Издательство «Альпина. Проза» объявило, что собирается уничтожить весь бумажный тираж романа Александра Иличевского «7 октября» (или «7/10»), в котором был обнаружен плагиат. Изменения в электронную версию также будут внесены немедленно. Этим издательство поставило точку в скандальной истории, разгоревшейся в течение последних двух недель. Но остается открытым вопрос: почему известный писатель (лауреат «Русского Букера» и дважды лауреат «Большой книги». — Прим. ред.) решился на плагиат? Дело не только в самом авторе, но и в сложившемся способе производства культурного контента на русском языке.

В августе прошлого года израильская журналистка Алла Гаврилова узнала, что в новом романе Иличевского о трагедии седьмого октября 2023 года содержится примерно три страницы текста, без изменений заимствованного из ее репортажа, написанного в Газе. Последовали извинения автора и заверения, что он уберет текст из романа или поставит ссылку. В начале января 2025 года Алла Гаврилова открыла книгу и увидела, что ничего этого автор не сделал. Лишь добавил в конец книги благодарность Алле Гавриловой: «Без ее репортажей книга была бы неполной», но не указал, как именно и где именно он использовал эти репортажи. Всё прочее осталось как есть: отрывок из репортажа не убрали, и он по-прежнему не был никак отмечен, сливаясь с остальным текстом романа.

Алла Гаврилова написала пост, в котором рассказала о ситуации и поделилась со своими читателями чувствами по этому поводу.

После этого читатели обнаружили, что в романе содержатся столь же непосредственные заимствования из текстов покойного писателя Владимира Мурзина. Они остались бы незамеченными, если бы не история с репортажами Гавриловой.

Интернет бурлил. Одни стыдили писателя и делали предположения о том, что могло подвигнуть его на прямые заимствования, другие выступили в защиту Иличевского. Сам писатель реагировал сдержанно: покаянных слез не лил, извинения принес лишь частично.

Ситуацией заинтересовалась «Медуза», и в романе отыскались еще пять страниц из Андрея Платонова и некоторое количество старых текстов самого Иличевского.

Наконец, шестнадцатого января «Альпина. Проза» своим решением поставила в споре точку. Плагиат будет убран из электронных версий, а бумажные пойдут под нож.

При четкости и внятности юридического кейса остается, однако, нераскрытым самое интересное. В начале сентября, еще при первом обмене репликами, Алла Гаврилова задала Иличевскому вопрос: зачем? Иличевский на её вопрос не ответил. Зададимся им сейчас:

Комментаторы «со стороны истца» считают, что дело в нарциссизме и прочих дурных качествах самого А. И. Конечно, во все времена людям приятно повторять фразу «слава Богу, я не такой, как этот мытарь». Но гораздо полезнее проанализировать, что именно во внешней среде сделало возможным для Иличевского так поступить.

На правильном пути находится те комментаторы, которые предполагают, что Иличевский спешил и хотел успеть с публикацией романа к годовщине трагедии седьмого октября. Стремление поспешно «осмыслить» события, которые еще не закончились, казалось бы, не характерно для авторов интеллектуальной прозы. Иличевский ведь претендовал создать не документалку на злобу дня, а нечто более глубокое. Казалось бы, страх, что читательское внимание к событиям в Израиле угаснет и переключится на что-то более актуальное, не должен настолько сильно влиять на писательские стратегии, чтобы из-за спешки хватать чужие куски текстов откуда ни попадя.

Ситуация становится более понятной, если посмотреть на то, как устроено производство текстов и смыслов в российской литературе.

Мое объяснение будет состоять из двух частей.

Часть первая

Еще до войны книга в российском культурном пространстве была чем угодно: «культурным событием», «откликом», признаком жизнедеятельности того или иного писателя — и только в самую последнюю очередь, собственно, литературным произведением, художественной прозой, подлежащей чтению и анализу.

К 2010-м годам на издательском рынке российской прозы сложилась следующая ситуация. Предположим, вы написали неплохой, интересный текст. Волей судьбы, сразу или не сразу, его заметило Хорошее Издательство и решило взять вас под свое крыло. Так вы стали Писателем, и теперь от вас требуют выдавать по книжке в год. Это нужно, чтобы «интерес рынка не угас», ведь вы и так не Донцова, тиражи у вас не то чтобы огромные, и денег платят немного. Если вы работаете усердно и вдобавок не выходите из своей маркетинговой ниши, вы можете стать ВПЗР — великим писателем земли русской.

Теперь вас издают по инерции и читают по инерции. Хорошие книги вы пишете или плохие, никого уже не волнует: ни вас, ни издательство, ни читателей. Коза скачет, и за ней остаются на дороге маленькие шарики. От вас же остаются бумажные кирпичики. Интервью, презентации, по-прежнему скромные гонорары, иногда — приятные для кошелька премии.

Вознаграждение было относительно скромным, но оно мотивировало продолжать в том же духе.

Чтобы в таких условиях экспериментировать, стремиться более пристально думать о тексте, чувствовать тоньше, мыслить глубже, писать медленнее, пришлось бы пропустить год, а то и пять лет. Перестать «реагировать» и «откликаться», не «отмечаться» на культурных событиях. Иногда попытка аутентичности требует полной смены писательской манеры или пересмотра своих отношений с издательствами. Для этого нужно было стать фанатиком текста как такового, да еще и немного социопатом, рискнуть своим положением «в обойме». А это трудно. Без издательства с его системой дистрибуции писатель — никто.

Именно такая история, на мой взгляд, и произошла с Иличевским.

Когда-то ткань его текста была добротной, и два слова не стояли рядом в случайном или банальном порядке. Постепенно издательская политика российских книжников заставила А. И. писать слишком много, производить продукт.

Но до плагиата дело дошло, скорее всего, только сейчас, и тут следует вторая часть моего объяснения.

В последнее время тенденция, о которой я говорю, усилилась.

Значение содержания, смысла любого высказывания окончательно свелось к нулю из-за огромной тревоги и доминирующих контекстов, которые тут же валятся со всех сторон, стоит только начать что-то производить, особенно — писать.

В таких условиях особенно хорошо и воочию видно: справедливость не восторжествует. Если ты не известный и не узнаваемый сейчас — тебя всё равно что нет. Никакое качество контента не спасет тебя от полной безвестности. Никто не откроет тебя «потом». Никакого «потом» нет. На фоне информационного шума и бушующих насущных эмоций тебя не заметят сейчас и забудут навеки.

Но если ты прокричал и прогремел сейчас, у тебя есть хотя бы эти пятнадцать минут славы.

Всё это окончательно уничтожает всякое понятие о добрых нравах в культуре. Помню недавний скандал с Гельманом и Сорокиным. Художник Евгений Никитин в сотрудничестве с искусственным интеллектом создал композиции к роману Сорокина «Голубое сало», а Гельман и Сорокин не упомянули его имени ни на открытии выставки, ни на этикетках к работам. Разгорелся большой скандал. Те, кто оправдывал Гельмана и Сорокина, говорили: вы, Никитин, ноунейм, и вас будут помнить только потому…

Ровно этот же заход использовали и оправдывающие Иличевского. «Если ваш труд кто-то и вспомнит через несколько десятилетий, то только благодаря комментариям Иличевского», — написал Глеб Морев, правда, быстро стер этот комментарий, но остались скрины.

Этот заход потому так и злит, что в нём есть очевидная доля циничного реализма. В наши дни и в наших обстоятельствах, если жертвуешь чем-то сиюминутным во имя своих ценностей, нужно быть готовым к тому, что воздаяние получишь только на том свете.

Вот почему А. И. в полном сознании решил украсить свой текст куском из чужой статьи, дополнить Мурзиным и заполировать чуть измененным Платоновым.

Нужно реагировать быстро. И нужен объем текста, чтобы хватило на книжку. И нужен откуда-то живой голос реальности, а сам в той реальности не бывал. И еще нужен некий род лирического транса, чтобы описывать пустыню, причем ту самую, которая в Газе, а не другую; а транс по заказу не приходит. Вот и возникает искушение почерпнуть из чужих колодцев.

А если остановишься и замолчишь, выпадешь из обоймы и тоже станешь «ноунеймом». Или так кажется.

Нисколько не оправдывая плагиат, я не могу по-человечески не посочувствовать самому А. И. Всё это — трудный опыт.

Поступок же издательства «Альпина. Проза» внушает некоторую надежду. Если бы я была Иличевским, то сейчас бы вздохнула с облегчением и поблагодарила своих издателей.