Оккупация

Карине Гаврищенко 24 года. А с Андреем, будущим мужем, она познакомилась совсем девчонкой, еще учась в колледже. Андрей старше на 12 лет. Сначала он просто помог ей отремонтировать телефон, потом они начали общаться, полюбили друг друга и поженились. Карина устроилась бухгалтером в строительную фирму, Андрей работал охранником на нефтебазе. Обычная, в общем, история могла бы быть, обычное семейное счастье, обычные фотоальбомы с пикниками и днями рождения, но с 24 февраля 2022 года ничего обычного у украинских семей уже не случается.

— Еще накануне по телевизору говорили, что возможна война, — вспоминает Карина. — Я не верила: мы же в двадцать первом веке, какая война? А муж говорит: на всякий случай собери сумку. И 24 февраля в пять утра начались взрывы. Били по аэродрому очень сильно, потому что там было много самолетов. Мама звонила, она в другом районе живет. И муж меня сразу вывез в село в Херсонской области к своим родителям. Он думал, что в селе будет безопаснее. А сам вернулся в город, чтобы идти в военкомат — там все наши парни собирались, хотели защищать город. Оказалось ведь, что все наши мосты кто-то разминировал. Если бы они оставались заминированными, русские не вошли бы в город так быстро.

В селе у родителей мужа безопаснее не было: село — на правом берегу, но ближе к Новой Каховке. Оттуда шли российские войска. И через день Андрей забрал Карину домой, в Херсон. Город уже был оккупирован, люди выходили на антироссийские митинги, бегали по магазинам, покупали всё, что могли, причем выгребали из магазинов исключительно украинские товары. Сразу после оккупации там появились продукты российского производства, но херсонцы их бойкотировали. Питались запасами, покупали на последние деньги всё украинское, хотя это было в два-три раза дороже. Но — своё: соль, сахар, воду. Карина предлагала мужу уехать, ей было страшно.

— Я шла на рынок, видела оккупантов и чувствовала отвращение. А ведь раньше, до войны, никогда такого не было. Мы всегда друг к другу нормально относились: россияне приезжали к нам на моря, мы к ним на моря, и всё было нормально. Мы никогда не могли бы предположить, что они могут так себя вести. А потом, под оккупацией, я узнала много чего — в том числе о том, как забирали женщин «на подвал» и насиловали. И никуда не обратишься. Не к кому. Негде искать справедливости и наказания для виновных.

Похищение

В городе все знали: активных участников митингов против российской оккупации вычисляют и похищают. Держат где-то в подвалах. Потом увозят в неизвестном направлении. Тем не менее Андрей ходил на митинги. В мае они с Кариной узнали, что она беременна.

Он начал уговаривать ее уехать на неоккупированные территории или в Польшу. Говорил: ну там уже как-то встретимся, а если меня заберут, я буду спокоен, что ты в безопасности. Карина не соглашалась оставить его одного в оккупированном городе, где каждый день мужчин забирают и увозят неизвестно куда. Она до сих пор считает, что так было правильно. По крайней мере, говорит Карина, у его похищения есть свидетель.

Всё действительно произошло у нее на глазах. Она до сих пор не знает, как оккупанты установили личность ее мужа. Впрочем, предполагает, что это могли быть и соседи («В городе было достаточно тех, кто сам ходил и сдавал русским фамилии участников митингов»), и кто-то из друзей, которых схватили чуть раньше. Но Карина в любом случае никого не винит. В тех подвалах, говорит она, так пытают, что расскажешь то, что знаешь, и заодно то, чего не знаешь.

— 9 августа я поехала в больницу на УЗИ — была на четвертом месяце беременности. Когда возвращалась домой, позвонил муж — он как раз приехал домой, увидел у подъезда машины и побежал в другую сторону. Я вышла из автобуса и тоже побежала, примерно предположив, в какую сторону он двинулся. Мы встретились во дворах многоэтажек. Оба в панике, не знаем, куда деваться. Понимаем, что сейчас они зайдут к нам домой и начнут терроризировать родителей. Но мы ничего не успели придумать.

Карину тоже посадили в джип и повезли домой. Забрали ключи от дома. Ее оставили дома, а Андрея увезли. На следующий день Карина начала бегать по подвалам — все в городе знали места, где держат задержанных. Точнее, похищенных — никаких бумаг ведь не предъявляли, постановлений о задержании не выписывали. Но Андрея Торицы нигде не было. А может, ей просто врали.

Впрочем, мужа она всё-таки увидела еще раз. Вернувшись после безуспешных поисков, Карина увидела, что двери дома открыты, а во дворе стоят машины. Это ее мужа привезли на обыск. У него были абсолютно синие руки. Карине сразу стало понятно, что его пытали.

Из дома забрали оружие — Андрей был охотником. Забрали документы на оружие и прихватили все сбережения: семья экономила, откладывала деньги на будущего ребенка. В те дни по городу искали охотников, арестовывали их и конфисковывали всё оружие — боялись партизанской войны. Это был последний раз, когда Карина Гаврищенко видела своего мужа. Потом — только на видео из плена.

Поиски

С того дня жизнь Карины — это два с половиной года поисков мужа. Она знает, что сначала из Херсона его перевезли в Новую Каховку. Там гражданских пленных держали в гаражах. Об этом Карина узнала от человека, которого держали в гараже вместе с Андреем Торицей. Того человека выпустили, и он запомнил номер, который продиктовал Андрей. Потом позвонил Карине и сказал, что Андрея будут вывозить в Крым.

— Некоторых гражданских они выпускали — не знаю, по какому принципу, — рассказывает Карина. — Им еще давали справку, что они не имеют права никуда выезжать из Новой Каховки, — что-то вроде подписки о невыезде. И тогда я начала звонить в Крым по всем инстанциям, но мне никто ничего так и не сказал. Я только знаю, что в Крыму его держали около месяца, а потом вывезли в Ростовскую область. Об этом я узнала от военнопленного — они оказались в одной колонии, а военного обменяли. Кстати, захватили его тоже в Херсонской области, только я не знаю, где именно. И он после обмена искал меня в Интернете. Нашел, позвонил и рассказал — и про Крым, и про колонию, и про то, что никакого суда и приговора не было, просто Андрея держат в той колонии вместе с другими пленными.

В конце осени 2022 года родственники забрали Карину и ее маму в Кривой Рог. Его тоже обстреливали. 20 декабря под звуки взрывов Карина Гаврищенко родила девочку. Еще до того, как Андрея похитили, они обсуждали имя для ребенка. Андрей тогда говорил, что если родится девочка, хорошо бы назвать ее Татьяной. Карина так и назвала.

Бегать с младенцем с четвертого этажа в подвал во время каждой тревоги было очень тяжело. Они почти не спали. Об Андрее — никаких вестей. Нервы были ни к черту. И тогда Карина с мамой решили перебираться в Западную Украину — к счастью, во Львове у них тоже есть родственники.

Так и живут: Карина получает «переселенческие» пять тысяч гривен в месяц (115 евро. — Прим. ред.) и небольшое пособие на ребенка. Родственники, конечно, помогают, иначе было бы намного труднее. Передают полученные «гуманитарные» макароны, масло и другие продукты. Растущему ребенку новая одежда нужна каждый сезон. Про свою собственную одежду Карина вообще не думает. И всё это время — в оккупации, под обстрелами, с маленьким ребенком на руках — она ищет мужа и пытается вернуть его домой.

— Я писала Москальковой много раз, но мне никто не ответил, — говорит Карина. — Я писала еще из Херсона во все российские инстанции и пару раз получала отписку, что такого человека у них в стране вообще нет. Я часто звоню в Киев — в координационный центр, Дмитрию Валерьевичу (Дмитрий Лубинец — уполномоченный по правам человека Верховной Рады Украины. — Прим. ред.), тем, кто обменами занимается. Они, кстати, тоже писали в Россию — просили о воссоединении семьи: ребенку два года, а она ни разу отца не видела. Но никакого ответа не получили. В «Пошук. Полон» тоже обращалась, но там огромная очередь, до моей заявки еще не дошло…

Надежда

В августе прошлого года Карине неожиданно передали письмо от мужа. Как и с каким приключениями оно добралось до адресата, она не представляет. Андрей писал, что любит и надеется на скорую встречу. А 29 октября в одном из телеграм-каналов, аффилированных с российскими спецслужбами, появилось видео с Андреем Торицей. Тощий, осунувшийся, в какой-то черной робе, он произносил явно заученный текст.

Андрей говорил, что с ним обращаются хорошо, жалоб на условия содержания он не имеет, обеспечен трехразовым горячим питанием, медицинской помощью и одеждой по сезону. Кстати, все видео, опубликованные там в те же дни, совершенно одинаковые: военнопленные и гражданские пленные в одинаковых робах на фоне одной и той же стены произносят один и тот же текст: передают привет родственникам, сообщают, что у них всё хорошо, и дальше — про трехразовое питание, медицинскую помощь и одежду по сезону. Это явно узники той самой колонии в Ростовской области. И главное — они живы.

4 ноября, через пять дней после появления видео, Карина уже стояла у Верховной Рады в Киеве на акции родственников пленных с портретом Андрея и призывом «Власть, не молчи!». Но что власть может сделать сверх того, что и так делает, для освобождения пленных украинцев, спрашивала я ее. Карина считает, что гражданские пленные находятся в конце списков, и ими занимаются по остаточному принципу: вернуть военных — дело первостепенное.

— А ведь есть на кого менять гражданских! — говорит она. — Например, у нас полно коллаборантов, которые сидят в колониях. Они были бы счастливы уехать в Россию. Почему бы их не менять на гражданских? Пора возвращать и наших. Я письмо мужу написала — Лубинец с Москальковой вроде договорились о взаимной передаче писем. Но мне сказали, что письма туда вообще не доходят. А мне бы хотя бы дать ему знать, что мы живы. В последний раз ведь еще в оккупации виделись. Он так и не знает, что со мной.

Согласно последнему отчету Комитета по миграции, беженцам и перемещенным лица ПАСЕ, пропавшими без вести и попавшими в плен числятся почти 66 тысяч украинцев. И каждый из этих десятков тысяч — это такая же драма, как в жизни Карины Гаврищенко и Андрея Торицы. 66 тысяч семей разыскивают своих близких и ждут их возвращения. Когда-нибудь об этом будут писать книги. Мне бы очень хотелось, чтобы будущие авторы этих книг не забыли историю Карины — отчаянной херсонской девчонки, бьющей по машине агрессора посреди оккупированного города, рожающей под обстрелами, стоящей в пикете с портретом мужа, ищущей, ждущей, надеющейся.