Самый важный разговор

Мы в катастрофе. Такой катастрофы культура, связанная с Россией, с русским языком, не переживала никогда. Даже после революции 1917 года и гражданской войны никому в мире не приходило в голову отвергать русскую культуру, русский язык. Люди в эмиграции в 1920-е годы на улицах Берлина и Парижа громко говорили по-русски. Они не стеснялись русского языка: они боролись с диктатурой, но проиграли. Им не было стыдно за русскую культуру, которую они защищали.

Мы находимся совершенно в другой ситуации. Приходится доказывать миру, что мы отличаемся от российского государства, от банды, которая давно захватила в России власть и держится за нее. На самом деле это не государство. Ведь государство в демократических странах исполняет свои обязанности перед населением. А российское государство — главный враг и всего мира, и российской культуры.

Поскольку я уже много лет живу на Западе, я чувствую себя ответственным за то, чтобы это объяснить. Людям в России это понятно, им ничего объяснять не нужно. Все находятся по ту или другую сторону линии фронта. Свои всё понимают, а для тех, кто по другую сторону линии фронта, ты враг. Они не будут тебя слушать. А вот людям Западе это можно объяснить.

Я живу в Швейцарии и много лет борюсь с этой священной швейцарской коровой — с нейтралитетом. Кроме чемпионата мира по футболу, я призывал к бойкоту Олимпийских игр. Но кто слушает писателей? Все хотели радости, футбола. А результат — война, катастрофа. Очень хорошо помню, как утром 24 февраля 2022-го началась война. Я не верил до последней минуты. И я слышу, как президент Швейцарии говорит: мы нейтральная страна и не будем присоединяться к санкциям против РФ. Годами бьешь в эту стену головой, а результата нет. Что делать? Нужно продолжать.

На следующий день я выступаю на главном политическом ток-шоу Швейцарии. И в сотый раз объясняю швейцарцам: эпоха нейтралитета прошла. Нельзя оставаться нейтральными, когда нам объявлена война. Это война варваров против мировой цивилизации, мировой культуры. Мы должны всеми силами помогать Украине: она сражается за себя и за нас. И буквально через несколько дней президент Швейцарии говорит, что мы будем участвовать в санкциях против РФ. Я почувствовал это как свою маленькую победу.

На этом примере видно, как функционирует демократия. В диктатуре всё зависит от решения диктатора. А демократия — это инструмент влияния на власть. Власть зависит от избирателей. На них можно влиять через СМИ. Власть прислушивается к мнению избирателей. Ей может быть всё равно, что происходит с Украиной, но важно победить на следующих выборах. И раз общественное мнение повернулось, власть должна идти за ним.

Но сейчас третий год войны. Куда делась солидарность? В мае по приглашению папы римского я выступал на гигантской арене в Вероне. Там собрались деятели культуры из разных стран. Огромное количество людей и флагов, включая израильский и палестинский. И ни одного украинского. Кажется, я был там единственным, кто говорил, что путь к миру в Украине лежит через победу.

Представьте, два человека сражаются на мечах. Один человек бросает меч и протягивает другому руку. Что произойдет? Ему эту руку сразу отрубят. Путь к миру в Украине лежит через поставку ей такого количества оружия, сколько нужно для победы. Войны, которые ведут Украина и Израиль, — это на самом деле одна война. Это война оси варварства против демократического мира. И путь к миру лежит только через победу.

Всю жизнь у меня под ногами была прочная почва. Это моя культура, писатели, которые были до меня, русская литература. Но с начала этой катастрофы под ногами вдруг оказалась пустота. Невозможно жить с пустотой под ногами. Вышедшая в этом году книга «Мои. Эссе о русской литературе» — это моя попытка снова обрести почву, понять, что произошло с литературой, в чем ее вина и беда.

В жизни каждого человека должен случиться один важный разговор с его отцом и матерью. Но часто такого разговора не происходит. Ты ведь не можешь сказать: «Отец, подожди с футболом, бог с ним, давай поговорим о самом важном». И маму нельзя отвлечь: она делает завтрак и спешит на работу. Поэтому у меня с моим отцом и мамой такой разговор получился только после их смерти — в моих книгах.

Эта книга — попытка самого важного разговора с писателями, которые меня сделали. Попытка разобраться, почему страна, в которой есть такая литература, совершает такие преступления. Попытка понять, что нужно оставить в прошлом, а что — взять с собой в будущее. Прошлое нельзя изменить, но культура — это бесконечный мост из прошлого в будущее. Опоры этого моста — Гомер, Шекспир, Толстой, Достоевский, Джойс. Очень важно понять, какие опоры продолжают существовать, чтобы мост не разрушился.

Эта книга очень важна для меня: она дает мне силы и веру, что литература на русском языке имеет право и силы идти в будущее. Она показывает, что российское бандитское государство использовало литературу в своих целях. Отсюда патриотизм, рассказы о величии страны. Всё это зовет в ад, от этого нужно освободиться. А то, что открывает в человеке чувство собственного достоинства и самоуважения, делает нас частью мировой культуры. На этом нужно строить дальше литературу на русском языке.

Пушкин как знак империи

Очень больно видеть, как пропаганда использует важные для нас всех имена. Диктатура всегда использовала прекрасное чувство любви к Родине. Так использовали и моего отца. Когда началась Великая Отечественная война, он пошел воевать: «Родина-мать зовет». А ведь его отца, моего деда арестовали в 1930 году. Он сгнил в ГУЛАГе. Какую родину шел защищать мой отец? Тот режим, который сгноил его отца, исковеркал жизнь ему и всему населению страны? Потом он всю жизнь идентифицировал себя с Великой Победой. Это похоже на то, как крепостные гордятся богатством своего хозяина.

Что получило советское население от Великой Победы? Люди только еще больше стали рабами. «Нет, — говорит мой отец, — мы же освободили Европу от фашизма». Как было объяснить ему, что они не освободили Европу от фашизма, а принесли ей другой фашизм? «Нет, мы, русские, — хорошие, освободители. Это они фашисты», — сказал бы он.

И вот повторяется всё то же самое: «Они враги, фашисты, они на нас напали, хотят уничтожить нашу культуру и язык. Давайте защитим родину нашего Пушкина!» Советская власть ставила ему памятники везде, где разрешали. По всем республикам бывшего СССР, в дружественных странах, в Европе, в Африке, в Южной Америке стоят бюсты поэта. Но это же насилие над мертвым! По всей Украине эти бюсты стоят как знаки империи. К самому классику это всё не имеет никакого отношения.

Пушкин — это знак нашего сапога. Сапог стоит здесь — и поэтому поставим вам сюда памятники. Поэтому когда в Украине их сносят, мне не больно.

В империи всё пропитано ложью, и эти монументы тоже. Людям, которые изнутри видели, как работает империя, это понятно. А людям на Западе — нет: это очень сильная разница в ментальности. Они привыкли верить словам. Здесь была Реформация и выработалось другое отношение к слову: если ты что-то говоришь, ты за это отвечаешь. Политик отвечает за свое слово карьерой.

В России же мы привыкли, что слова не обозначают ничего: совершенно не важно, что люди говорят, важно, что они делают. В сталинской конституции были замечательные слова про демократию и свободы. Когда я читал в ней главу о правах и свободах, я умирал от счастья: хочу в такой Советский Союз. Но в реальности СССР был ГУЛАГом. То же самое повторилось и сейчас. В 1990-е годы населению снова сказали те же слова о демократии и свободах, и они снова оказались лживыми.

У Запада был шок, когда в 2014 году Путин сказал, что в Крыму нет наших солдат: как можно так врать? А в России это ни для кого не было шоком. Все понимали: Путин не нам врет, а врагов обманывает. А обмануть врага — это доблесть. Мы же все «свои» и всё понимаем: демократы, либералы, писатели, зэтники, кремлевские начальники — все мы родом из Советского Союза, где из поколения в поколение нас приучали, что важны не слова, а только дела.

Людям на Западе сложно объяснить разницу между словами и делами в России. В 2023 году у меня вышла книга, написанная по-немецки. Ее перевели на английский и еще 20 языков; по-русски ее нет смысла издавать, поскольку всем и так всё понятно. Книга «My Russia: War or Peace» — это объяснение войны, объяснение России через ее историю, через историю моей семьи. Я получил вал благодарственных писем: «Теперь понятно, почему наши политики были такими слепыми». Я считаю, что этой объяснительной работой надо заниматься, и делаю ее.

О войне культуры с тоталитарным государством

Давайте считать культурой пространство, свободное от сапога. Когда есть население и есть банда, захватившая над ним власть, — это не культура. Сначала власть над населением захватила банда из Скандинавии, викинги. Сказания и легенды рассказывают о прямом геноциде. Потом пришла другая банда, из Монголии. Русские князья, включая святого Александра Невского, стали служить монголам. Для населения они были представителями диктатуры. Если ты, допустим, в Новгороде, восставал против них, Невский и его дружинники могли выколоть всем глаза.

Главным врагом населения на протяжении столетий были его собственные правители. Потом в XVIII веке открыли окно в Европу, и оттуда хлынули Академия наук, культура, искусство, музеи. Но Петру I, тогдашнему главному пахану банды, не нужна была культура. Ему нужно было оружие и военные специалисты для войны с тем же Западом. Рабы ничего не могут производить, поэтому военные технологии для борьбы с Западом пришли в Россию с Запада.

Но технологии приходят вместе с людьми. Это был уже век Просвещения. Люди с Запада принесли с собой новые незнакомые слова: культура, литература, чувство собственного достоинства, демократия, выборы. Это уже была Европа, подготовившая французскую революцию и (в США) Декларацию прав человека. Так в России появилась культура. Но она всегда была врагом банды, захватившей государство.

Между нами сразу началась война: кто кого. Мы, моя Россия, не хотим жить под сапогом. Мы хотим жить как в Швейцарии. Самостоятельно выбирать, какой дом мы хотим построить, какое государство.

Эта война идет уже около 300 лет.

Дважды мы побеждали. Первый раз — в феврале 1917-го. Мы объявили Россию самой демократической страной в мире. Русские женщины получили тогда права, которые женщины Швейцарии получили лишь несколько десятилетий спустя. Но это была демократия лишь для нас, а миллионы рабов воспринимали ее как хаос, анархию. Нельзя жить при хаосе, нужен порядок, сильная рука. Конечно, она появилась и установила диктатуру, какой еще не знал мир: сталинскую.

Второй раз мы победили в конце 1980-х — начале 1990-х годов. Это была демократия для нас. Мы получили возможность читать запрещенные прежде книги, ездить по всему миру. Но обретенное нами чувство собственного достоинства для миллионов рабов оставалось ничем, пустым звуком. Они снова видели хаос и анархию, невозможную для жизни ситуацию. Им была нужна сильная рука.

И вот всё снова повторяется: у нас снова сильная рука, которая живет только для себя. Идея всей этой власти — лишь в том, чтобы сохранить власть.

Первая русская демократия продлилась несколько месяцев. Вторая продержалась несколько лет. Третья, которая рано или поздно наступит, может продлиться еще дольше.

Культура всегда была противопоставлена этой банде как политическому режиму. Поэтому он всегда ее уничтожал, гнобил или использовал. Сталин терпеть не мог Шостаковича и с удовольствием сгноил бы его в ГУЛАГе, но он ему был нужен. Потому что еще была Америка. Запрещенного уже было Шостаковича отправили на конгресс сторонников мира. Снова разрешенный Шостакович, несчастный заложник, кивал и говорил то, что от него требовала газета «Правда». Это унижение из унижений. Вот зачем нужна была этому режиму культура.

В сегодняшней России свободная культура существовать не может. Оставшиеся там творческие люди должны петь патриотические песни, молчать либо эмигрировать. Сейчас оттуда выкачивают последние остатки воздуха. То, что было возможно вчера, сегодня уже не разрешено. А завтра будет запрещено то, что еще разрешено сегодня. Вся культурная, литературная жизнь может перейти, как в СССР, на кухни и дачи.

Все войны рано или поздно заканчиваются, и война в Украине не исключение. Сейчас между русскими и украинцами пропасть, наполненная кровью, болью, ненавистью. С каждым днем войны, с каждой ракетой, летящей на Харьков или Одессу, эта пропасть расширяется. После окончания войны нужно будет строить через нее мост. Строить его будут люди культуры, писатели, поэты, музыканты, художники. Вот для чего нужно сохранить достоинство культуры на русском языке. Иначе некому будет строить этот мост.

Как создать в эмиграции инфраструктуру литературной жизни 

Великие произведения и писатели рождаются на планете не каждый год, даже не каждое десятилетие. Но чтобы это случалось, нужна литературная жизнь. В последние 20–30 лет она в России стала налаживаться, но сейчас всё разрушено. Если выходит книга, потом должны появиться рецензии, нужно организовать презентации, встречи с авторами, литературные фестивали. Здесь мы всё должны начинать с нуля. Сейчас появляются новые издательства, нужно помочь им и авторам. Возникают новые книжные ярмарки. Нужно дать возможность литературной жизни продолжить существование. Это намного сложнее, чем убить культуру. Убить легко, это делается моментально.

Но как помочь авторам, которые пишут по-русски и не могут публиковаться в России? Мы интересны только как часть мировой культуры. Значит, должен быть какой-то выход в мир из русскоязычного литературного гетто. Нужны переводы. В последние 20–30 лет огромное количество русских писателей переводили на Западе во многом благодаря тому, что траты на перевод — а это большая часть затрат на выпуск книги — оплачивали институции в Москве.

В 2000-х годах я приветствовал это. Мне казалось, что Россия наконец-то становится нормальной цивилизованной страной. В Швейцарии, Швеции, Норвегии есть организации, которые помогают своим писателям выйти в мир, оплачивают переводы, участие в книжных ярмарках. Но если сейчас вы выступаете против войны, живете на Западе, если вас назначили иностранным агентом, то никто в России перевод вашей книги оплачивать не будет. Несколько авторов с именами (Улицкая, Акунин, Шишкин) переведут сами иностранные издательства. Но что делать остальным?

Они пишут прекрасные книги. Одно из эмигрантских издательств — например, Vidim Books, Freedom Letters, BAbook, Бабель — их издаст. Но кто сделает перевод? Я долго об этом думал и понял, что нужно создать механизм, который поможет свободной русской литературе выжить. Одним из инструментов может стать литературная премия, где главным призом будет грант на переводы на английский, немецкий, французский языки.

Эта идея пришла мне в голову прошлой зимой, когда я ходил с собакой гулять вокруг нашей деревни. Было очень больно смотреть, как в России уничтожают литературу. Нужно было что-то этому противопоставить, и за полгода мне удалось сделать Литературную премию «Дар». Мне помогли все, к кому я обращался. Это премия, основанная Ассоциацией швейцарских славистов, профессорами университетов. «Дар» — название последнего русскоязычного романа Владимира Набокова. И эта книга, и наша премия — о радости творчества.

Среди ее соучредителей известнейшие представители культуры, писатели, режиссеры, музыканты, филологи. В жюри вошли замечательные критики, писатели, люди театра, музыки, кино. Я хотел, чтобы эта премия взяла от других лучшее и избавилась от худшего. Меня всегда бесило, что жюри, состоящее из пяти-шести человек, за закрытыми дверями келейно кого-то выбирает, не объясняя своих решений. Я считаю, что жюри должно состоять из 20–40 человек, чтобы избежать лоббирования и групповщины.

В шорт-листе будет 10–12 книг, и каждый член жюри будет иметь возможность выбрать из них одну-три книги. Голосование будет открытым на сайте. Наша задача — привлечь внимание людей к книгам. Неважно, кто победит. Победят все. Я исходил из того, что людям будет интересно узнать, за кого, например, проголосовала их любимая актриса или писатель. Может быть, это побудит их прочитать книгу.

У премии есть декларация, ее подписали мы все, больше 50 человек. Из нее понятно, почему человек, который поддерживает войну, Путина, просто не будет принимать в ней участие. Участвовать могут прозаики — авторы романов, повестей, сборников рассказов. Совет экспертов подготовит шорт-лист, он будет объявлен в январе, и у жюри будет четыре месяца, чтобы прочитать книги и выбрать победителя.

Отдать голос — значит перевести в пользу автора как минимум €10 (без верхнего ограничения). Победителем в читательском голосовании станет автор, получивший наибольшее количество голосов (а не наибольшую сумму). Читательское голосование будет независимым от выбора членов жюри. В реальности победителями станут все: авторам важны даже небольшие перечисления в их адрес.

Очень важно, что это не «русская премия», не «премия русской литературы» или русских писателей. Это премия — попытка переосмыслить всё, что пишется на русском языке. Ведь он принадлежит не территории, не диктатуре, не диктаторам, не банде, которая овладела государством. Русский язык принадлежит мировой культуре. На нем пишут самые известные на Западе украинские писатели, например, Андрей Курков. На русском пишет нобелевский лауреат из Беларуси Светлана Алексиевич.

«Дар» — это премия для тех, кто пишет на русском языке независимо от места проживания и паспорта. Это премия всех, кто живет культурой на русском языке и делает ее. Очень важно, чтобы в ней принимали участие писатели из Украины. Уже подал на премию замечательный писатель Сергей Соловьев. У него украинский паспорт, он живет между Индией и Германией и написал, я считаю, гениальный роман «Улыбка Шакти».

С этим романом произошла такая же история, как с «Поминками по Финнегану» Джойса. Всю жизнь Джойс шел к этому роману, который должен был изменить историю мировой культуры. Но выход романа совпал с началом Второй мировой войны. И Джойс переживал: почему немцы вместо того, чтобы читать, бомбят Польшу? То же произошло с романом Соловьева: он вышел в феврале 2022-го. Началась эта чудовищная катастрофа.

Свободная экстерриториальная Россия 

После революции в эмиграцию приехали Куприн и Бунин. Но дети эмигрантов первой волны не очень говорили по-русски. А их внуки совсем не говорили. На этом всё и закончилось. Набоков перешел на английский язык не потому, что он очень этого хотел. Это была его трагедия. Если бы у него сохранялся русский читатель, он бы никогда этого не сделал. Но Набоков оказался в космосе: нет издательств, читателей, литературной жизни. Чтобы сохранить себя как писателя, он должен был из этого космоса выйти в обитаемое пространство. Поэтому он уехал в Америку.

Сейчас у нас другая ситуация. Миллионы людей осознанно уехали из России. Это элита страны. Это люди, понимающие, что такое культура, зачем нужно правовое государство. Они были бы готовы жить в другой, демократической русскоязычной стране. Такая страна на самом деле существует. 100 лет назад она была невозможна, а в XXI веке благодаря интернету у нас есть экстерриториальная страна свободной русскоязычной культуры. Она не зависит от России, которая находится за колючей проволокой. Это целый мир, это люди, которым нужны книги. Русскоязычная культура всегда у себя дома. Ведь ее дом — это ваш дом, мой дом, дом всех людей, кому это важно и нужно.

Поэтому я настроен более оптимистично. Но нужно создавать литературную инфраструктуру. Ведь если ничего не делать, то ничего и не будет. Работа по организации литературной премии «Дар» показала мне: когда ты делаешь что-то хорошее и нужное, тебе все будут помогать, и у тебя всё получится.