Иногда Евгений Мищенко ездил на Немцов мост не в свое дежурство — просто заезжал после работы: проведать единомышленников-волонтеров, узнать, не нужна ли помощь, удостовериться, что всё в порядке. Впрочем, у него и дежурства были вечерние и ночные. Часто он оставался на мосту на ночную вахту вместе с гражданским активистом Павлом Колесниковым. Прошлой осенью Евгения арестовали, а у Павла случился инсульт. Нынешней осенью Павел умер, а Евгения приговорили к 12 годам лишения свободы за «участие в террористической организации». Точнее, за переписку с легионом «Свобода России», воюющим на стороне Украины.

После известия о приговоре Евгению Мищенко я думала: может, если бы он не пришел в 2017 году на тот мост, не стал бы волонтером, не нес бы свою вахту, то ничего бы и не было? К нему бы не втерся в доверие эфэсбэшник-провокатор Карасев, на чьих показаниях строилось обвинение? Но пообщавшись с друзьями и единомышленниками Евгения, поняла: он не мог отклониться от траектории. Он всё равно пришел бы на мост — рано или поздно.

Преображенка, смоленские леса и Немцов мост

Типичное детство москвича конца семидесятых — начала восьмидесятых: из детского сада на бульваре Рокоссовского — пешком к бабушке на Преображенку, в белой кепочке, шортиках и рубашке. Многие советские дети уходили из детского сада одни, потому что родители не успевали за ними прийти. Детям вешали на шею ключ на веревочке, и детсадовцы сами шли домой или к бабушкам и дедушкам.

Потом — поступление в МИСИ (Московский инженерно-строительный институт, теперь это Московский государственный строительный университет), за чем должна была последовать типичная жизнь советского инженера. Только страна уже не была типичной — конец СССР, начало истории независимой России, когда свободу можно было хлебать ложкой и пить ведрами. Кстати, многие сегодняшние политзаключенные — именно из того, перестроечного поколения. У них юность совпала со свободой, они поняли, что это такое, и не смогли примириться с необходимостью жить, как в СССР, — молча.

Евгений Мищенко никогда не хотел уехать из России. Он работал инженером, писал стихи, очень любил проводить время на даче в Смоленской области — в маленьком домике, который построил его папа. Отец Евгения, Олег Евгеньевич Мищенко (в их роду чередуются два имени: Евгений и Олег), тоже инженер, уехал в смоленскую деревню еще в девяностые. Однажды, когда он ушел в магазин буквально на полчаса, дом сгорел. И тогда Мищенко-старший своими руками построил другой дом из подручных материалов. В деревне он и умер, похоронен на сельском кладбище.

Там, на даче, Евгений с женой очень любили проводить выходные, а по вечерам читали вслух книги. Зимой Евгений ходил на каток, летом катался на роликах в Сокольниках. Слушал джаз и рок-н-ролл, ездил в Санкт-Петербург на концерт «Роллинг Стоунз». Он удивлял друзей и близких на прогулках по смоленским лесам тем, что знал историю каждого куска той земли — мог с легкостью в любой точке рассказать, когда и кто брал ту или иную высоту во время Второй мировой. Добрая, честная, достойная жизнь. Но при этом он не был равнодушным.

Когда Россия стала меняться, когда только появились первые признаки будущего тоталитаризма, Евгений начал ходить на все акции протеста. Потом он присоединился к движению «14 процентов» (это они читали Конституцию на Красной площади), выходил в одиночные пикеты, был членом Преображенской участковой избирательной комиссии. Для него это было очень важно — честные выборы, свободное волеизъявление. Несколько раз Евгения задерживали — за участие в акциях, за одиночные пикеты, за чтение Конституции на Красной площади. Составляли протоколы, судили, штрафовали, однажды дали десять суток административного ареста. Кстати, поскольку Евгений Мищенко — человек глубоко верующий, то и плакаты у него в руках на любой акции были с цитатами из Библии. Он даже вел библейские семинары в Сахаровском центре.

— Когда мы выходили на акции в поддержку Олега Сенцова, — вспоминает Дарья (имя изменено), волонтер Немцова моста, — у нас у всех были традиционные плакаты: «Свободу Олегу Сенцову!» А у Жени всегда — с библейскими фразами. Я недавно для себя смогла наконец сформулировать: для Жени дежурства на мосту были чем-то вроде религиозного служения. Его вера и его оппозиционные взгляды были тесно переплетены. Среди нас много верующих людей, но в нем это было особенно заметно.

«Ночные дежурные — элита Немцова моста»

На мост Евгений Мищенко пришел в 2017 году. Приходят туда многие — одни остаются на несколько дежурств, потом уходят, а другие продолжают стоять на посту в любую погоду. Евгений оставался на Немцовом мосту до самого ареста. Дежурил по вечерам, после работы. Иногда брал и ночные смены. Они самые трудные, особенно в непогоду — попробуйте постоять ночь на продуваемом ветром мосту. Евгений стоял.

— Женька всегда был очень легко одет, — вспоминает волонтер Дарья. — Мы его часто ругали: не первый раз зимой стоишь, почему не оделся нормально? Он обычно брал одно или два дежурства в неделю. Но когда в 2020 году начался ковид, мы все ушли по домам — решили, что иначе можем навредить себе или другим людям. А через несколько месяцев возобновили дежурства — и оказалось, что волонтеров катастрофически не хватает. Мы не смогли собрать всех, кто был с нами до пандемии. И тогда Женя начал брать и три, и четыре, и пять дежурств, и по ночам стоял.

У волонтеров есть правило: мемориал никогда не остается бесхозным. И если по каким-то причинам образуется «окно» — нет дежурного, заболел или полиция задержала (в последние годы полиция не слишком цеплялась к волонтерам, но случалось), — мемориал увозят. Оставляют разве что букетик цветов, но портреты — никогда. Это была просьба родных Бориса Немцова — не оставлять его портреты на мосту, если там нет дежурного. И снова незаменимым становился Евгений Мищенко: у него была машина, и именно он чаще всего привозил и увозил всё, что составляло мемориал Бориса Немцова.

— Сейчас мы дежурим по два-три часа, а раньше — по шесть-семь, — говорит Дарья. — Но особенно трудны всё-таки ночные дежурства, ведь человеческий организм так устроен, что ночью нуждается в отдыхе. А ночью никто не сменит: заступил — стой до утра. Ночные дежурные — это такая элита Немцова моста, как мы говорим. А Паша Колесников, с которым Женя часто дежурил по ночам, — это вообще первый волонтер мемориала.

Коллеги вспоминают, что Евгений Мищенко, пожалуй, единственный вступал в диалог с теми, кто приходил скандалить и громить. Есть такие «неравнодушные граждане», которые время от времени появляются и пытаются спровоцировать скандал. Хранители мемориала называют их «местными титушками». Первое правило — не разговаривать с ними. А Евгений всегда совершенно искренне пытался их переубедить. Спокойно, без раздражения, подробно, терпеливо. Единомышленники с Немцова моста называют его проповедником оппозиционной повестки. «Хорошая добыча для провокаторов», — резюмирует Дарья.

Некто Карасев

И провокатор не заставил себя ждать — не безумная тетка, которая пытается разгромить мемориал, а настоящий «эшник» (сотрудник центра «Э») под прикрытием с оперативной задачей: внедриться под видом волонтера, войти в доверие к Евгению Мищенко и взять в разработку. Но это выяснилось только в суде по избранию меры пресечения. А 11 сентября 2023 года, когда Евгения задержали, никто сначала не понял, что происходит. Даже когда избирали меру пресечения, происходящее не сразу стало понятнее: участие в террористической организации? Это волонтеры Немцова моста — террористическая организация, что ли? Оказалось, речь идет о легионе «Свобода России», воюющем на стороне Украины.

Во время задержания Евгению Мищенко сломали три ребра. Позже, перед судом, его знакомая Ольга Мазурова, свидетель защиты, скажет родственникам и единомышленникам: «Еще неизвестно, сколько ребер сломали Христу». В машине Евгения пытали и угрожали отрезать ему ноги. Из суда по избранию меры пресечения «Скорая помощь» увозила его в больницу. На обыск в квартиру пришли два десятка человек в камуфляже, и перепуганные соседи потом спрашивали жену Евгения: он что, убил кого-нибудь? Уходя, силовики сломали ключ в замке, и Наталья Мищенко не сразу смогла попасть домой.

А на обыск на даче его повезли на грузовой машине — там 300 километров, да еще 5–7 нужно проехать по бездорожью. Евгения, рассказывали родственники, бросили лицом вниз со скованными за спиной руками, и на всех кочках его, с тремя сломанными ребрами, подбрасывало и швыряло. Что происходило во время следствия, наверняка знают только силовики и сам Евгений.

Следствие продолжалось больше года, а суд — два дня. На первом заседании суда, 8 октября нынешнего года, и выяснилось, что всё обвинение строится на донесениях «эшника» Алексея Карасева. Это он, выдавая себя за единомышленника, приходил на мост по вечерам — именно в дежурства Евгения (другие волонтеры с ним и не познакомились) — и заводил с ним разговоры на политические темы, которые записывал. По словам обвинителей, внедрение Карасева продолжалось с 28 апреля по 21 августа 2023 года, то есть уже после того, как легион «Свобода России» был признан террористической организацией.

3 июня, как следует из обвинения, Евгений Мищенко рассказал Карасеву, что списывался с легионом «Свобода России». А 24 августа они вместе ездили в Переславль-Залесский снимать расположение военной части (Евгений в суде сказал, что это была инициатива Карасева). И той поездки оказалось достаточно, чтобы Карасев составил рапорт об обнаружении признаков преступления. К слову, в суде он так и не появился — якобы в связи с «участием в СВО».

Не последнее слово

Выбор Евгения Мищенко в качестве объекта разработки вполне понятен: уж если, как рассказывали волонтеры, он вступал в диалог даже с теми, кто приходил на Немцов мост, чтобы громить мемориал, то грех было не подослать к нему профессионального провокатора. И хотя факт переписки с легионом «Свобода России» так и не был доказан — установить личность того, с кем велась переписка, следствию за год не удалось, зато клонов у сайта легиона — десятки. Тем более что переписка непонятно с кем никаких последствий не имела — в легион Евгений Мищенко не вступил, заданий не получил, диверсий не совершил. Тем не менее прокурор потребовал 16 лет лишения свободы в условиях строгого режима. Суд приговорил Евгения к 12 годам.

В своем последнем слове Евгений просил судить его так, как написано в Библии. Он не отрицал содержание разговоров с агентом-провокатором, но не признал вину. Его последнее слово тоже звучало как проповедь. «Мы знаем, — говорил Евгений в суде, — что люди выходили на митинги, были против, не согласны с существующей властью, и в Евангелии сказано: всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит. И просто цель моя была такая, чтобы своим примером показать, что это не так, что не нужно ввязываться в войну. Это мой взгляд, пророческий взгляд на то, что происходит».

Он и из тюрьмы проповедует — шлет жене и единомышленникам, которые пишут ему письма, свои мысли об учении Христа. Играет с сокамерниками в шахматы и просит присылать ему шахматные задачи и учебники. И, конечно, пишет стихи. На днях он прислал из СИЗО стихотворение-парафраз на тему знаменитого «К освобожденному из тюрьмы» Перси Биши Шелли. В стихотворении Евгения есть строчки:

«Дух не сковать тюрьмой, а нас — цепями,

И наш жестокий век

Увенчан будет днями,

Когда свободен будет человек!»

В суде Евгений Мищенко сказал: «Я выйду и буду тех же самых убеждений». И в этом нет сомнений. Он и в тюрьме такой же, каким был на воле, — открытый, прямой, верующий и верящий, читающий и пишущий стихи. Да, ему очень тяжело: подводит здоровье (всё-таки 50 лет — не 20), а еще он очень переживает за жену Наталью, которая тяжело больна — у нее ревматоидный артрит. Но они оба надеются дожить до освобождения. То, что из тюрьмы Евгений выйдет таким же, каким был, в этом нет сомнений. А вот те, с кем он сейчас соседствует, наверняка станут лучше. Он излучает добро — это главное, что нужно знать о Евгении Мищенко.