— Для граждан Беларуси ситуация относительно спокойная. Нет поводов для волнения. И это согласуется с теми заверениями, которые давали нам министр внутренних дел и шеф миграции во время рабочих встреч. Когда шла речь о новом законе, я всегда поднимала вопрос о том, что же будет с белорусами, которые, скажем так, убегают от режима. Был дан ответ, что белорусы однозначно не будут в категории тех, кого коснутся нововведения. Но пока я не видела принятого текста закона, я не могла ничего утверждать: всё-таки иногда политики обещают одно, а в действительности получается другое. Но по прочтении текста могу заверить, что белорусам беспокоиться не о чем.

— Но в законе не написано «касается всех, кроме белорусов».

— Напрямую не говорится, что [это] не касается граждан Беларуси, но закон их исключает. Потому что [в его тексте] исключаются граждане страны, из которой ведется процесс инструментализации. А инструментализация в этом законе подразумевает действия граничащей с Польшей страны, из которой идет массовый наплыв людей. Именно с территории Республики Беларусь ведется гибридная война, как ее называют в польских медиа, то есть ситуация, связанная с мигрантским кризисом. Так что белорусы из-за этого автоматически попадают в категорию исключений.

— В законе говорится о 60-дневном запрете на прием заявлений о предоставлении международной защиты. Но не совсем понятно, он вступит в силу автоматически или для этого нужны будут некие дополнительные обстоятельства?

— Закон лишь предусматривает основание для введения специальных мер правительства. То есть сам закон является базой для того, чтобы в последующем именно решением Совета министров можно было ввести эти ограничения. Закон касается ситуации, в которой у польского государства появится возможность не принимать заявления на международную защиту от иностранцев. А для введения ограничений нужно специальное решение правительства. И только когда Совет министров примет такое решение, начнется отсчет. Сам закон не вводит автоматически никаких специальных мер — лишь основания для них. А Совет министров может их ввести, например, в день вступления закона в силу. Или через месяц, два, три.

— А что в принципе может изменить этот 60-дневный запрет? Через два месяца мигранты снова пойдут штурмовать белорусско-польскую границу.

— Закон предусматривает продление ограничительных мер еще на 60 дней. Я думаю, расчет, вероятнее всего, [делается] на то, что при суммарном количестве 120 дней, то есть четыре месяца, запрет оттолкнет мигрантов. К слову, зачастую иностранцы не разбираются в тонкостях законов и могут просто воспринять это как запрет на международную защиту Польши априори.

— В обосновании к закону написано, что с 1 июля 2021 года по 19 ноября 2024 года пограничная служба Польши зафиксировала 110 тысяч попыток перейти белорусско-польскую границу гражданами третьих стран и что цель принятия закона — создание правовых условий, которые позволят избежать угроз внутренней безопасности Польши и других стран ЕС из-за искусственно создающегося массового перехода через границу. Но теоретически белорусы, которые действительно бегут, а не уезжают спокойно, могут оказаться в ситуации, когда переходить границу им придется нелегально. Они всё равно не попадут в сферу действия нового закона?

— В законе есть один нюанс. Если во время пересечения границы в отношении белорусского гражданина пограничникам придется применить силу или оружие — допустим, он ее пересечет неким небезопасным для пограничной службы Польши способом, — тогда белорус автоматически станет частью этого так называемого «мигрантского штурма». Кстати, в отношении мигрантов, о которых идет речь в обосновании закона, тоже есть исключения.

Этими категориями исключений могут пользоваться все граждане, включая белорусов. Но белорусам всё-таки проще ссылаться на генеральное исключение просто по факту наличия гражданства Республики Беларусь. То есть если, предположим, состояние здоровья подлежит оценке, то гражданство не подлежит.

— Значит, новый закон белорусов не касается. Но в целом вы наблюдаете ухудшение их положения в Польше в последнее время?

— Да, я могу это подтвердить. Это касается в том числе вопросов национальной безопасности, но вовсе не означает, что Польша всех подряд будет объявлять угрозой. Она сейчас просто корректирует законы. И новый законопроект — тоже часть этой коррекции. Например, он предусматривает возможность лишения кого-то статуса международной защиты в случае совершения им серьезного преступления, которое является угрозой для общества. Если раньше более уязвимой категорией с точки зрения правонарушений были экономические релоканты, а беженцу нужно было ну очень постараться, чтобы попасть в процедуру принудительного лишения статуса международной защиты, то теперь Польша вводит основания, позволяющие это сделать. Прописываются механизмы лишения легализации в случае признания угрозой национальной безопасности в том числе тех, кто находится под международной защитой.

Будет ли это внедряться на практике и в случае каких оснований — это уже другой вопрос. Конечно, не хотелось бы, чтобы, например, человека, по распределению отработавшего два года на государственном предприятии, на этом основании объявляли угрозой национальной безопасности.

— В Литве сейчас именно это и происходит.

— Польша не применяет этого в отношении белорусов налево и направо. По крайней мере это не массовая проблема. Случаи есть, но они редки. И теперь, как я это вижу, Польша унифицирует подход, чтобы понятие угрозы нацбезопасности одинаково применялось и к экономическим мигрантам, и к беженцам. Раньше не было возможности на основании угрозы нацбезопасности лишить человека международной защиты. Теперь эта возможность появится.

Второй момент, который я вижу и который, думаю, тоже связан с мигрантским кризисом, — усиление применения так называемого Дублинского регламента. На практике это чаще всего касается ситуаций, когда белорусы, например, с визами или видами на жительство Литвы, Франции, Германии либо других стран Евросоюза подают заявления на международную защиту в Польше, а Польша, в соответствии с Дублинским регламентом, передает их дело в государство, которое выдало соответствующую визу или ВНЖ. Действительно, по регламенту именно оно в основном является обязанной стороной. Если раньше Польша по просьбе соискателя убежища активно применяла свое право, а не обязанность рассмотреть дело, то сейчас появился некий автоматизм в применении Дублинского регламента — даже без индивидуального анализа причин.

Связь с мигрантским кризисом проста. Большинство тех, кто пересекает нелегально белорусско-польскую границу, не имеют никаких виз, въезжая на территорию Евросоюза. А это означает, что Польша автоматически становится обязанной стороной. Даже если мигранты едут в Германию, то Германия возвращает их в Польшу, применяя Дублинский регламент, и Польша становится заложницей геополитической ситуации.

— Вы недавно писали в своем фейсбуке, что в последнее время соискателей международной защиты начали всё чаще отправлять в лагеря закрытого типа. А это фактически миграционная тюрьма.

— Да, в этих лагерях нельзя покидать территорию, нельзя пользоваться своим мобильным телефоном, вместо которого выдают кнопочный. Очень ограничена возможность пользования интернетом и компьютером. Сейчас такие решения чаще всего принимаются в отношении тех, кто, допустим, потерял паспорт или получил отказ в предоставлении убежища в Литве (у «отказников» тоже зачастую отсутствует паспорт, который находится в депозите).

В транзитной зоне пограничники часто в качестве «теста на вшивость» задают вопрос: вы понимаете, что можете быть направлены в лагерь закрытого типа? И наблюдают за реакцией человека. Если его не пугает лагерь закрытого типа — значит, ему действительно нужна международная защита, он в безвыходной ситуации. Мои коллеги из «Партизанки» всегда стараются выходить на связь с соискателями убежища и разъяснять им, что делать и на что ссылаться при разговоре с пограничниками. Потому что такая мера принимается судом. Пограничники только направляют заявление, а решает суд. Так что проблема действительно есть, но она касается в первую очередь тех, у кого отсутствует паспорт, либо тех, у кого были случаи нарушения визового законодательства Евросоюза. Но, конечно, практика «тестов на вшивость» возмущает.

— А что вы порекомендуете соискателям убежища говорить и на что ссылаться при заявлении о предоставлении международной защиты, чтобы не попасть в лагерь закрытого типа?

— Тут нет универсальных рекомендаций. Лучше, конечно, заранее связаться с нашей организацией «Партизанка» или с другими, занимающимися такой помощью, чтобы хотя бы проработать причины обращения за международной защитой. Часто бывает, что, если бы люди подготовились заранее, им удалось бы этого избежать.

Хорошо, конечно, когда есть некие документы. Если раньше достаточно было устных заявлений («я к вам убежал от репрессивного режима, мне нужна защита»), то теперь ситуация изменилась. Я помню случаи, когда еще в 2020 году без всяких документов или на основании одной фотографии с протестов людям давали защиту. Но сейчас, например, даже расхождение в причинах, которые указаны в заявлении, а затем в письменном интервью, может стать причиной отказа в международной защите.

Всё чаще причиной отказа становятся мелкие правонарушения.

— Международная защита и убежище — это одно и то же? Или всё-таки есть разница?

— В английском языке слово asylum — это и есть эквивалент международной защиты. Но в Польше действительно есть два разных трека. Один трек, под который подпадают большинство белорусов, — это международная защита, ochrona międzynarodowa. Но есть и отдельный трек — это azyl. Он касается ситуации, при которой человеку действительно нужна защита государства, но нужно доказать, что в этом имеется интерес и самого государства, то бишь Польши. Как вы понимаете, почти все белорусы не соответствуют критерию интереса Польши.

Ко мне однажды обратился за консультацией человек (бывший политзаключенный), получивший отказ. Оказалось, что его случаем занимался адвокат, который, вероятно, не имел опыта в делах такого рода. И адвокат подал дело белоруса по треку azyl, а не на международную защиту. Нужно понимать, что количество «азылей» каждый год — не больше восьми за последние пару лет. Бывает, что и ни одного. Но разница лишь в том, что azyl дает право сразу же получить постоянный вид на жительство, а с международной защитой — через пять лет проживания по временному виду на жительство. То есть azyl сокращает легализационную дорогу, но другой существенной разницы между этими треками нет.