие от оппозиции, которая дружит с террористами и хочет посеять раздор в Турции, — рассказывает Сулейманов, который считает, что Эрдоган решил «маргинализировать оппозицию», постоянно обвиняя ее в том, что она сеет в обществе раздор и призывает к террористическим действиям.

По словам Узгеля, обвинения Имамоглу в связях с РПК — это «полный абсурд». «Их ненавидит большинство турецкого общества. Зачем политику иметь связи с такой организацией? Это нелогично!» — говорит замглавы Республиканской народной партии.

Впрочем, арестовали Имамоглу в итоге только по обвинению в коррупции — не за терроризм. «Эрдоган уже отодвинул на второй план обвинения в терроризме, и это, я думаю, — следствие протестов», — считает Сулейманов. А ведь обвинение в терроризме позволило бы Эрдогану назначить на замену Имамоглу своего ставленника, а так 26 марта и. о. мэра был избран представитель РНП Нури Аслан.

— Пришлось снять обвинения в терроризме и отступить, когда увидели миллионы протестующих. Всё зависит от решимости людей! — уверяет меня Узгель.

Студентка Нуран, впрочем, дистанцируется и от Эрдогана, и от РНП из-за их, как она считает, недопустимых связей с курдами (республиканцы в коалиции с официальной демократической прокурдской партией). «С ним [Оджаланом] пытаются «разговаривать», как будто он не убийца. А его даже кормить не надо, ему воду не надо давать. Он убивал детей, убивал много людей», — говорит она, и мне сразу хочется спросить, какие у нее политические убеждения.

— Мы просто хотим быть хорошими людьми. Мы — «солдаты Ататюрка», вот и всё. Мы не говорим, «левые» мы или «правые». В Сарачане, где всё началось, — все были вместе: и левые, и правые. Это не политическая борьба, а борьба за справедливость, — говорит она.

Два миллиона

Большой митинг оппозиции назначили на полдень 29 марта не у здания мэрии Стамбула в самом центре европейской части города, а в Малтепе — на окраине азиатской. Это напоминало российский «гайд-парк», только очень большой и до отказа забитый людьми. На самом деле РНП часто устраивает свои мероприятия именно там.

Уже в 10 утра около станций Мармарая (электричка, связывающая центр Стамбула с азиатской частью) продавали красные флаги Турции с портретом Ататюрка, а вагоны были полны людей, уже купивших их или захвативших полотнище из дома. На выходе из ближайшей к месту проведения митинга станции началась давка: протестующие пели песни и скандировали лозунги вроде «Пра-во, за-кон, спра-вед-ли-вость». Тут же продавали бумажные маски Имамоглу: веревочки для ушей есть, глаза вырезать нужно самому.

Пробившихся наружу митингующих встречали водомет и десятки полицейских, которые стояли, опершись на щиты. Выглядели, впрочем, они расслабленно. Непохоже было, что полицейские ожидают приказа разгонять толпу.

За час до начала митинга уже было очевидно, что людей в Малтепе будет не просто много, а очень много. Люди шли нескончаемым потоком: с детьми, с собачками, в инвалидных колясках, феминистки, левые, анархисты, активисты всевозможных партий, с плакатами, флагами, табличками. Почти не было разве что женщин в платках: на протестах против Эрдогана глубоко религиозных людей встретишь редко.

Кто-то наигрывал на дудках «Белла чао», мимо меня прошла девушка в костюме Пикачу. После того как в интернете появилось видео, на котором человек в ростовом костюме покемона убегал от полиции, Пикачу стал главным символом протестов в Турции. Атрибутики с Ататюрком на митинге куда больше, чем изображений Имамоглу. Часто встречались плакаты «We are clean» («Мы чисты» — фраза, которую произнес футбольный тренер Жозе Моуриньо, работающий сейчас в стамбульском «Фенербахче»).

По толпе то и дело сновали небольшие группы полицейских со щитами (а один — обязательно с ружьем), но на них никто не обращал внимания. Какой-то протестующий с пышными усами писал плакат прямо на капоте полицейской машины. Народное творчество потом изучал специальный сотрудник полиции, но кажется, почти всё пропускал.

Девушка с красными волосами держала в руках плакат «Halk smash», причем первое слово было написано ярко-зеленым цветом. Halk — по-турецки «народ», а само выражение — коронная фраза супергероя Халка из Marvel, который с таким криком крушит все в ярости.

— Почему вы здесь? — спросил я ее.

— Он не вор, мы ему верим, мы здесь — за Имамоглу и за справедливость. Не только из-за него: очень много людей в тюрьме по несправедливым причинам.

— Но вы думаете, что реально сможете что-то изменить?

— Сможем! Эрдоган тоже сидел в тюрьме, тоже был мэром Стамбула. Это такая же ситуация — история повторяется.

— А не страшно выходить на протесты?

— Я не боюсь Эрдогана, — говорит она и показывает на свой плакат на турецком языке и переводит мне: «Я тебя не слушаю, потому что думаю, что ты несправедлив».

— Но как всё изменится? Что произойдет?

— Я надеюсь, он будет освобожден и вернется в мэрию, — сказала девушка.

— А почему его отпустят? Вы верите, что власть услышит людей?

— Конечно! Это возможно. У нас много людей сидели за «терроризм», а потом их отпускали. В Турции это норма.

Девушка рассказала, что работает инженером в большой турецкой компании, но хотя сказала, что не боится Эрдогана, назвать свое имя отказалась.

На митинге в Малтепе была далеко не только молодежь. Пожилой интеллигентный мужчина в кепке цветов турецкого флага рассказал, что ему 67 лет, 50 из которых он выступает за демократию в Турции (правда, в 1976 году он надолго уехал во Францию).

— объяснял мне Мурат. Сейчас он на пенсии, а раньше был фермером.

— А вы думаете, что что-то может измениться к лучшему?

— Не знаю. Но мы должны продолжать. Я думаю, мы можем изменить ситуацию через выборы. Это очень трудно, но благодаря новому поколению, мы сможем. Я надеюсь на страну. Я надеюсь на демократию, — сказал он, с трудом подбирая английские слова.

После окончания митинга тысячи людей двинулись маршем вдоль Мраморного моря обратно в Европу.

— Правительство в отставку! — скандировали они, проходя мимо быстро сориентировавшихся торговцев бубликами (симитами) и говяжьими котлетками кёфте в хлебе. Многие останавливались, покупали еду и садились перекусить рядом на бордюре.

Остальные шли дальше, но по мере движения мимо станций «Мармарая» толпа всё редела и редела. Оппозиция в тот день объявила, что митинг в Малтепе посетили 2,2 миллиона человек. Трудно поверить в эту цифру, но фотографии пришедших, сделанные с дрона, впечатляют.

План А: Выборы

Удивительно, но при лютой диктатуре Эрдогана турецкая оппозиция выигрывает выборы мэров крупных городов и имеет в парламенте 269 мандатов из 600 (у РНП — 134). У ПСР и ее сателлитов их только 325, чего недостаточно даже для вынесения вопроса об изменениях в Конституцию на референдум (для решения вопроса в парламенте и вовсе нужно 400 депутатов).

— Представить такое в России решительно невозможно, — задумчиво говорю я в беседе с Сулеймановым.

— В Турции совсем другая политическая культура, — откликается эксперт. — Даже военные, которые приходили к власти путем переворота и распускали парламент, через несколько лет назначали выборы и не вмешивались в них, потому что очень боялись улицы, боялись людей, которые держались за свою возможность протестовать и голосовать.

По словам преподавателя Мехмета, Эрдоган — не диктатор в традиционном смысле этого слова, но человек, который «раздвинул границы демократической системы».

— констатирует он.

Вот и в РНП все надежды на падение Эрдогана связывают исключительно с выборами. План на ближайшее время: собрать 28 миллионов подписей за досрочные выборы.

Эксперт Сулейманов считает, что это вполне реально, ведь даже на праймериз РНП за Имамоглу проголосовали 15 миллионов человек: «Власть сама сгенерировала такие цифры. 23 марта в штабы партий по всей стране приходили люди, которые вообще никакого отношения к РНП не имели и не знали, где находится ее офис. Я сам это наблюдал в тот день в Трабзоне».

— Это больше, чем голосов у Эрдогана на последних выборах, — Узгель объясняет, почему собрать планируется именно 28 миллионов.

— И что вы будете с ними делать? Передадите в избирательную комиссию? — уточняю.

— Нет, это символический жест, показывающий стремление общества к досрочным выборам. В стране 60 миллионов избирателей, и 28 миллионов подписей — это мощное давление. Это тогда не просто партия, это народ требует выборов, потому что недоволен тем, как правительство управляет Турцией, — отвечает республиканец.

Мне интересно, почему РНП не собирает параллельно подписи за освобождение Имамоглу, и Узгель как-то даже слишком прагматично отвечает: это не так привлекательно для сторонников других оппозиционных партий.

— А вы верите, что оппозиция победит на выборах?

— Да, у нас есть уверенность, — очень уверенно отвечает Узгель. — Почему нет? На последних местных выборах мы победили Эрдогана с перевесом в 7%. По всем опросам наша партия — первая, и наш рейтинг растет. Мы уверены, что победим, — из-за огромных проблем в стране.

Узгель уверен, что у Эрдогана нет никаких шансов еще и потому, что его избиратели постепенно исчезают: «Турция трансформируется, растет уровень урбанизации, образованности, а молодежь голосует за оппозицию. Эрдоган на проигрывающей стороне политической игры».

В отличие от многих митингующих, академик не хочет называть Эрдогана диктатором, что и понятно: настоящий диктатор не допускает существования, а тем более триумфа оппозиции. Арест Имамоглу Узгель оценивает как переход от конкурентного авторитаризма к полноценному. «Если ты арестовываешь оппонента, то это уже страх перед выборами, перед сильными соперниками. Имамоглу — самый сильный соперник Эрдогана за 20 лет. Он точно испуган», — говорит Узгель.

— Может ли он тогда вообще отменить выборы?

— Я не могу гарантировать ничего, — отвечает замглавы РНП. — В Турции случались вещи, которых не ожидал никто. Я и представить не мог, что Имамоглу арестуют. Так что всё возможно — но мы будем сопротивляться.

Отличает Турцию от России и отсутствие масштабных фальсификаций на выборах.

— излучает спокойствие Узгель.

Из этого, по мнению Сулейманова, и проистекает вера турков в возможность избавления от Эрдогана на выборах.

— У оппозиции есть очень серьезный контроль за выборами. Очень много наблюдателей! На выборах в 2023 году буквально у каждой урны было по четыре представителя оппозиции. Выборы — это тот институт, который Эрдоган при всём желании не смог подавить, — говорит эксперт.

— В России же получилось, — снова меланхолично замечаю я.

— Потому что в России не выходят миллионы людей, а здесь выходят и борются за свои права. И голосовать они ходят семьями, явка всегда больше 80%. Это важный институт, можно сказать, семейная традиция такая. Люди не смирятся с тем, что их лишат права наблюдать за выборами и подсчетом голосов, — говорит Сулейманов.

Не выдерживаю и спрашиваю Узгеля в лоб:

— В общем, вы революции не хотите? Хотите на выборах победить?

— Да. Эти протесты — не ради переворота. Мы хотим досрочных выборов и победы на них. Эрдоган должен быть побежден демократическим путем, — сбить с проторенной дорожки теневого главу МИД нелегко.

— Но диктаторов редко побеждают на выборах — они же не играют честно.

— Это тяжело, но мы боремся. Я не говорю что это легко, что это piece of cake (Англ. идиома, означает «очень просто» — Прим. ред.). Мы контролируем все крупные города, поэтому мы победим его, — говорит Узгель, но тут же смягчает тон. — Если выборы будут честными — у нас есть шанс.

Когда будут выборы и кто будет кандидатом от оппозиции, пока неясно. Кроме Имамоглу, сильны позиции мэра Анкары Мансура Яваша, да и тот же Озель наверняка имеет президентские амбиции.

— говорит Сулейманов.

Впрочем, многие — как, например, преподаватель Мехмет, — уверены, что победить Эрдогана сможет только Имамоглу, ведь остальным не хватает его харизмы.

Так думают, например, рабочие Хасан и Эмре (имена изменены), которых я встретил на митинге в Малтепе.

— Что дальше? Ждать следующих выборов, надеясь, что кто-то победит Эрдогана? — спросил я их.

— Только Имамоглу может победить. Никто другой не сможет, — уверенно ответил Эмре, он в больших солнцезащитных очках и в футболке со Снупи.

— Но если он останется в тюрьме — он не сможет участвовать в выборах, — напомнил я.

— Его отпустят. Это не будет скоро. Может, через два года. Но мы готовы выходить на улицы каждый день, каждую ночь, говорить, что мы думаем, — сказал Эмре.

— И уверены, что победите?

— Конечно. Мы должны победить. Мы ОБЯЗАНЫ победить.

План Б: Революция

— Постоянно появляются новости о вбросах, бюллетенях без подписей, которые почему-то оказываются у партии Эрдогана, — отвечает Мустафа на вопрос о том, можно ли доверять избирательному процессу в Турции. — Есть слухи, что следующие выборы будут электронными. Если да, то честных выборов [больше] не будет. Мы этого не поддерживаем, это уже не соревнование.

Он вспоминает, что на прошлых выборах во время подсчета голосов отключилось электричество; это потом объяснили тем, что «в трансформаторную будку залез кот».

— Но вы можете представить, что он проигрывает на выборах и просто уходит?

— Нет, нет. Он никогда так не сделает. Он скорее разрушит страну еще больше, чем уйдет по-тихому. Если он проиграет выборы, то просто сбежит в другую страну, но перед этим может нанести стране еще больше вреда, — рассуждает Мустафа.

Преподавателю Мехмету «уверенность в переменах дает то, что Турция пока еще не стала Россией, Ливией или одной из ближневосточных автократий».

— Хотя система сдержек и противовесов внутри страны была сильно ослаблена, Турция по-прежнему тесно связана с международными и региональными системами контроля: финансовыми, политическими, военными, — говорит он.

Студент Мустафа не скрывает, что хочет (и требует) освобождения Имамоглу и не против победы того на выборах, но для него это не единственная цель протестов.

— говорит Мустафа.

По его словам, левые партии намерены добиться этого через усиление народного движения. «Сейчас формируется очень широкий фронт анти-эрдогановских партий и организаций. Надежда на то, чтобы левые организации и партии набирали больше силы и народной поддержки, чтобы к ним присоединялись рабочие», — говорит он.

Мустафа с воодушевлением говорит, что когда он до начала протестов подходил к студентам с предложением вступить в левую партию, то встречал равнодушный отказ: «Зачем мне это? Зачем делать правительство своим врагом?»

— А теперь студенты видят, что вместе с политической организацией у них больше силы на улицах — против насилия полиции, против всего. Люди начинают осознавать. Думаю, это может стать началом новой эпохи для социалистов и левых в Турции, — говорит он.

На митинге в Малтепе я заметил девушку с плакатом «All girls just wanna have derenis». У нее был проколот нос, а на шее висел кулон в форме сердечка, рядом стояли две достаточно фривольно одетые подружки и суровый турецкий мужик в рубашке и жилетке.

— Что такое derenis? — спросил я у нее (мобильный интернет на митинге из-за обилия людей не работал).

— Революция! — бодро ответила она.

— О, революция? — не менее бодро отреагировал я.

— Или скорее восстание, народное возмущение — тут же смягчила она формулировку. Позже в словаре я нашел перевод: «сопротивление», что, конечно, совсем не «революция». — Под «восстанием» я не имею в виду насилие или драки с полицией. Мы просто хотим базовых прав. Мы возмущены тем, что мэра Стамбула арестовали не по закону. Нарушаются права женщин, в Турции патриархальное общество, и наш президент, который, как король, хочет контролировать всё!

Девушка, которая представилась студенткой по имени Судем, продолжила с трудом подбирая английские слова: «Это скорее восстание, чтобы нас воспринимали как людей, как граждан. Потому что сила у народа, не у него (Эрдогана). Это главное».

— Я ненавижу его. Ататюрк строил страну не для этого. Вот почему мы здесь!

— Если Имамоглу дважды выигрывал выборы — значит, была демократия. Теперь это диктатура?

— Почти… Вы знаете Джорджа Оруэлла и его книги? — спросила меня Судем.

— Конечно.

— Это как в «Скотном дворе». Сейчас большинство людей изменились, как в книге, но всё же есть и другие. Так что всё может измениться.

— Через выборы?

— Да, через выборы. Потому что Турция — демократическая страна. Но за 20 лет он шаг за шагом это стер. Мы просто хотим перемен. Не революции, не насилия. Но если придется — можем и так.

По словам Мустафы, самая сильная оппозиционная партия сейчас — это РНП. «Они не хотят революции или восстания. Они хотят досрочных выборов, а мы своими протестами просто их подкармливаем, усиливаем их политическую позицию», — не без сожаления констатирует Мустафа.

— Сейчас у народа нет ни силы, ни политического сознания, чтобы сделать революцию. А те партии, которые могли бы ее возглавить, — слишком слабы. В Турции много левых партий, но они раздроблены. Но сейчас люди начинают понимать, что если они выходят на улицы — могут что-то изменить. У народа появляется политическое сознание, и мы видим это как начало долгого пути», — заключает студент.

Призрак Гези

«За 50 лет жизни в Стамбуле я не видел столько так называемых мер безопасности на улицах, как в последние несколько дней», — написал в своей колонке турецкий писатель нобелевский лауреат Орхан Памук. Он рассказал о закрытой станции метро «Таксим», ограничении на въезд в Стамбул автомобилей и междугородных автобусов, введенном в городе запрете на митинги, — ответ Эрдогана на взрыв народного возмущения после ареста Имамоглу.

Еще 27 марта поезда метро, действительно, проезжали мимо погруженной во тьму станции «Таксим». Правда, уже на следующий день она неожиданно заработала. Открыли для посещения и саму площадь Таксим. Хотя она всё еще была полностью окружена полицейскими заборами (в полтора раза выше стандартных российских), но в них проделали бреши, в которые проходили люди и заезжал с улицы Истикляль туристический ретро-трамвай.

На видном месте на Таксиме стояли водомет и полицейский автобус, рядом с которыми дежурили сотрудники в черном. Одна девушка-полицейская несла вахту с автоматом в руках.

У входа в раскинувшийся на площади парк Гези стоял еще один водомет, сам парк был полон автобусов, хотя полицейских видно не было. Именно тут в 2013 году случился последний до марта 2024-го массовый протест: тогда триггером стали планы властей построить мечеть в парке Гези на площади Таксим.

— Эрдоган тогда применил силу, там погибли люди. Никто не предполагал тогда, что будет применяться насилие, но их очень жестко разогнали, и многие были вынуждены покинуть страну. Были заведены дела, кого-то отправили за решетку на пожизненное заключение. — вспоминает востоковед Сулейманов. — И казалось, что больше таких протестов не будет, есть даже такие понятие, как «дух Гези», «поколение Гези».

Студентка Судем в какой-то момент беседы говорит, что мужчина рядом с ней — это ее отец, который участвовал в протестах в парке Гези. «Я была ребенком, а теперь тоже [протестую]. Я надеюсь, что это станет чем-то. Мне приходится закрывать лицо и сталкиваться с полицией — это тяжело. Я буквально дрожу сейчас, потому что быть просто человеком, гражданином — в нашей стране почти невозможно. Мы просто хотим свободы, независимости», — говорит она.

Ее отец английского не знает, но, устав слушать наш разговор, вдруг долго что-то говорит дочери по-турецки. Из всей речи понимаю только слово «Украина».

— Он спрашивает, поддерживаете ли вы Украину, — переводит явно не всё Судем. Я отвечаю «да», и он меня благодарит (за что?).

Протестующие Хасан и Эмре тоже были в 2013 году в парке Гези.

— Почему после Гези в Турции не протестовали? — спросил я их.

— Все боялись, — ответил Эмре.

— А вы?

— И я немного. У людей был страх после событий в Гези-парке, но теперь — всё горит. Каждое поколение теперь горит изнутри.

— Это была не демократия. Мы боялись за свою жизнь, — присоединился к товарищу Хасан (он в футболке американского бейсбольного клуба «Янкиз»).

— А сейчас? Теперь разве безопасно?

— Нам больше нечего терять. Мы уже всё потеряли, — сказал Эмре.

Мы хотим нормальной жизни: ходить на работу, жить социальной жизнью, уважать всех. А власти просто хотят отвергать все наши нужды.

— Мы хотим новую Турцию. Та, что есть сейчас, — не для нас. Она не соответствует нашим взглядам и принципам Ататюрка, — добавил Хасан.

Многие протестующие и сейчас боятся репрессий: многие отказались говорить со мной даже анонимно.

— Когда они используют насилие, многие студенты просто сдаются. У меня были друзья, которые ходили в Сарачане каждый день, но потом сказали: «Это бессмысленно. Каждый раз одно и то же». Некоторые потеряли надежду. Не всю, но именно на борьбу с полицией на улице. Поняли, что это отчасти бессмысленно, — говорит он.

Даже бойкот занятий, который пытались организовать студенты в Турции, не удался (в Сербии университеты заблокированы учащимися уже пять месяцев).

— Многие не ходят на пары, но сейчас будет сессия и, думаю, бойкот не продлится, потому что люди готовы не ходить на занятия, но экзамены — совсем другое, — признает Мустафа.

— Думаю, вряд ли забастовки в университетах долго продлятся. Они будут подавлены правительством, которое жестко контролирует университеты, — говорит преподаватель Мехмет.

После Уразы

Большой митинг оппозиции состоялся в последний день священного месяца Рамадан, а в ночь на 30 марта мусульманский мир начал отмечать праздник Ураза-байрам. Следующие 9 дней были объявлены в Турции выходными.

По словам Сулейманова, в прошлом году праздничных дней было чуть ли не 12, но всё равно у Эрдогана явно «есть расчет на то, что протест будет выдыхаться». Действительно, после Уразы-байрам очень многие разъехались из Стамбула по провинции к свои родственникам.

Тем не менее, в праздники РНП и студенты попробовали 2 апреля организовать национальный бойкот магазинов и кафе, связанных с правящей партией. Получилось не очень, хотя Мустафа и Сулейманов считают это очень действенной мерой.

— Если рабочие организуют забастовку — тогда мы сможем нанести удар по экономике, и протесты приобретут другой смысл. Потому что если правительство не зарабатывает, тогда начнутся реальные изменения, — рассуждает студент.

— Бойкот, который объявляет сейчас Республиканская партия, уже не ограничивается одним Стамбулом. На это точно обращает внимание Эрдоган, и ему надо что-то делать с этими протестами, с этим бойкотом. Он не может не реагировать, но на насилие, чтобы лилась кровь, он пока не идет, — говорит Сулемайнов.

Эксперт полагает, что Эрдоган еще не проявил себя во всей красе. «Как говорит его окружение,

— говорит эксперт.

Уйти Эрдоган, по словам Сулейманова, не способен: «Слишком много сделано, слишком много на нём завязано, за ним точно придут, когда будут расследовать все его схемы и схемы его окружения».

— А договориться?

— Имамоглу уже пишет из тюрьмы, что так [свой арест] не оставит, и все заплатят по счетам, — отвергает такой вариант востоковед.

Студент Мустафа уверен, что Имамоглу через 3–4 месяца отпустят, а если нет, то протесты разгорятся с новой силой. Мехмет и вовсе считает, что митинги обязательно продолжатся после каникул.

— С учетом того, что ближайшие выборы президента через три года, это выглядит как долгая борьба. Но мы будем делать всё возможное, чтобы участвовать в ней и добиться хоть каких-то изменений, — уверяет меня преподаватель.