Последний разговор

Ирина из деревни Журавли Кореневского района вспоминает про свой прошлый Новый год: «Мы ездили всей семьей с родителями на большую ёлку в Курск”. Немного молчит и продолжает: “А сейчас я мечтаю чтобы дочери сделали операцию и всё наконец стало хорошо. И очень хочу съездить на родину. Мечтать остаётся только о том, чтобы быстрее закончилась война».

Ей тридцать три, она мать двоих детей. Раньше работала на местном молочном производстве, но незадолго до вторжения украинской армии переехала с семьей в Колонтаевку, что в часе езды от Суджи. В Журавлях остались её родители:

«Мы с мужем и детьми были в гостях. 10 августа я маму слышала последний раз по телефону, это был наш последний разговор. Когда наш район уже был захвачен нацистами* (вероятно, так собеседница именует ВСУ — прим. ред.), мы не теряли надежды прорваться туда и вывезти своих родителей, но всё было тщетно. [Мы] просили главу администрации Кореневского района (речь идет о скандально известной Марине Дегтяревой — прим. ред.), чтобы вывезли [из деревни] последних четырех человек, но она говорила нам, что [они] якобы они не хотели ехать», — рассказывает она.

Позже отчима Ирины все-таки эвакуировали. Он рассказал ей, что в первые дни августа к ним так никто и не приехал, им не предлагали эвакуироваться. Мужчина также рассказал, что он, мать Ирины и их соседка тетя Галя со своей пожилой матерью заперлись в подвале их дома:

«Со слов отчима, они сидели у нас в подвале.

Там же погибла соседская бабушка. Остались в живых только он и соседка Галя, наша местная почтальонша. Благодаря военным их вывезли в Курск в больницу, так как у отчима было осколочное ранение», — рассказывает Ирина.

18 августа, когда стало ясно, что все надолго, Ирина с мужем отправились в ПВР недалеко от Курска: “ [В ПВР] устроено всё замечательно: у семей с маленькими детьми были отдельные комнаты. Душ, туалет, завтрак, обед, ужин, деткам соки, фрукты, одежда, привозили, и детское питание, и игрушки. Была детская игровая, люди все хорошие», — говорит она.

Через две недели беженцы уехали в подмосковный Клин, где и теперь живут и работают. Выживший отчим Ирины встал на ноги, а маму, после долгих поисков, похоронили в конце сентября. Дочь Ирины после августовских событий фактически потеряла глаз. Врачи должны удалить ей больной глаз и заменить его специальным протезом, который внешне похож на настоящий. Что именно случилось я так и не решился спросить, лишь уточнил: «Это из-за войны?». Ирина ответила коротко: “Да”. Смысла допытываться дальше не было. Вернуться в Журавли у семьи получится нескоро, поэтому Ирина рассчитывает на жилищный сертификат, который власти со скрипом выдают жителям пострадавших районов. Пока они не получили его, а если получат, говорит собеседница, купят большой дом.

Родные по судьбе

Катя — еще вчера студентка Курского государственного университета. Рассказывает мне про канун нового 2024 года: “Свой прошлый Новый год я встречала в Курске, с молодым человеком. А потом поехала в село. Очень хотелось, как в старые добрые времена, сходить поколядовать в канун Рождества, но уже нельзя было, опасно”.

Про свои ощущения в канун нового 2025 года Катя говорит так: «Теперь всё поменялось. Будущее пока какое-то неявное. Но я хотела бы вернуться в село, я хочу, чтобы его отстроили. А мечтаем мы все только об одном: пусть все закончится и мы вернёмся домой».

В 2020 году она уехали из родной Снагости на учебу в город. Признается, что в последние годы она редко навещала село, о чем теперь жалеет. Последний раз она была там в начале июля этого года, помогала маме по хозяйству: «Вычистила ковры, облагородила палисадник с розами и забрала свою младшую сестру погостить в Курск, планировала привезти ее назад в село в конце июля».

Но уже не привезла.

20 июля Кате позвонила мама и сказала, чтобы они с сестрой не приезжали. По ее словам, дроны массово атакуют проезжающие по трассе машины и даже комбайны в полях. В следующие дни связь с домом почти пропала:

«Первые числа августа были ужасными из-за того, что связи не было совсем, мама иногда могла где-то ее поймать. Разговариваешь с ней, а потом резко разговор обрывается, и ты не понимаешь, просто связь пропала, или всё… Говорила маме: “Давай в Курск пока что приедешь”, а она: “Да хозяйство, работа, какой Курск". И вот с 5 на 6 августа ночью мама позвонила в слезах, сказала: “Что-то горит в центре села, я [спустилась] в подвал” — и пропала со связи. В два часа ночи она написала мне смс: "Всё нормально, бахает немного где-то, я [зашла] в дом, а то замерзла в подвале».

Шестого августа Катя поняла, что все очень серьезно. Мать сообщила, что интернат, где она работает, эвакуируют. Ошарашенная новостями, Катя смогла дозвониться до отчима, который давно живет отдельно. Мужчина ехал в райцентр — Коренево, где еще была связь. По словам Кати, ее отчим был «вообще не в курсе, что происходит». Она рассказала ему, что слышала:

«Есть информация, что ВСУ на территории Суджи, и это не просто какой-то обман, поэтому было так громко все эти дни. Он спросил: "И что, думаешь, надо уехать?" Я оторопела, а потом закричала: "Конечно, уезжайте!”»

По словам девушки, ее маме никто не предложил эвакуироваться. Все, чиновники и односельчане, спасали себя и свои семьи. Вечером Катя и ее парень решили вместе поехать в Снагость за родными. При этом было совершенно непонятно, как организован пропускной режим, и что происходит в приграничных районах.

«Эта фраза убила. Мы не знали, сможем ли забрать своих родителей. Родители моего молодого человека жили в Комаровке, чуть дальше Снагости. Там на тот момент было очень много дронов. Его мама рассказывала, что 7 августа, средь бела дня, в их селе два дрона подорвали машины. Тела погибших лежали прямо рядом с машинами», — вспоминает Катя.

За окном было уже темно. Как добраться до села, молодых людей сориентировал дядя. Он объяснил им маршрут и посоветовал от села Ольговка ехать вслепую, без фар — иначе авто засекут дроны. По дороге им какое-то время встречались люди: то шумная компания, то пьяный мужичок, ковылявший домой. «Мы очень надеялись, что и у наших родных все как обычно, и мы зря сейчас тратим время, нервы, бензин на эту дорогу».

Но все было не как обычно.

«Когда мы ехали уже из Коренево в Снагость, у меня в голове было только то, что с моей стороны дверь не открывается изнутри, и я открыла окно на всю, прислушиваясь, не шумит ли где-то "птичка" (дрон — прим.ред.). Иногда мы слышали какой-то гул, но это шумели наши колеса по разбитой дороге, но все равно было страшно. Мы ехали без света, как и сказал дядя, но иногда включали фары, чтобы не улететь в кювет.

Потом мой парень опять включил фары и резко затормозил. Перед нами на дороге стояло много фигур, военные… Без понятия, если честно, наши или нет. Нашивок мы не увидели, разговаривал с нами только один, еще трое стояли рядом с ним, мальчишки все, один даже в очках. Они шли в Коренево, человек тридцать, мы всех не видели, они прятались вдоль дороги.

Они очень хотели есть и пить, у нас в багажнике была 20-литровая бутылка воды. Мы отдали её им, пили они так жадно, что аж сердце сжималось. Они пошли в Коренево, а мы поехали дальше, в свои села», — описывает Катя странные события той ночи.

Добравшись до Снагости, девушка вышла из машины у своего дома, а ее парень отправился за своими родителями в соседнее село. Дома она обнаружила свою маму, уже сидящую на чемоданах. Решено: забираем кота и собаку. Хотелось забрать и дворовых животных тоже, но мама была против, надеялась, что получится скоро вернуться. «Мы их не забрали, о чем я до сих пор жалею. Они иногда мне снятся», — говорит Катя.

Пока ждали машину, даже успели накопать картошки, а потом сидели, всматриваясь в ночное небо.

«Это были последние минуты в моем родном селе, которое в тот вечер было таким чужим, пугающим. Мы уехали. И никто ни через какие два дня никуда не вернулся».

Родной дед Кати, живший неподалеку, наотрез отказался уезжать. По ее словам, родственники четыре раза пытались его вывезти, но он не захотел бросать дом, а восьмого августа дорогу в село закрыли. Беженцы — Катя, ее парень, их матери и свекровь Катиной мамы, — всего 5 человек и 6 домашних животных — поселились в съемной курской однушке. «Каждый день как в аду, мама плакала. Я не плакала, мне нельзя было». Нельзя, говорит Катя, потому что на нее легла вся ответственность: пришлось искать дополнительное жилье, придумывать, как вытащить деда, собирать документы и, возможно, готовиться к следующему переезду:

«Мы не знали, ехать нам дальше из Курска или переждать, и до Курска не дойдут [ВСУ]. Остались, но были готовы в любой момент уехать, закупились переносками для животных, у меня в Курске две кошки, кролик и белка…».

Вскоре семье удалось снять еще одну двухкомнатную квартиру, а поиски деда сдвинулись с мертвой точки:

«Куча бумаг, которые нужно оформить в разных местах Курска, намотались мы знатно. В принципе, как и все люди, со всех районов приграничья, которые нам родными стали по судьбе.

Девятого сентября девушка узнала, что российская армия штурмует село. Увиденное в сети вызвало у нее смешанные чувства: «Мы видели, как наши ребята стреляли в дома наших односельчан, больно, но так надо было». Кроме того, она обнаружила, что уничтожена сельская школа, где она училась. «Школа — сердце нашего села, когда ее взорвали, мое сердце взорвалось с ней. Самое страшное, что ее, скорее всего, не захотят отстраивать. А я хотела бы добиться ее восстановления во что бы то ни стало!», — кипит она. На свежих видео и фотографиях, выложенных в сети, она так и не нашла свой дом. Через несколько дней, когда бои утихли, в село зашли волонтеры и спасатели. Всех, кто остался жив, вывезли. Вскоре от волонтеров пришла фотография:

«На нем дедушка, с бородой и в шапке! Облегчение, но с опаской, — потому что везде эти чертовы "птички". И только вечером мы увидели своими глазами родного человека».

Катя говорит: «Обидно за маму, у которой был свой дом. И не только за нее обидно, таких семей много». Прошло уже четыре месяца с тех пор, как они потеряли дом. Сейчас они находится в относительной безопасности, но всегда наготове. Каждая сирена возвращает Катю в август, когда ее жизнь изменилась навсегда.