Глава первая. Координатор

— Я эколог по первому образованию, но вообще, сейчас психологией занимаюсь, — рассказывает Елена из Сочи.

Она, как и многие здесь, до этого никогда не была волонтером. Когда появились первые новости о разливе мазута, Елена отдыхала в Санкт-Петербурге. Ночью следующего дня она вернулась домой, а уже утром купила билет в Анапу в один конец.

— Я не могла поступить иначе, — рассказывает Елена. — Если так рядом катастрофа произошла, ты просто садишься и выезжаешь. Сердце болит за страну, за родную землю, за территорию, на которой живешь. Черное море — оно же у нас одно на всех. И Краснодарский край, заповедная зона, — лучшее место на планете. Мы должны эту жемчужину беречь как зеницу ока.

По словам Елены, главная особенность волонтерских будней — практически полное отсутствие сна, на него остается два-три часа в сутки. Каждый день появляются новые проблемы и вопросы, которые нужно решать в авральном режиме.

Уже больше месяца волонтеры в Анапе работают по двум основным направлениям: очистка пляжей и спасение птиц. Есть отдельный штаб, который координирует автоволонтеров: они объезжают прибрежные зоны на своих машинах, высаживаются у кромки моря и часами ходят по берегу, высматривая среди камней пострадавших птиц.

— Чаще всего нам попадаются чомги, — говорит Елена, — они не особо летают, водоплавающие.

Сидят на берегу и потихоньку умирают.

Если птицу удается обнаружить и поймать, волонтеры везут ее на чистку в штаб — их несколько в разных частях Анапы. Там птиц осматривают, заполняют первичные протоколы, затем отмывают, вручную убирая с перьев капли ядовитого мазута, и лечат.

— Первым делом надо обработать птице клюв от мазута, чтобы дать ей абсорбент и напоить водой, — говорит Елена. — После этого направляют на двухфазовую мойку. Птицу обрабатывают крахмалом, а затем средством для мытья посуды с теплой водой. Сушат и передают ветеринарам-орнитологам. Те укладывают ее в особые коробки с дырочками для дыхания и подстилкой-ветошью, дают разные лекарства, когда надо — ставят капельницы и кислород.

Если птицу удалось вылечить, ее направляют в другой штаб, закрытый для посторонних. Здесь происходит реабилитация: ветврачи кормят пациентов по графику, следят за приемом медикаментов. После полного восстановления птиц отправляют либо в сафари-парки, либо в центр «Пеликан» в Ставрополе, где они содержатся до полноценного выпуска в дикую природу.

По словам Елены, пока волонтеры не выбрали место, где выздоровевших птиц можно будет отпускать.

— В Краснодаре говорят, что они выпускают где-то на реке Кубань, — рассказывает она.

Мы хотим договориться с каким-то орнитологическим центром, чтобы мониторить дальнейший вылет птиц. Волонтеры тратят свой человеческий ресурс, время и жизненную энергию, поэтому они вправе знать, что будет дальше с теми, кому они помогли.

На пляжах работа более монотонная. Штабы здесь чаще всего располагаются в палатках. Там выдают защитные костюмы, очки, перчатки. Волонтеры разбиваются по парам: один держит мешок, другой собирает лопатой загрязненный песок. Респираторов на всех не хватает — едкий запах мазута проникает в легкие, начинает болеть голова, слезятся глаза, опухает лицо. Если повезет, мешки вывозят на грузовиках на полигон. Если нет — они застаиваются, после чего мазут начинает вытекать наружу. А если ночью море будет неспокойным, то выплюнет на берег новые килограммы нефтепродуктов, и придется начинать заново.

Волонтеры работают с умирающими птицами 14–16 часов в сутки, а песок убирают, пока в дневном свете видны пятна и разводы. Нечеловеческие условия влияют и ментально, и физически, по словам министра здравоохранения Краснодарского края Евгений Филиппова, почти 150 человек обращалось за медицинской помощью, а один волонтер умер.

— У нас работает служба психологической помощи, — рассказывает Елена. — Кому нужно, может обратиться. Лично у меня в какой-то момент наступило выгорание, когда бьешься в стену и тебя не слышат. На энтузиазме ты можешь ехать очень долго, если занимаешься своим делом, но наши физические ресурсы ограничены. Приходится с этим считаться.

В новогоднюю ночь Елена с коллегой Хачатуром оделись в костюмы Снегурочки и Деда Мороза и поехали по штабам поздравлять волонтеров. Даже в два часа ночи 1 января уставшие люди в запачканных костюмах, запотевших защитных очках, в плотно прилегающих к щекам и носу респираторах перышко за перышком отмывали птиц от ядовитых нефтепродуктов.

— Очень трогательный был Новый год, — говорит Елена. — Многие волонтеры оставили свои семьи, чтобы быть здесь. Никто друг друга не знал.

Люди с утра до ночи просто делают работу, видя в этом свою миссию. И верят в лучшее до последнего. А власти спали в новогоднюю ночь. Оливье кушали.

И Елена, и другие волонтеры отмечают: от региональных властей в первые недели катастрофы не было никакой помощи. Помогала только самоорганизация людей и компаний. Защитный инвентарь закупается на пожертвования со всей России. Помещения, которые стали штабами, безвозмездно предоставляют местные представители частного бизнеса — где-то винодельню, где-то автомойку. Владельцы бесплатно заселяют волонтеров в пустующие зимой отели. С передвижением и едой помогает в том числе «Яндекс» — компания выделила 15 миллионов рублей на питание и такси.

Танкеры «Волгонефть-212» и «Волгонефть-239» потерпели крушение утром 15 декабря 2024 года. Один сел на мель, другой развалился пополам. Вечером 16 декабря губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев заявил: «Сегодня мы не видим рисков для экологической обстановки в Краснодарском крае». А уже утром следующего дня признал: нефтепродуктами заражена прибрежная линия Анапы и прилегающих населенных пунктов.

Независимый эколог Дмитрий Лисицын и экологический юрист Наталья Лисицына писали, что танкеры были устаревшими, их срок службы составлял 51 год и 55 лет. Эксперты отмечали: «По нашему мнению, ключевой фактор этой трагедии — возраст обоих танкеров. В практике судоходства критический возраст — 25 лет, после чего риски безопасности судна резко возрастают, что закреплено и в российском законодательстве».

Танкеры перевозили в общей сложности 9,2 тысяч тонн мазута. В Черное море вылилось минимум 4 тысячи. Научный руководитель Института водных проблем РАН Виктор Данилов-Данильян назвал происшествие «самой серьезной экологической катастрофой в России с начала XXI века». Ученый отметил: «Это [погибнут] десятки тысяч птиц, в этом можно не сомневаться. Это, скорее всего, сотни дельфинов. Ну и в принципе все крабы, все моллюски, все креветки, которые там живут, вся водная растительность — всё это, конечно, очень пострадает». Сколько времени уйдет на восстановление Черного моря, сейчас не берется предсказать ни один эколог. Но, вероятнее всего, речь идет о годах или даже десятках лет.

В будущем Елена хочет запустить экологическое движение в Анапе. По ее словам, к волонтерам уже обращаются из Грузии — до их пляжей тоже постепенно доходит мазут. Анапские волонтеры делятся опытом, рассказывают, как правильно убирать пляжи и чистить птиц. Постепенно новые штабы открываются в Сочи и других черноморских городах России.

— Я уже перевезла сюда кота и вещи, сняла жилье, — говорит Елена. — Не знаю, когда выберусь, потому что, когда так включился, то уже не представляешь, как жить без этого.

Неожиданно Елена предлагает мне поработать в штабе, только предупреждает, что журналистов там не очень любят: попадались на фейках. Я соглашаюсь. Елена набирает номер на телефоне. «Ира, тут мальчик готов поработать, вам нужны сегодня? — и уже мне: — Сегодня выйдешь в 22:00 на ночную смену. Нужны люди на склад. Жемчужная, 9».

Глава 2. Штаб

Штаб на Жемчужной, 9, располагается в здании винодельни. Тут три этажа: на первом птиц моют, на третьем — стационар. На втором всё остальное — регистрация волонтеров, кухня, раздевалка, зона отдыха. И склад, на котором мне предстоит провести ночь. Здесь где-то +13оС, на куртку нужно первым делом надеть защитный костюм — на всякий случай, чтобы минимизировать даже гипотетический риск заражения птиц.

Я сменяю высокую волонтерку Юлю: она проработала тут весь день, с пяти или шести утра, но на ее лице ни признака усталости. Проводит четкий инструктаж: идущим на первый этаж — костюмы с синей полоской, очки, респиратор. И обязательно синие перчатки, чтобы была видна отмытая сажа. На третий этаж, в стационар, — комбинезон, обязательно бахилы. По запросу — антибактериальные салфетки, обезболивающие, моющие средства. Часть склада занята вещами Артура, хозяина винодельни, их не трогать. «Удачного дежурства!» — желает Юля напоследок.

Сажусь за импровизированный стол. Вокруг коробки с надписями и стопки защитных костюмов со штрихкодами Wildberries, китайскими вкладышами-сертификатами и надписями For COVID-19 Pandemic Period Use Only. Первое задание — экипировать волонтерку, которая идет в стационар к уже отмытым птицам. Выдаю комбинезон, доходящие до колена бахилы. Повторяю напутствие Юли: «Удачного дежурства!» Тут же подходит другая волонтерка в шапке «Береги Камчатку»: нужно два рулона туалетной бумаги. Выдаю, поздравляет: «Первые две ачивки есть!»

Две волотнерки зовут в девять утра поехать с ними на пляж искать птиц. Отвечаю, что на дежурстве до семи. Они шутят: ну как раз два часа поспать — и в добрый путь. Замечают черные защитные костюмы, радуются: «Неужели наконец-то поменяют! — и объясняют мне: — Птички очень боятся белого цвета, пугаются. Теперь не будут». Правда, черных костюмов пока всего два — остальные белые с синей полоской.

Первые часа полтора проходят спокойно. Вдруг дверь открывается, вбегает мужчина средних лет, весь в черном, в руках длинная коробка. Выглядит немного раздраженным, но в глазах — решимость. «Здесь фазан, — объясняет волонтерам, — я нашел его сегодня утром у нас в Анапе, в парке. Гулял с собакой — вижу, кошка дерет фазана. Ну я его и спас. Вроде всё нормально, но ходить не может. Я его в Краснодар уже возил (от Анапы до Краснодара около 180 километров, около двух с половиной часов в одну сторону. — Прим. ред.), но там побоялся оставить, какой-то чулан».

С третьего этажа спускается ветеринарный врач, высокий худой парень с длинными очками и бородой, напоминающий Христа на картинах эпохи Возрождения. Пытается забрать фазана с собой, чтобы полностью осмотреть. Мужчина протестует: «Я его не оставлю. Мы с ним уже сдружились. Куда он без меня». На третий этаж вход посторонним запрещен, и мужчина заводится: «Ну вы чего. Почему столько понтов. Помогите фазану, пожалуйста. Вы реально моя последняя надежда. Умоляю».

Ветврач соглашается: достает фазана из коробки прямо на лестнице, ведущей в чистую зону. Слышен восхищенный вздох. Перед нами изящная птица с длинной золотистой шеей, черно-фиолетовой грудкой, оранжевыми и медно-красными перьями. Фазан смотрит царственно, озираясь своими черными глазами с красными кольцами вокруг. Ветврач медленно и методично осматривает птицу и наконец выносит вердикт: готовы забрать, выходить и отпустить в дикую природу. Мужчина расплывается в улыбке: «Спасибо вам огромное, дорогие». Его благодарят в ответ.

Снова наступает передышка, осматриваюсь вокруг. Замечаю, что у всех волонтеров на защитных костюмах написаны имена, иногда вперемешку с рисунками и ироничными подписями: «Главный суетолог Наиля», «Треш и содомия в Черном море», «Доктор Ливси».

На импровизированных стендах — памятки, рассказывающие, как обращаться с птицами, QR-коды с контактами психологической помощи и воодушевляющие цитаты. В любой другой обстановке они выглядели бы пошло, но здесь, написанные черным маркером на листках А4, выглядят органично: «В океане надо иметь огромную душу и чистую совесть». «Нужно столетие, чтобы восстановить то, что разрушил день. Ромен Роллан». «Бог прощает, и люди прощают. Природа не прощает никогда. И. В. Гете». «Мы не наследуем Землю у своих предков, а берем ее взаймы у своих детей. Антуан де Сент-Экзюпери».

Новая задачка — найти строительный пылесос и отнести в соседнее здание. Нахожу его за куртками в раздевалке, которые здесь оставляют на целый день без присмотра: все свои. На ходу перекусываю бутербродом и овсяным печеньем с чаем, выхожу во двор. Надо мной полная луна, яркие южные звезды. Мерно валит пар из ТЭЦ, дует холодный соленый ветер, издалека — ритмичный шум, в котором по мере приближения узнается Rammstein. С пылесосом в руке захожу внутрь и попадаю в большое пространство с ярким светом и семью гигантскими синими бассейнами, наполненными чистой водой. Рядом волонтеры возводят небольшие помещения из ДСП — будущие домики-вольеры для птиц. Улыбаются: «Восстановленным чомгам будет где жить, пока ситуация не нормализуется».

Возвращаюсь в штаб. Птиц сегодня мало: в течение дня привезли пять, а во время моего дежурства — ни одной.

Садимся сыграть в дурака — парикмахер Елена из Карелии заваливает горного гида Лизу из Краснодара, подкидывает Артем из Москвы.

Шестой час ночи. Уговариваю ветврача показать стационар: надеваю дополнительную защиту и поднимаюсь на третий этаж. Под фонарем на лестнице висит карандашный рисунок чомги и надпись «СПАСИБО». Ощутимо пахнет рыбой. На синем брезенте стоят 13 одинаковых коробок с дырочками для воздуха. На каждой — «Бланк учета манипуляций с птицей в стационаре». Указан номер, дата и время поступления, вес, прописаны все лекарства, которые птица в течение дня принимала, а также кормления: нужно указать количество рыб и отметить, получилось ли у птицы поесть самостоятельно. Пожилая ветврач объясняет, что нужно вести себя тихо и говорить шепотом: птицы спят. На столах огромное количество лекарств и шприцов. Лежит памятка для новичков — конкретные рекомендации по процедурам дополняются абзацем: «Каждый из нас подвергается сейчас воздействию травмирующих факторов из-за катастрофы. Нервы на пределе у всех. Не заражайте окружающих негативными эмоциями и не идите на конфликт. Улыбка и обнимашки решат любой спор! Мы все вместе работаем для птиц!»

Замечаю на коробках сердечки и имена птиц: Игорек, Пупс, Яночка, Аполлон, Кеша буйный. Живчику совсем плохо: он постоянно дергается, коробка ходит ходуном. Пожилая ветврач вздыхает: «Судороги. Скорее всего, не доживет до утра». Молодой врач аккуратно делает угол Живчику, а затем подключает Яночку к системе обеспечения кислородом. Ложится передохнуть на импровизированную койку из ДСП, подкладывая под грудь грелку. Через полтора часа подъем — нужно будет делать уколы энтерофурила всем 13 птицам.

Над Анапой постепенно поднимается холодный зимний рассвет. На Жемчужную, 9, прибывают новые люди — в стационар, на мойку, на кухню. В дверях появляется и моя сменщица. Желаю ей удачного дежурства. Она отвечает словами, которые звучат как самая красивая музыка: «А вам — хорошего отдыха».

Глава 3. Пляж

Немного поспав, решаю пройтись вдоль моря. На пляже в анапском районе Джемете уже всё вычищено, по песку уходят на километры вдаль следы от колес тракторов и самосвалов. Стоит палатка МЧС, море отгорожено двумя параллельными канавами. В воздухе витает едва уловимый запах мазута.

В отличие от Жемчужной, 9, где единственный опознавательный знак — написанное маркером на защитном костюме имя, здесь множество людей в полноценных униформах. Больше всего выделяются сине-красные костюмы представителей Всероссийского студенческого корпуса спасателей — подведомственной МЧС организации. Они строят мающихся волонтеров в шеренгу и дают им в руки длинный шланг, к которому прицеплены пластиковые полоски.

«Вы участвуете в историческом событии», — настраивает их высокий бородатый координатор. Рядом материализуется съемочная команда телеканала «Мир». Ведущий зычным голосом, будто подражая Дмитрию Губерниеву, трубит в камеру: «Биобон (сеть, пропитанная специальным биологическим составом для локализации и устранения разливов нефтепродуктов. — Прим. ред.) готовятся погрузить в Черное море. Технология на 100% рабочая. Применялась при разливах нефти в Мексиканском заливе и в Норильске. Один килограмм такого изделия может сдержать до десяти килограмм нефтепродуктов».

Скучающим волонтерам приказывают под камеры засовывать пустые пластиковые бутылки в шланг биобона. На их фоне делает селфи блондинка со свежим макияжем, в бандане «Движения первых» и толстовке Putin Team. Ее подругу катает по пляжу на квадроцикле участник Всероссийского студенческого корпуса спасателей. Журналисты «России 1» записывают репортаж в ковидных костюмах с синей полоской, в которых вчера волонтеры спасали птиц.

Спустя какое-то время конструкцию длиной 20–30 метров погружают в воду. Опустив биобон, участники действа расходятся. Волонтеры идут проверять пляж, представители Всероссийского студенческого корпуса спасателей — в свою палатку, а государственные журналисты, судя по разговорам, «наконец-то сдавать сюжет и бухать».

У меня начинает болеть голова. Надеваю респиратор и отправляюсь в сторону Витязево. Тишину прерывает рев самолетных двигателей. Первая мысль: откуда, ведь аэропорт Анапы, как и других южных приграничных городов, закрыт с февраля 2022 года, а в городе иногда работает воздушная тревога. Вижу пару истребителей: они совершают несколько пируэтов над городом и отправляются в сторону Черного моря.

В отдалении — пара волонтеров, которые методично просеивают песок через сетку в поисках фрагментов мазута. Подхожу поближе, знакомлюсь: Надежда и Валентин. Пара переехала из Сибири несколько лет назад: Надежда работает парикмахером, Валентин — на пенсии. Они очищают пляжи с первого дня катастрофы.

— Первые дней пять я просто безостановочно ревела, — вспоминает Валентина, пока ее муж продолжает чистить песок, — просто убирала и ревела. Мы на пляже практически весь месяц, я даже день рождения свой здесь отметила.

Когда на пляжах было много мазута, волонтеры убирали его лопатами. Сейчас песок нужно просеивать, чтобы вычистить нефтепродукты, которые успели просочиться на глубину 20–30 сантиметров. Валентина уверена, что летом запах останется. К усилиям властей, которые только что мелькали перед объективами, она относится критически:

— Эмчеэсовцы вырыли канавы, но это бестолковая работа. Не знаю, зачем ее делают. Все над этим смеются. Сетки — тоже бестолковая вещь. Их тут тестировали, они просто все были в мазуте, ничего не ушло.

Губернатор Краснодарского края Вениамин Кондратьев несколько раз приезжал на загрязненные пляжи — 17 декабря, 23 декабря, 26 декабря, 8 января. Валентина хорошо запомнила один из визитов губернатора:

— Целую неделю мы паниковали. Потом приехал Кондратьев в белой рубашке, в десяти метрах от меня стоял. Я хотела пойти к нему ругаться, меня не пустили, телевизионщики физически удержали. Я бы ему сказала: «Почему мешки не убирают? Почему мы собираем песок, а мазут просто из него вытекает? Почему такой бардак?» Технику стали подгонять только после, в 20-х числах, когда Путин на прямой линии выступил.

Валентина считает, что власти повели себя безалаберно. Хаос первых дней, по ее мнению, случился из-за того, что не было никакого оповещения:

— Люди не понимали, что происходит, сами закупали эти мешки, лопаты и шли на пляж без какой-либо защиты. Сжигали себе всю слизистую и глаза.

По данным МЧС, более 167 тысяч тонн загрязненного мазутом песка и грунта собрано на береговой линии, вывезено около 127 тысяч тонн. Сколько еще песка надо будет очистить на 220-километровой береговой линии Краснодарского края, неизвестно никому.

Глава 4. Ловцы

Еще один популярный адрес среди волонтеров — улица Мира, 113. Здесь находится автомобильный штаб, откуда постоянно выезжают внедорожники с людьми в костюмах. Каждой бригаде дают координаты пляжа, где нужно искать прибившихся к берегу птиц. По просьбе Елены сотрудники прикрепляют меня к паре волонтеров, добавляя: «Только вы не думайте, что мы пресс-тур вам организовываем. Лучше помогайте тоже».

Ко мне подходит невысокий мужчина в футболке «Армия РФ» и жилетке «Русская община». Протягивает руку: «Роман, приятно познакомиться, будем сегодня вместе работать. Надо только дождаться Наталью с машиной».

Пока ждем, Роман рассказывает, что работает с 30 декабря:

— В 20-х числах узнал про разлив, буквально друг рассказал. Вступил в чат («Разлив нефти в Черном море», сейчас в нем 97 тысяч участников. — Прим. ред.). После этого целый день сидел мониторил переписку, читал новости. На следующий день купил билеты на поезд, удалось выцепить последний на 28-е».

В обычной жизни Роман занимается строительным бизнесом и состоит в «Русской общине» — ультраправом движении, которое характеризует себя как «среда для объединения русских людей по принципу взаимопомощи». Оно известно резонансными акциями — например, поиском «нелюдей» в школе Ростовской области, рейдами против уличных торговцев в Екатеринбурге, облавами на наркокурьеров в парках Тюмени. В саратовской ячейке Роман руководит кибердружиной — «возрождает русские древние традиции, чтобы американизация их не поглотила».

Диалог прерывает Наталья — лихо паркуется рядом на своем черном Range Rover. До середины дверей он покрыт слоем грязи. Залезаем в машину и отправляемся в путь. Сегодняшние координаты — село Большой Утриш на юго-востоке Анапы. Здесь начинаются Кавказские горы, а неподалеку производят игристое «Абрау-Дюрсо». В окне — уходящие за горизонт горы, покрытые хвойными деревьями, каменистые пляжи, одинокий маяк на мысе. Наталья ведет внедорожник по петляющей дороге быстро и уверенно, и вскоре мы подъезжаем к пологому спуску к воде.

Наталья из Челябинска, занимается творческими проектами в музеях и воспитывает троих детей. Она, как и Роман, впервые наткнулась на новости из Анапы в 20-х числах декабря:

Я забыла, что у меня дом, собаки, дети. Меня ничего уже не волновало. Муж поддержал меня. Мы с ним сели, и я стала рационально рассуждать, решила, что на машине принесу больше пользы. В итоге доехала 4 января.

Мы выходим из машины и надеваем экипировку. Порываюсь взять защитный костюм, который выдали в штабе, но Наталья останавливает: во-первых, птицы испугаются белого цвета, во-вторых, он совершенно не пропускает воздух, и за пару часов «весь потом покроешься, как я в первый день». По рекомендации Романа заклеиваю голенище резиновых сапог скотчем — вдруг придется идти за птицей в воду. Берем коробки, ветошь, сачок и отправляемся на поиски.

— Мы, по сути, первые, кто столкнулся с такой ситуацией — разлив именно мазута, — рассуждает по дороге Наталья.

Поэтому нет какого-то абсолютного решения. Всё — методом проб и ошибок.

Каменистый пляж Большого Утриша усыпан валунами диаметром 30–50 сантиметров. Продумывать приходится каждый шаг, чтобы не оступиться. Много пластикового мусора. Неподалеку от берега стайкой сидят на воде чомги и чайки, а между ними царственно плавают несколько крупных пушистых птиц.

— Это гагары, — объясняет Наталья, — они краснокнижные. Если поймаешь, а она будет чистой — получишь уголовку.

Еще 3 января первый вице-губернатор Кубани Игорь Галась и министр гражданской обороны и ЧС Кубани Сергей Штриков подписали постановление, в котором говорилось: «В целях обеспечения безопасности ограничить работу волонтеров по отлову птиц и животных в темное время суток». Наталья смеется над выбором глагола: такая обтекаемая формулировка вместо более категоричного «запретить» дает возможность властям не выставлять патрули на всех пляжах. Якобы эта мера была принята для борьбы с браконьерством. Все волонтеры максимально критикуют распоряжение: днем птиц ловить сложнее, они бегут от человека.

Нам навстречу идут несколько волонтеров, один держит в руках мертвую птицу. «Собрали двух живых, трех мертвых, сейчас повезем на Жемчужную. Там в конце пляжа начинается заповедная зона, аккуратнее», — предупреждают они. Проходим еще несколько сотен метров — и действительно, покосившийся забор гласит, что за проникновение на территорию нужно будет заплатить штраф 3–4 тысячи рублей. Решаем, что 12 тысяч на троих потянем, если поймают, зато сможем поискать еще птиц. Начинаем путь.

— Я в обычной жизни не матерюсь вообще, — делится Наталья, — и окружение мое тоже. Очень жесткое правило, что мата нет. А здесь мат настолько уместен и понятен, настолько вписывается в ситуацию…

Перед нами открываются красоты заповедника — гигантские горы из слоев сланца, которые выглядят как нагромождение очень старой древесины. Водопад, ведущий прямо к морю. Вместо валунов — круглые камни, идти по ним легче. Нет только птиц. Наталья предполагает, что они не подплывают к берегу из-за неспокойного моря. Пройдя около шести километров, которые из-за дороги ощущаются как десять, поворачиваем назад. В ногах гудит, ступни болят, но я стараюсь не отставать. По пути находим двух погибших чомг — одна обглоданная до скелета. Хотя мертвых птиц обычно тоже привозят в штаб для вскрытия, забирать их не решаемся: смотрители заповедника могут остановить и обвинить в браконьерстве.

Спустя часа три возвращаемся в Большой Утриш. Без птиц, но это нормально, подбадривает Наталья, главное, что мы осмотрели береговую зону: другим волонтерам будет проще понимать, где могут быть скопления чомг. Решаем обойти главную достопримечательность села — маяк с монументом погибшим во Вторую мировую войну. Вдруг Наталья останавливается и пальцем показывает на камни. Там, в полуметре друг от друга, лежат два мертвых дельфина: еще совсем молодые, где-то в четверть размера взрослой особи. Один белый, другой черный, они развернуты головами к морю, а их рты безжизненно раскрыты. Наталья склоняется над ними и закрывает лицо руками.

— Первое время я работала на мойке постоянно, с перерывом на сон в три-четыре часа, — рассказывает она чуть позже. — Я с каждой птицей разговаривала и перед каждой извинялась от лица человека. Всю ночь мы их мыли, а под утро привозят нам 19 «двухсотых». Я села перед коробками и разрыдалась. Особенно тяжело, когда ничего сделать нельзя. Ты вроде стараешься максимально.

Доходим до машины: пока едем, можно немного передохнуть. Следующая локация — пляж Высокий Берег, сюда доедем в полной темноте. По дороге нужно забрать еще двоих волонтеров. Делаем крюк, заезжаем в частный сектор города, подхватываем Рустема и Артема — оба живут в Анапе, один коренной, другой приехал из Орла. Навигатор работает плохо, поэтому Рустем подсказывает дорогу. Артем возмущается: «Я не понимаю, почему так мало местных помогают. Почему они такие тупые. Мне говорят: «Ой, да мне похуй, я шторы продаю». Ну ты пойми одну простую вещь: чомг не будет — некому будет мошек жрать. Мошки расплодятся — сожрут все овощи. Овощей не будет — курортный сезон накроется. Курортного сезона не будет — местные, которые на нем летом деньги зарабатывают, а зимой тратят, решат: «Денег мало, шторы не буду обновлять, со старыми посижу». Так у тебя всё и накроется.

Доезжаем до штаба, он представляет собой просторную палатку, которую изнутри обогревают две печки-буржуйки. Ее установили казанские члены ассоциации Rotary International, глобальной благотворительной НКО. Решаем разделиться: Рустем, Артем и несколько волонтеров из штаба пойдут по пляжу налево, а мы втроем и москвичка Карина — направо. Спускаемся к воде, которую от фешенебельной набережной Анапы с дорогими отелями отделяют скалы, и отправляемся искать чомг. В темноте это непросто: скукожившуюся птицу легко принять за камень, поэтому высматривать нужно пристально. Говорим тоже тихо, чтобы не испугать птиц. Вдруг Наталья резко поднимает руку и будто шлагбаумом останавливает меня. В 15 метрах от нас чистится чомга, пытаясь стряхнуть с перьев мазут.

Я остаюсь на месте, а Роман бесшумно спрыгивает с камней к воде и начинает медленно идти к птице. Карина опускается на живот и по-пластунски ползет по насыпи. Через несколько секунд она резко включает мощный фонарик, высвечивая лучом чомгу. Та на мгновение дезориентируется в пространстве, не понимая, куда плыть или бежать, — в этот момент Роман делает рывок вперед и накрывает птицу сачком. Я быстро склеиваю коробку, заполняю ветошью. Наталья берет чомгу и аккуратно укладывает. Запечатывая временную клетку, Роман ласково убаюкивает пострадавшую: «Не бойся, не бойся, мы тебя помоем. Рыбкой накормим. Спасем».

Снова разделяемся: Наталья и Карина возвращаются с птицей к машине, а мы с Романом идем вперед, чтобы еще раз попытать удачу. Не проходит и нескольких минут, как он замечает еще одну чомгу. На этот раз я орудую фонариком, с нескольких попыток он загорается, но птица даже не дергается. Роман аккуратно ее подхватывает: «Совсем плохая. Хорошо бы девчонки поскорее приехали, ее надо срочно лечить».

Поднимаемся, ждем — Карина подлетает на белом джипе Hyundai. Дорога до Жемчужной, 9, кажется невыносимо долгой: нужно проехать практически через весь город. Наконец доезжаем до мойки. Волонтеры заметно оживляются, быстро заполняют бланки.

Вероятно, появление чиновника связано с постановлением об «ограничении вылова». Первый прецедент случился 11 января: сотрудники Минприроды задержали волонтеров в районе Большого Утриша и после четырехчасового допроса отпустили.

На сегодня работа закончена: мы прошли больше 15 километров. Восполняем калории в столовой штаба — сегодня дают булгур с рыбой. К нам подсаживается Артем из Москвы, с которым я на дежурстве играл в карты: оказывается, это он накануне строил вольеры для восстановившихся птиц под музыку Rammstein. Сегодня в домики заселили первых постояльцев. Наталья смотрит на него умоляющими глазами — Артем сдается и ведет нас на экскурсию. За семью бассейнами, в которых спасенные птицы вновь будут плавать, стоят маленькие вольеры. Восемь уже готовы, остальные строятся — в помещении бывшего штаба на 700 квадратных метров есть где развернуться. Артем медленно открывает дверь — за ней по толстому слою песка под специальной красной лампой гуляют три полностью здоровые чомги.

Наталье завтра уезжать, поэтому она приглашает немного посидеть вместе. В небольшой комнате отеля с тремя кроватями она произносит тост:

— Этот опыт меня никак не изменил. Я осталась прежней. Приехала сюда, потому что мне нужно было помогать. Но здесь я приобрела много новых людей, с большой буквы Настоящих Людей, которые тоже приехали по зову сердца. У меня вся записная книжка в контактах «Карина Москва волонтер», «Роман Саратов волонтер». Оглянитесь, эти люди и есть золотой генофонд России. Настоящее гражданское общество. За вас!